Академик С.В. Заграевский
АПОЛОГИЯ РОСТОВСКОГО ЛЕТОПИСЦА
(к вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого)
ТЕЗИСЫ
Опубликовано: Заграевский С.В. Апология ростовского летописца (к
вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого). Тезисы. В кн.: Материалы областной
краеведческой конференции, посвященной столетию со дня
рождения Н.Н.Воронина (19 апреля
Аннотация
В предлагаемом читателям научном труде тезисно рассмотрены вопросы датировки храмов, построенных Юрием Долгоруким, подтверждена верность сообщения Типографской летописи о постройке всех этих пяти храмов в 1152 году. Определен основной исток архитектуры Долгорукого – императорский собор в немецком городе Шпайере (Шпейере).
ВСТУПЛЕНИЕ
«Тогда же Георгий князь в Суждале бе, и отвързл ему Бог разумнеи очи на церковное здание, и многи церкви поставиша по Суздалской стране, и церковь постави камену на Нерли, святых мученик Бориса и Глеба, и святаго Спаса в Суздале, и святаго Георгиа в Володимери камену же, и Переаславль град перевед от Клещениа, и заложи велик град, и церковь камену в нем доспе святаго Спаса, и исполни ю книгами и мощми святых дивно, и Гергев град заложи и в нем церковь доспе камену святаго мученика Георгиа»1.
Это сообщение Типографской летописи под 1152 годом (М.Д.Приселков показывал, что летописец жил в Ростове во времена Долгорукого2) впервые поставил под сомнение Н.Н.Воронин, предположив, что летописец «суммировал» постройки Юрия Долгорукого, возведенные с 1152 по 1157 год3. О.М.Иоаннисян полагает, что первая постройка из перечисленных возведена в 1148 году (Георгиевский собор в Юрьеве-Польском4).
Аргументация «против ростовского летописца» может быть кратко выражена следующим образом: на рубеже 1140–1150-х годов к Долгорукому пришла артель из Галича, до 1110-х годов работавшая в Малопольше. Эта артель в Суздальском крае была единственной, и в течение одного 1152 года она не смогла бы построить столько храмов5.
«Галицкая версия» обосновывается сходством строительной техники и декора суздальских, галицких и малопольских храмов6.
Логическим следствием такой позиции является то, что Долгорукий мог строить только по храму в год – больше одна артель бы не успела. Уже в работах Н.Н.Воронина7 и О.М.Иоаннисяна8 прослеживается тенденция именно такого способа датировки храмов, перечисленных ростовским летописцем, и нет никакого сомнения, что будущие исследователи начнут еще более «равномерно» распределять датировки пяти храмов (включая церковь Спаса в Суздале9) между 1148 и 1157 годами. Количество возможных вариантов такого распределения исчисляется сотнями.
Конечно, это благодатная почва для того, чтобы каждый исследователь домонгольского владимиро-суздальского зодчества мог выдвинуть собственную версию датировки храмов Юрия. Но правомерна ли такая позиция?
Раздел I
Приведем основные аргументы против «галицкой версии» (т.е. фактически мы начинаем высказывать аргументы в пользу ростовского летописца).
1. Строительство из белого камня было в десять раз дороже кирпичного (расчеты приведены в книге «Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество»10). Залежи белого камня («мячковский горизонт отложений каменноугольного периода») полукольцом охватывают Москву с юго-запада (рис. 1), нигде не подходя к Владимиру ближе, чем на 200–250 км по прямой (а по рекам, соответственно, 400–500 км). Соответственно, транспортная составляющая стоимости белокаменного строительства очень велика. Но даже если исключить из расчета транспортную составляющую, то строительство из белого камня все равно оказывалось вдвое дороже кирпичного.
Рис. 1. Схема распространения среднекаменноугольных отложений в Подмосковье.
И почему, даже если Юрий не имел своей артели и был вынужден пригласить артель из Галича, его потомки продолжали строить из белого камня еще триста лет, а не перешли на кирпич при первой же возможности?
2. Галич был далекой западнорусской окраиной (рис. 2), а князь Владимирко Володаревич – представителем ветви «князей-изгоев», к тому же он был на поколение младше Долгорукого. Следовательно, вероятность его влияния на Юрия – законного претендента на Киевский стол, – а тем более на последующих суздальских и московских князей, продолжавших строить в белом камне в течение трехсот лет, ничтожна.
Рис. 2. Княжества домонгольской Руси.
3. Планы и размеры галицких храмов первой половины XII века абсолютно различны (рис. 3). Малопольские храмы вообще не относятся к крестовокупольному типу.
Рис. 3. Планы галицких и владимиро-суздальских храмов (по О.М.Иоаннисяну):
1 – церковь Иоанна в Перемышле;
2 – церковь в Звенигороде Галицком;
3 – церковь Спаса в Галиче;
4 – церковь на «Цвинтарисках»;
5 – Спасо-Преображенский собор в Переславле;
6 – церковь Бориса и Глеба в Кидекше;
7 – церковь Георгия во Владимире;
8 – церковь Ризположения на Золотых воротах во Владимире.
Следовательно, единой логики работы гипотетической малопольско-галицко-суздальской артели не прослеживается.
4. Если даже предположить, что в Малопольше, Галиче и Суздале строила одна и та же гипотетическая артель, то неужели за полвека (1110-е–1150-е) у нее не появилось никаких конкурентов? И не странно ли, что работа такой «суперартели» не нашла отражения в летописях? Приглашение высококвалифицированных мастеров было событием неординарным (вспомним мастеров «из всех земель» и «от Фридриха Барбароссы» у Андрея Боголюбского, а также важнейшую оговорку всеволодова летописца, что Большое Гнездо не искал «мастеров от Немець»)11.
5. Строительная артель
насчитывала не менее 80 человек (с женами и детьми – более 200 человек)12,
и переход такого количества людей (причем не цыган или купцов, а ценнейших
строительных кадров) из Галича в Суздаль на расстояние более
6. В книге «Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество»13 автор обосновал общее соображение: там, где требования к срокам и качеству строительства позволяли использовать местные кадры, князья, как правило, предпочитали такой вариант. Естественно, речь идет прежде всего о «рядовых» строителях (т.е. о подавляющем большинстве артельщиков). Зодчие, иконописцы, ювелиры, прочие уникальные и узкоспециализированные профессионалы могли переходить от князя к князю и из города в город сколь угодно часто.
А когда заказов на строительство не было, местные мастера занимались любым ремесленническим (прежде всего плотницким), а то и крестьянским трудом. Более того, строительство могло и не быть их основной квалификацией. Они были и оставались городскими ремесленниками либо крестьянами, и работа на строительстве давала им возможность заработать деньги и (или) получить земельный надел.
Что касается квалификации «рядовых» строителей, то любой русский крестьянин и в наше время способен выполнять строительные работы очень широкого профиля, тем более под руководством высококвалифицированного мастера. И в отношении самой сложной части строительства – возведения сводов и барабанов – известно, что эта работа велась по деревянным кружалам и опалубке. Следовательно, основной труд оказывался плотницким, а опыт такой работы при повсеместном деревянном строительстве в XII веке был огромным.
И не будем забывать, что в каждом городе, кроме храмов и укреплений, возводилось множество деревянных, а часто и кирпичных построек гражданского характера, так что необходимость даже для профессионального строителя переезжать из города в город, а то и из княжества в княжество, возникала не как правило, а как исключение.
7. Запасы белого камня в Суздальской земле было невозможно разведать в течение года-двух.
Естественно, Юрий Долгорукий не был заинтересован в транспортировке камня за несколько сотен километров, а где кончаются отложения каменноугольного периода, суздальцы в XII веке не могли знать. Можно себе представить, сколько сотен пробных раскопов было сделано. Камень наверняка искали и под Переславлем, и под Ростовом, и под Суздалем, и под Владимиром, и очень нескоро добрались до далекой окраины – Москвы. И не зря все старинные каменоломни находятся по краям «мячковского горизонта» со стороны Владимира, откуда двигались «геологи».
Следовательно, «спонтанность» каменного строительства, якобы вынудившая Юрия пригласить галичан, также не может являться аргументом «против ростовского летописца» – в случае «спонтанности» у князя просто не было бы белого камня.
Если бы Долгорукий «спонтанно» решил что-либо строить, он мог бы вести только кирпичное строительство. Например, он мог пригласить мастеров от своего союзника Святослава Ольговича Черниговского (стоявшего, в отличие от Владимирка Галицкого, на самом верху «княжеской лествицы»), и построить вместо пяти белокаменных храмов пятьдесят кирпичных (т.е. вести строительство, как минимум, в масштабах Новгорода и Смоленска).
8. В Галиче залежи известняков различного типа, пригодных для строительства, находятся практически повсюду и выходят на поверхность во многих местах (например, вдоль Днестра). Непосредственными соседями Галича являлись западноевропейские государства – Польша и Венгрия. Следовательно, зодчество Галича хронологически восприняло романику ранее Суздаля по причинам объективного характера, а не вследствие наличия в первой половине XII века мастеров в Галиче и их отсутствия в Суздале.
9. Если мы примем версию О.М.Иоаннисяна о строительстве (или хотя бы заложении) Георгиевского собора в Юрьеве-Польском в 1148 году, мы окажемся вынужденными соответственно отодвигать и заложение юрьевской крепости, дезавуируя тем самым сообщение ростовского летописца не только в отношении храмов, но и в отношении крепостей.
Предположим, что летописец «суммировал» и крепостные постройки Долгорукого. Но почему он тогда не включил в «сумму» крепости в Москве и Дмитрове? Список получился бы куда более убедительным.
10. Известный «антиминс» из новгородского Николо-Дворищенского собора, говорящий об освящении новгородским архиепископом Нифонтом некого «жертвенника св. Георгия» в 1148 году, имеет весьма сомнительную подлинность. Этому вопросу посвящено особое исследование автора14, здесь же имеет смысл лишь перечислить основные аргументы.
Во-первых, бросается в глаза не вполне характерная для церковных документов формулировка: «священ от Нифонта архиепископа новгородского повелением епископа ростовского Нестора». Даже если бы речь шла о священнослужителях, находящихся в прямом подчинении друг у друга, более уместным было бы слово «благословение». А тут архиерей одного региона «повелевает» освятить храм архиерею другого региона, не подчиненному ему ни номинально, ни фактически и хиротонисанному существенно ранее.
Во-вторых, архиепископия в Новгороде была учреждена только в 1165 году (в указанном исследовании автора этот вопрос подробно рассматривается), а в тексте на плате из Эрмитажа Нифонт назван архиепископом.
В-третьих, в 1148 году епископ Нифонт приезжал к Юрию Долгорукому. Летопись подробно описывает все то, чем новгородский епископ занимался во время пребывания в Суздальской земле15, но ни о каком освящении храма св. Георгия (а тем более такой исключительной значимости, как Георгиевский собор в Юрьеве-Польском) здесь речи нет.
В-четвертых, имеются признаки подвергания документа «искусственному старению».
В указанном исследовании автор выдвигал версию о происхождении этого документа. Ее можно кратко выразить следующим образом: нет никакого сомнения, что в XIII–XV веках владимиро-суздальским, а затем московским великим князьям не раз требовалось «указать Новгороду его место». Одним из таких действий и могло быть написание документа, говорящего о том, что епископ Нестор «повелел» архиепископу Нифонту святить храм. Датирован этот документ был вполне логично: 1148 год – известная дата приезда Нифонта в Суздаль. В этом случае становится понятным и ответ на вопрос, как этот плат в итоге попал в Новгород: он был изготовлен специально для того, чтобы быть привезенным туда с каким-либо владимирским или московским посольством.
Следовательно, документ, хранящийся в Государственном Эрмитаже, не свидетельствует об освящении епископом Нифонтом в 1148 году какого-либо престола св. Георгия, и мы не вправе опираться на этот текст при анализе исторической обстановки, исследованиях по церковной истории и датировке того или иного храма или придела.
11. Происхождение «галицкой версии» относится к концу XIX века, когда в соответствии с догматом «православие, народность, самодержавие» можно было признавать влияние кого угодно, но только не Западной Европы. А «версия закавказского влияния», также допустимая с точки зрения этого догмата, еще менее обоснована, чем «галицкая» (это убедительно показал В.Н.Лазарев16).
При Сталине Галич вошел в состав СССР, и «галицкая версия» получила дополнительный политический вес. Поэтому мы вправе полагать, что приверженность Н.Н.Воронина и В.Н.Лазарева именно этой версии являлась в значительной степени вынужденной (например, в конце жизни – в 1970-е годы – В.Н.Лазарев уже писал, что галицкая архитектура сыграла лишь «посредническую роль» между западноевропейской и суздальской17).
Раздел II
Приведем несколько дополнительных аргументов в пользу ростовского летописца.
1. Если к Долгорукому пришла не артель, а зодчий и несколько квалифицированных мастеров (Б.А.Огнев называл их «строительной дружиной»18), то они могли организовать строительство одновременно в нескольких соседних городах (Переславле, Суздале, Юрьеве, Кидекше и Владимире).
2. Отметим, что на самом деле к Юрию не приходила даже «строительная дружина». В книге «Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество»19 автор показывает, что имело место непосредственное влияние на Долгорукого «Священной Римской Империи», причем не через далекий окраинный Галич, а через ближайшего соседа Суздаля – Великий Новгород.
В указанной книге выдвигалась лишь версия о возможной стажировке суздальских мастеров в Западной Европе20, но сейчас автор уже готов в качестве прямого аналога храмов Юрия Долгорукого назвать не галицкие и не малопольские постройки, а имперский собор в Шпейере (это традиционное написание; более современное – Шпайер). Собор был построен в 1029–1106 годах (рис. 9).
Все те аргументы, которые можно привести в качестве обоснования сходства малопольских, галицких и суздальских храмов (кладка стен и фундаментов, аркатурные пояса – см. рис. 4-8), полностью применимы и к имперскому собору (рис. 10). В крипте собора в Шпейере автору этих тезисов удалось обнаружить даже специфическую орнаментальную резьбу (рис. 11), про которую О.М.Иоаннисян писал21, что она не встречается нигде, кроме Переславля (рис. 5) и малопольских храмов (рис. 6). Бутовые фундаменты храма в Шпейере трапециевидны в разрезе и существенно шире стен, как и в Галиче, и в Суздале. На имперском соборе мы видим поребрики, его стены сужаются кверху уступообразно (как в храмах Долгорукого), а в средокрестии даже реализована крестовокупольная схема с крестчатыми столпами (рис. 12).
Рис. 4. Аркатурный пояс и поребрик на церкви Бориса и Глеба в Кидекше.
Рис. 5. Аркатурный пояс, поребрик и резной вал на Спасо-Преображенском соборе в Переславле.
Рис. 6. Резной вал карниза нефа на коллегиате св. Мартина в Опатове (фото О.М.Иоаннисяна).
Рис. 7. Костел Иоанна Крестителя в Прандоцине. Фрагмент западного фасада (фото О.М.Иоаннисяна).
Рис. 8. Костел Анджея в Кракове. Фрагмент восточного фасада (фото О.М.Иоаннисяна).
Рис. 9. Имперский собор в Шпейере. Общий вид.
Рис. 10. Собор в Шпейере. Фрагмент восточного фасада.
Рис. 11. Собор в Шпейере. Резной вал над заложенным внутренним окном в крипте.
Рис. 12. Собор в Шпейере. План.
Исключительная общеевропейская значимость имперского собора в Шпейере и его хронологическая первичность относительно храмов Малопольши, Галича и Суздаля говорят о том, что сходство архитектуры всех перечисленных славянских княжеств имеет абсолютно убедительное обоснование – общие истоки.
3. Автор этих тезисов показывал22, что только строительные возможности мастеров Долгорукого жестко задали верхний предел размеров суздальских храмов (и вся дальнейшая история древнерусского зодчества подтвердила, что превышение «предела надежности» белокаменных крестовокупольных построек, определенного в середине XII века, ведет к авариям).
А если бы к Юрию пришли
достойные княжеского уровня западноевропейские мастера, то этот «предел» был бы
несравненно больше (например, в соборе Шпейера пролет сводов –
Следовательно, приход западноевропейских мастеров к Юрию маловероятен, и остается только один вариант, соответствующий заботе князя об отражении в суздальской архитектуре государственной мощи и идеологии (эта забота подтверждается самим фактом перехода к затратному, но «имперскому» белокаменному строительству): храмы Долгорукого строили местные мастера под руководством местных зодчих, прошедших обучение (стажировку) в Западной Европе.
А это тем более позволяло вести одновременное строительство в любом количестве городов – лишь бы имелись необходимые ресурсы.
4. После почти двухлетнего пребывания в Киеве Юрий не был стеснен в средствах – не зря киевляне относились к нему как к лихоимцу. Несомненно, при уходе из Киева в 1151 году (без надежды на возвращение – кто мог предвидеть почти одновременную смерть Изяслава Мстиславича и Вячеслава Владимировича?), Юрий «захватил» всю казну. Возможно, его дружина грабила горожан (это подтверждается тем, что после смерти Юрия киевляне бросились избивать приехавших с ним суздальцев).
Следовательно, Долгорукий мог строить в Суздале одновременно несколько храмов, и деньги у него на это были. И свободных земель, которыми могли награждаться строители, в Северо-Восточной Руси тоже было предостаточно.
5. Ростовский летописец делает смысловой акцент именно на дате построек – «тогда же». Действительно, Юрий вернулся в Суздаль из Киева на рубеже 1151 и 1152 годов, и практически весь 1152 год находился в Суздальском крае. Средства у него были, надежды на возвращение в Киев не было, залежи белого камня уже были разведаны, и начало масштабного каменного и крепостного строительства в 1152 году имеет абсолютно логичное обоснование.
Раздел III
Итак, мы вправе полностью довериться ростовскому летописцу и подтвердить традиционную дату – 1152 год – в качестве обоснованной базовой датировки всех пяти храмов Долгорукого.
Но возникает вопрос: это дата только заложения храмов, или все храмы в течение этого года были полностью построены? Довелось ли Долгорукому увидеть свои церкви полностью завершенными?
1. Ростовский летописец однозначно говорит о всех храмах Долгорукого как о полностью построенных в 1152 году. Относительно храмов в Кидекше и Юрьеве-Польском летописи не дают никаких иных сведений.
2. Постройку Спасо-Преображенского собора в Переславле при жизни Юрия подтверждает Степенная книга: «...Украси ю дивно чюдной подписью и святыми иконами...»23.
Под 1157 годом имеется летописное сообщение о том, что Андрей «церковь сконча, ю же бе заложи преже отец его святаго Спаса камену...»24. Н.Н.Воронин полагал, что речь здесь идет о Переславле25. Если это так (хотя речь могла идти и о церкви Спаса в Суздале), то в 1157 году могли быть устроены майоликовые полы, покрыты свинцом и (или) позолочены главы, расписаны стены и своды и т.п. Следовательно, мы не вправе ставить под сомнение сообщение ростовского летописца о полной постройке Спасо-Преображенского собора (как и церкви Спаса в Суздале) в 1152 году.
3. С церковью Георгия на дворе Долгорукого во Владимире ситуация несколько сложнее. Летопись Авраамки противоречит Типографской, давая в качестве даты постройки 1157 год26. Н.Н.Воронин принял эту дату27, желая максимально приблизить ее к началу строительства новых укреплений Владимира (1158 год), так как, по мнению исследователя, возведение княжеского двора вне укреплений маловероятно, а в 1157 году новые укрепления уже могли «проектироваться».
Но Юрий, княживший в Суздальской земле с 1113 (или даже с 109628) года, не мог не иметь двор во Владимире задолго до 1157 года. Ничего удивительного в расположении княжеского двора вне «Печернего» (мономахова) города нет: двор находится на исключительно выгодном с точки зрения естественной защиты месте (над обрывом между двумя оврагами), а с короткой «напольной» стороны двор наверняка имел собственные укрепления. Возможно, князей вынуждали «дистанцироваться» от горожан какие-либо особенности социальной обстановки во Владимире: ведь и Андрей устроил резиденцию еще дальше, в Боголюбове, и двор Мономаха с высокой степенью вероятности находился вне городских стен (возможно, еще дальше двора Юрия).
А поскольку Владимирский летописный свод говорит о постройке церкви Георгия в 1153 году, и эта дата несущественно отличается от даты ростовского летописца (речь может идти о тонкостях отнесения тех или иных работ к строительным или отделочным), мы принимаем датировку возведения церкви также 1152 годом.
4. Юрий Долгорукий, заложив в 1152 году (скорее всего, весной или в начале лета) все свои храмы, в конце года (по «зимнику») ушел в неудачный поход на Чернигов. На рубеже 1152 и 1153 годов он вернулся в Суздаль. В начале 1154 года он снова ходил в поход, к лету, вероятно, вернулся, а поздней осенью этого года ушел в новый поход на Чернигов, затем в начале 1155 года занял Киев и там умер в 1157 году.
Значит, Юрий мог видеть свои храмы в 1153 и 1154 годах. В 1153 году они были уже практически полностью построены (один год был обычным сроком строительства для храмов такого масштаба), а в 1154 году, возможно, даже частично расписаны.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Параллельно с апологией ростовского летописца мы готовы стать апологетами и Юрия Долгорукого – естественно, не в отношении его личных или княжеских качеств, а лишь в области истории архитектуры.
В настоящее время относительно прихода к Андрею Боголюбскому мастеров из той или иной области «Священной Римской Империи» ведутся достаточно острые дискуссии. Но независимо от того, откуда – из Германии (по А.И.Комечу20) или из Северной Италии (по О.М.Иоаннисяну30) – предполагается приход мастеров Фридриха Барбароссы31, исследователи начинают историю так называемой «русской романики» не с Юрия, а с Андрея. Схожей позиции придерживался и Н.Н.Воронин32.
Но мы, исключив сколь-нибудь существенное «галицкое влияние» на суздальское зодчество и определив имперский собор в Шпейере в качестве прямых истоков архитектуры Юрия, вправе утверждать, что так называемая «русская романика» (это понятие весьма условно, так как русские храмы сохранили византийскую крестовокупольную схему) началась именно с Долгорукого, и архитектуру Боголюбского ни в коем случае нельзя рассматривать вне контекста архитектуры его отца.
Несомненно, храмы Андрея более «парадны», чем храмы Юрия, а Успенские соборы во Владимире и Ростове отличаются гораздо бóльшими размерами (пагубно сказавшимися на надежности33). При Андрее впервые появился и зооантропоморфный скульптурный декор34.
Но и техника строительства, и общая «башнеобразность», и декор храмов Долгорукого позволяют говорить именно о прямых романских влияниях, т.е. о «русской романике». А что касается небольших размеров храмов Юрия и отсутствия на них зооантропоморфного декора, то в Западной Европе строилось множество храмов еще меньших размеров, а зооантропоморфный декор на имперском соборе в Шпейере крайне скромен, фрагментарен и не играет сколь-нибудь значимой роли в формировании внешнего облика храма. К тому же автор этих тезисов показывал35, что в середине XII века православная церковь не допускала украшение суздальских храмов зооантропоморфным декором.
Зодчество Галича, хотя и хронологически воспринявшее романику несколько ранее Суздаля, в домонгольское время было лишь «боковой ветвью» древнерусской архитектуры, а в XIV веке Галич стал «заштатной» провинцией Польши и в состав России больше никогда не входил (за исключением недолгого пребывания в составе СССР).
А белокаменное зодчество Юрия Долгорукого не только положило подлинное начало «русской романике», но и определило основные направления развития архитектуры Владимиро-Суздальской земли, Тверского и Московского великих княжеств, а затем и централизованного Русского государства.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. ПСРЛ 24:77.
2. Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв. СПб, 1996. С. 120.
3. Воронин Н.Н. Зодчество Владимиро-Суздальской Руси. В кн. «История русского искусства», М., 1953. Т. 1. С. 344;
4. Иоаннисян О.М. О раннем этапе развития галицкого зодчества. – В кн.: АН СССР. Краткие сообщения. № 164. Славяно-русская археология. М., 1981 (далее – Иоаннисян, 1981). С. 40.
5. Там же.
6. Там же, с. 41–44.
7. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков. М., 1961–1962 (далее – Воронин, Зодчество Северо-Восточной Руси). Т. 1, с. 68, 89, 91.
8. Иоаннисян, 1981. С. 41–44; О.М.Иоаннисян. Зодчество древнего Галича и архитектура Малопольши. – В кн.: Acta Archaeologica Carpathica. Том 27. Краков, 1988. С. 187.
9. Гипотезу о местонахождении этого храма на месте существующей церкви Успения в Суздальском кремле автор высказывал в кн.: Заграевский С.В.. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII – начала XIV века. М., 2003. С. 126.
10. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002. (Далее – Юрий Долгорукий...). С. 141.
11. ПСРЛ 1:351; Татищев В.Н. История Российская. М., Л., 1964. Т. 3, с. 244, 253; ПСРЛ 1:411.
12. Расчет приведен в кн.: Юрий Долгорукий..., с. 33.
13. Там же, с. 38.
14. Заграевский С.В. «Антиминс» из Николо-Дворищенского собора. М., 2004. Статья размещена на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.
15. ПСРЛ 3:107.
16. Лазарев В.Н. Византийское и древнерусское искусство. М., 1978. С. 246.
17. Там же.
18. Огнев Б.А. Некоторые проблемы раннемосковского
зодчества. В кн. Архитектурное наследство, т.
19. Юрий Долгорукий..., с. 55.
20. Там же, с. 70.
21. Иоаннисян О.М. К истории польско-русских архитектурных связей в конце XI – начале XIII в. – В кн. Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб, 2002. С. 213.
22. Юрий Долгорукий..., с. 62 и далее.
23. Подробный анализ этих летописных данных приведен в
кн.: Воронин, Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 87.
24. ПСРЛ 1:348.
25. Воронин, Зодчество Северо-Восточной Руси,
т. 1, с. 88.
26. ПСРЛ 16:45.
27. Воронин, Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 91.
28. Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1987. С. 20.
29. Комеч А.И. Архитектура Владимира 1150–1180-х гг. Художественная природа и генезис «русской романики». – В кн. Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб, 2002. С. 231.
30. Иоаннисян О.М. Владимиро-суздальское зодчество и ломбардская романика. В кн.: К 2000-летию христианства. Византийский мир: искусство Константинополя и национальные традиции. Тезисы докладов международной конференции. СПб, 2000. С. 19–23.
31. Ни в коем случае не отрицая полезность дискуссий о центральногерманском или североитальянском происхождении мастеров Фридриха Барбароссы, автор этих тезисов полагает принципиальную разрешимость этого вопроса сомнительной. Дело в том, что различия между архитектурной пластикой и строительной техникой соборов Центральной Германии и Северной Италии гораздо менее существенны, чем различия между ними и храмами Владимиро-Суздальской земли. Сильно разнятся между собою и сами владимиро-суздальские храмы. Следовательно, любой анализ западноевропейских истоков архитектуры Андрея Боголюбского даст слишком грубые результаты, применимые и к Германии, и к Северной Италии.
Определенную «зацепку» здесь может дать метод историко-мотивационного моделирования, в свое время предложенный автором этих тезисов (Юрий Долгорукий..., с. 3): центральногерманская архитектура имела ярко выраженный «имперский» характер, а торговые североитальянские города строили с определенным «купеческим» уклоном. В связи с этим мы можем полагать, что для имперских амбиций Боголюбского все же более вероятно приглашение мастеров именно из Центральной Германии.
32. Воронин, Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 334.
33. Подробнее см. Юрий Долгорукий..., с. 75–76, 85–86.
34. Подробнее см. там же, с. 113–138. К сказанному в указ. соч. необходимо добавить, что вряд ли случайно то, что «водораздел» между скромным декором храмов Юрия и пышным зооантропоморфным декором храмов Андрея пролег по 1158 году – 6666 по летосчислению «от сотворения мира». По всей видимости, жесткая позиция русской церкви в отношении скульптуры – «идолов» – могла смягчиться после краха эсхатологических ожиданий, имевших место в этом году.
35. Там же, с. 120.
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский