Вильям Мейланд. Размышления о художнике Сергее Заграевском.

Вильям Мейланд

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ХУДОЖНИКЕ СЕРГЕЕ ЗАГРАЕВСКОМ

2000

Сергей Заграевский. КАЛЯЗИН

О рисующем ребенке можно сказать, что иначе он не может. Может ли иначе рисовать и писать красками Сергей Заграевский – я не знаю. Во всяком случае, он очень по-всамделишному «впал в детство» и последовательно стремится встать в строй жизнелюбивых мастеров наивного искусства. В этой уверенной самоорганизации его сила и, увы, его слабость.

Когда-то в 70-е годы в залах великолепного и уникального Музея детского творчества в Ереване я поймал себя на двойственном чувстве восхищения и раздражения. Многие работы детей казались равны, а часто и превосходили по декоративным и колористическим качествам произведения некоторых армянских мастеров, представленных в залах такого же уникального в нашей стране Музея современного искусства. Это были работы, достигшие предела солнечной экспрессии. Передо мной было множество маленьких минасов аветисянов, акопов ананикянов, гаянэ хачатрянок и т.д., демонстрирующих взрослую манеру, которую уже некуда развивать дальше и совершенствовать. Любопытно было бы узнать, что сталось в дальнейшем с этими маленькими виртуозами всея Армении. Наверняка они стали меньше радоваться и научились страдать, но сохранили ли они при этом способность к творчеству...

«Детскости» Заграевского поначалу радуешься, но обилие этой же «детскости» утомляет, и это утомление накапливается по мере умножения увиденного. У Заграевского есть некая обретенная и затверженная пластическая благость, которая, на мой взгляд, мешает развитию его искусства. Кроме всего прочего очевидна, например, однотипность живописания. Все ярко. Все звенит и начинает резать глаз.

Художник ставит и решает композиционные проблемы, вырабатывает свои приемы, рука его узнаваема. Все это так. Но когда из пейзажа в пейзаж переходит один и тот же растянутый оранжево-красный «апельсинобанан» солнца, когда привычный черно-красно-сине-желто-зеленый ряд практически не знает тонкости переходов, когда краска превращается в цвет, но не в колорит, то все в совокупности неизбежно ослабляет мои положительные зрительские эмоции и веру в радостный наив. Наив не может быть назойливым. У него другая природа – природа щедрости, а не настойчивости.

Акварели Заграевского легче и живее, и не только потому, что невелики по размеру и прозрачны. Такова уж природа этого древнего материала, остающегося привлекательным до тех пор, пока употребляющий его художник сохраняет его текучесть и деликатные отношения с бумагой. Жаль, что еще не придуманы такие краски, кисти, холсты и картоны, которые бы иногда гасили излишний творческий напор.

У меня, как участника общей художественной жизни, нет претензий по отношению к активной жизнестроительной личности Сергея Заграевского. Но по отношению к его творчеству мне хотелось бы видеть больше живых перемен – удач-неудач, подъемов-спадов, т.е. любых отклонений от налаженного процесса писания близких друг другу «детских» картин.

Увы, научить кого бы то ни было внутренним переменам нельзя. Это действие исключительно самостоятельное, тем более если человек при этом пытается сохранить чистоту и непосредственность восприятия окружающего мира. Тут все методологии хромают, кроме предоставления личности полной свободы самовыражения. Но верить в творческое начало обновляющей и созидающей нас жизни – в этой человеческой роскоши я ни художнику Заграевскому, ни себе отказать не могу.

«Арт-газета», № 50 (81), 11–17 дек. 2000 г.

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.