НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

С.В. Заграевский

ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ ФОРМИРОВАНИЕ И БАЗОВАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ

ДРЕВНЕРУССКОГО ЦЕРКОВНОГО ЗОДЧЕСТВА

Аннотация

В предлагаемом читателям научном труде академика Российской академии художеств С.В. Заграевского рассматривается широкий спектр вопросов формирования основных типов древнерусских храмов XI–XVII вв. Перед читателями раскрывается цельная картина типологического генезиса зодчества Древней Руси – от его византийских и романских истоков до исключительного разнообразия XVI и XVII вв. Рассмотрен ряд существенных методологических проблем изучения специфики и символики церковной архитектуры.

На основе новейших архитектурно-археологических и актовых данных предлагается общая классификация церковного зодчества Древней Руси по базовым типологическим признакам.

Рекомендуется как специалистам (историкам, искусствоведам, архитекторам, реставраторам и пр.), так и широкому кругу читателей, интересующихся историей древнерусской архитектуры.

Научный редактор – С.Ю. Попов. 

Редактор – О.В. Озолина.

Saarbrücken, 2015.

ISBN 978-3-659-80841-8

Введение

Классификация форм и элементов древнерусского церковного зодчества – вопрос, которым история архитектуры занимается уже не первое столетие. Описывая здания, предназначенные для христианского богослужения (которые мы будем обобщенно называть храмами), исследователи характеризуют их по ряду признаков – и общих, и частных. В описании каждого храма явно или «по умолчанию» присутствуют:

– базовые типологические признаки – план и перекрытие. Описывая тип плана, обычно говорят о характеристиках основного объема (четверик, октагон, ротонда и пр.) и количестве опор (столпов, колонн). Описывая тип перекрытия, говорят о различных системах сводов (купольных, цилиндрических, шатровых, крещатых, сомкнутых и пр.);

– вторичные типологические признаки – апсиды, главы, хоры, галереи, притворы, трапезные¹, лестничные башни, подклеты, завершения фасадов (позакомарное, трифолийное, щипцовое и пр.), приделы (как внешние, так и на хорах, в апсидах, подклетах и пр.), наличие сверху звонницы (храмы «под колоколы»)² и пр.;

– материалы постройки (плинфа, природный камень, формовой кирпич, дерево и пр.);

– конструктивные и технологические особенности (наличие и расположение лопаток, очертания сводов, парусов, тромпов, наличие воздушных и внутристенных связей и пр.);

– стилистические признаки (архитектурная пластика, пропорции, формы порталов, сводов, окон, закомар, особенности декора и пр.).

Все эти признаки упоминаются исследователями в связи с каждым храмом, используются как основания для датировок, объединяются по регионам, эпохам, глобальным стилям и т.д. Определения этих признаков, вопросы их генезиса и временных рамок многократно являлись предметом изучения.

Но общей классификации, основанной не на формальном наборе признаков, а на цельной картине типологического формирования древнерусского церковного зодчества XI–XVII веков, никто из исследователей ранее не предлагал.

В данном исследовании мы предложим и обоснуем общую картину генезиса и классификацию древнерусских храмов только по базовым типологическим признакам – плану и перекрытию. Эти признаки в архитектуре Древней Руси невозможно рассматривать отдельно друг от друга, так как важнейший тип храмов – крестово-купольный – определяется и планом, и перекрытием (см. гл. 1). При учете вторичных типологических признаков количество типов увеличится в геометрической прогрессии, и это может быть темой другого исследования, гораздо более объемного, чем настоящее.

Итоговые таблицы и схемы, представляющие типологическое формирование и универсальную классификацию древнерусских храмов по базовым типологическим признакам, приведены в Заключении.

Глава 1

Основные термины и определения

Прежде всего необходимо уточнить некоторые основные термины, которые будут применяться в нашем исследовании.

Начнем с крестово-купольной системы. Согласно классическому определению³, ядро такого храма представляет собой квадратный (в общем случае – прямоугольный) объем, разделенный четырьмя опорами на девять ячеек, или компартиментов (ил. 1⁴). Опоры соединены арками, несущими своды. Центр ядра – подкупольный квадрат, над которым на подпружных арках расположен барабан, покрытый купольным сводом (куполом). К подкупольному квадрату крестообразно примыкают четыре прямоугольных компартимента – рукава креста, перекрытые цилиндрическими сводами, гасящими распор барабана. Между ними расположены угловые компартименты, перекрытые сводами различной формы, распор которых гасит опрокидывающее действие подпружных арок и цилиндрических сводов на опоры.

Ил. 1. Разрез и план классического крестово-купольного четырехстолпного трехнефного храма (на примере Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском).

Условное направление продольной оси древнерусских храмов – с запада на восток, поперечной – с севера на юг⁵.

Формально каждый крестово-купольный храм является частным случаем базилики – здания прямоугольной формы, состоящего из нечетного числа нефов, разделенных продольными рядами опор. Соответственно, в продольном направлении в ядре крестово-купольного храма также выделяются нефы. (Термин «трансепт» для поперечной оси такого храма используется редко).

Ядро крестово-купольного храма может быть ограничено стенами (четырехстолпный храм) либо дополнительными опорами. Если имеются дополнительные опоры в поперечном направлении, то храм приобретает пятинефный характер (ил. 2⁶), если в продольном – то шестистолпный (ил. 3⁷), восьмистолпный и т.д.

Ил. 2. Планы пятинефных Софийских соборов в Киеве, Новгороде и Полоцке.

Ил. 3. План Успенского собора Андрея Боголюбского во Владимире. Реконструкция автора. Этот храм – шестистолпный, трехнефный, трехапсидный, трехпритворный, с северо-запада к нему примыкает лестничная башня, соединенная с соседними постройками.

К наосу (основному объему внутреннего пространства храма) могут примыкать дополнительные объемы: с запада – нартекс, с востока – вима и алтарная апсида (апсиды).

Отметим, что если к храму с запада примыкает притвор, то формально он является аналогом нартекса, и имеет место терминологическая контаминация. Схожая контаминация возникает и в том случае, если притвор открыт наружу: тогда его можно называть и экзонартексом, и крыльцом. В связи с этим уточним: нартекс и экзонартекс равны или почти равны наосу по ширине и (или) высоте, притворы и крыльца значительно уже и (или) ниже. Последние, в отличие от нартекса и экзонартекса, могут примыкать к храму и с севера, и с юга.

Нартекс и (или) вима могут быть открыты в наос храма и отделяться от него не стеной с проемами, а опорами. В этом случае могут возникнуть разночтения: например, Успенский собор во Владимире (ил. 3) теоретически можно охарактеризовать и как шестистолпный, и как четырехстолпный с нартексом.

Традиционно⁸ второй вариант используется только в том случае, если нартекс и (или) вима отделены от наоса стеной и (или) выражены во внешних формах храма (например, во владимирском Успенском соборе нартекс не отделен стеной и архитектурно не выражен, поэтому храм считается шестистолпным).

Эту точку зрения поставил под сомнение А.И. Комеч, писавший следующее: «В литературе, посвященной древнерусскому зодчеству X–XV вв., распространено определение структуры храмов по числу столбов – четырех-, шести-, восьмистолпные. Подобная классификация искажает реальную композиционную природу памятников, к тому же она неверно интерпретирует сами формы. Она отвлечена от представлений, связанных с базиликальными постройками, и является насильственной для зданий крестово-купольного типа. Как правило, все древнерусские храмы XI–XII вв. (кроме самых простых) – четырехстолпные, они бывают с нартексом (понятие о нем почти исчезло из наших архитектурных описаний) или без него»⁹.

Таким образом, по А.И. Комечу, Успенский собор Андрея Боголюбского во Владимире (ил. 3), Георгиевский собор Юрьева монастыря в Новгороде, Успенский собор Троице-Сергиевой Лавры или Софийский собор в Вологде следует называть не шестистолпными храмами, а четырехстолпными с нартексом.

Но мы не можем согласиться с А.И. Комечем по следующим причинам:

– традиционная точка зрения четко определяет наличие или отсутствие архитектурно выраженных (или во внешних формах, или отделенных от наоса стеной) нартекса и (или) вимы. В случае же принятия позиции А.И. Комеча нам придется уточнять, о каком именно нартексе и (или) виме идет речь;

– говоря о «классических» четырехстолпных храмах (например, о Спасо-Преображенском соборе Переславля (ил. 1), церкви Покрова на Нерли или церкви Спаса на Нередице), мы в случае принятия позиции А.И. Комеча будем вынуждены каждый раз уточнять, что речь идет о четырехстолпных храмах без нартекса и вимы;

– точка зрения А.И. Комеча применима лишь к базиликам крестово-купольного (византийского) типа. В базиликах же западноевропейского типа зачастую присутствуют и купол над средокрестием, и большое количество опор, и нартекс, и вима. Например, в императорском романском соборе в Шпейере (более современный вариант написания – Шпайер, ил. 4) – купол над средокрестием, нартекс, вима и 24 опоры. Соответственно, по А.И. Комечу нам пришлось бы утверждать, что базилика в Шпейере – четырехстолпная с двумя нартексами, причем один из этих нартексов – двадцатистолпный.

Ил. 4. Романский собор в Шпейере. План.

Мы видим, что принятие позиции А.И. Комеча неоправданно усложняет терминологию, запутывает ее и лишает универсальности. В связи с этим мы принимаем традиционную точку зрения на интерпретацию количества опор в любых базиликах, в том числе крестово-купольных.

Для уточнения терминологии необходимо отметить, что мы пишем «крестово-купольный» через дефис. Этот термин появился незадолго до Второй мировой войны¹⁰, и во второй половине ХХ века в литературе параллельно бытовали и раздельное¹¹, и слитное¹² написания (второе встречалось более часто).

Эта разница в написании всегда носила лишь редакторский характер¹³. В данном же исследовании написание через дефис имеет и смысловое обоснование, так как нам предстоит отдельно рассматривать термины «купольный храм» и «крестовый храм».

Купольным мы будем называть храм, в котором куполом перекрыт практически весь наос. Соответственно, такой храм обычно является центрическим (если только не состоит из нескольких обособленных объемов, каждый из которых перекрыт куполом). Примеры центрических купольных храмов – две церкви VI века: Сергия и Вакха в Константинополе (ил. 5), Сан Витале в Равенне.

Ил. 5. Церковь Сергия и Вакха. Аксонометрическое сечение.

Отметим, что «Всеобщая история архитектуры» говорит о церкви Сергия и Вакха как о трехнефной¹⁴, и, соответственно, получается, что куполом перекрыт не весь наос, а только средний неф. Но это утверждение неоправданно запутывает терминологию, так как неф по своему изначальному значению – «корабль», т.е. он всегда имеет прямую и вытянутую форму. На самом деле церковь Сергия и Вакха – купольный храм с нартексом, апсидой и обходной галереей.

План купольного храма может иметь форму:

– либо четверика (близкую к квадрату);

– либо круглую (в виде ротонды), октагональную, многоугольную¹⁵, которые мы можем объединить под условным названием «описанная окружность».

Особый случай плана купольного храма – тетраконх (другое название – квадрифолий). Пример – церковь Покрова в Филях (1690–1693 годы, ил. 6). Здесь возможны разночтения в случае, если в основе тетраконха лежит четверик. (Например, И.Л. Бусева-Давыдова относила церковь Покрова в Филях к типу «восьмерик на четверике», так как в этом храме полукружия отделены от наоса стенами с проемами и, следовательно, являются притворами и апсидой¹⁶). В связи с этим при классификации тетраконхов, в основе которых лежит четверик, необходимо делать соответствующие уточнения в зависимости от того, открыты ли полукружия в наос или отделены от него стенами.

Ил. 6. Церковь Покрова в Филях. План.

Если в основе тетраконха не лежит однозначно выраженный четверик, то эти храмы, как правило, относятся к типу «описанная окружность».

К типу «описанная окружность» можно отнести и храмы с многолепестковым планом (собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре, 1514–1517 годы, ил. 7), а также с крестообразным (церковь Петра Митрополита в Переславле-Залесском, 1584–1585 годы, ил. 8), который является частным случаем многоугольного.

Ил. 7. Собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре. План.

Ил. 8. Церковь Петра Митрополита в Переславле-Залесском. План.

Термин «купольный храм» нельзя отождествлять с термином «купольная базилика». Обычно, говоря о последних, имеют в виду Софию Константинопольскую (532–537 годы, ил. 9), Софийский собор в Фессалониках (первая половина VIII века), церковь Успения в Никее (начало VIII века) и ряд других византийских храмов. Это здания базиликального типа (удлиненные, средний неф выше боковых), перекрытые большими куполами лишь в центральной части. В купольном же храме, как мы говорили выше, куполом перекрыт практически весь наос.

Ил. 9. Софийский собор в Константинополе. Аксонометрическое сечение.

Но если, условно говоря, купольный храм – это крестово-купольный без рукавов креста, то напрашивается термин «крестовый храм» – крестово-купольный без купола. Ни в Византии, ни на Руси таких храмов не было. Но здесь мы должны обратиться к еще одной ветви базилик – западноевропейской.

Обычно все средневековые базилики западноевропейского типа (с большим преобладанием длины над шириной) в научной и популярной литературе без уточнений называют базиликами, что, строго говоря, не вполне верно по следующим причинам:

– базиликами являются и распространенные в Византии и на Руси крестово-купольные храмы (а в Византии – и купольные базилики);

– в ряде крупных западноевропейских базилик над средокрестиями расположены купола, в том числе на четырех опорах (как в императорском соборе в Шпейере, ил. 4), т.е. наличествуют базовые признаки крестово-купольной системы;

– при наличии трансепта (трансептов) западноевропейская базилика перестает быть базиликой классического типа, восходящего к древнеримским базиликам.

В связи с этим всегда необходимо уточнять, о каких базиликах идет речь – крестово-купольных, купольных или западноевропейского типа. Последний, в свою очередь, имеет подтипы: с трансептом и без трансепта.

При наличии в базилике западноевропейского типа трансепта (трансептов) уместно будет либо ввести в отечественный научный оборот понятие «крестового» или «крестообразного» храма, либо использовать широко принятый на Западе термин «латинский крест». Автору этого исследования последний вариант видится более привычным и, соответственно, предпочтительным. Купол над средокрестием в такой системе если и наличествует, то не является существенным элементом в облике храма, и в этом состоит принципиальное отличие базилик типа «латинский крест» от базилик и купольных, и крестово-купольных.

Для западноевропейских базилик без трансепта полезным будет уточнять, что речь идет о базиликах классического типа.

Материалы постройки храмов мы будем приводить лишь в случае деревянного зодчества или в тех случаях, когда этого требует контекст. «По умолчанию» речь будет идти о каменном зодчестве (под которым мы будем обобщенно подразумевать храмы, построенные из природного камня, плинфы, формового кирпича или в смешанной технике – «opus mixtum»).

Временные рамки древнерусского зодчества и, соответственно, данного исследования ограничиваются концом XVII века. Последующие эпохи мы будем обобщенно называть «Новым временем».

Глава 2

О причинах эволюции византийских купольных храмов в крестово-купольные

Эволюция архитектурных форм византийских базилик из купольных (пример – Софийский собор в Константинополе, ил. 9) в крестово-купольные (пример – церковь Богородицы монастыря Липса в Константинополе, 908 год, ил. 10¹⁷, 11¹⁸) в течение V–X веков подробно прослежена в ряде научных трудов¹⁹, и здесь нам нет смысла подробно останавливаться на этом вопросе, тем более что он относится к основной теме нашего исследования – генезису древнерусского церковного зодчества – лишь косвенно: Древняя Русь на рубеже X и XI веков восприняла уже сформировавшийся результат этой эволюции и к купольным базиликам никогда не возвращалась. Для нашей основной темы более принципиален вопрос причин, по которым в Византии имела место такая эволюция.

Ил. 10. Церковь Богородицы монастыря Липса в Константинополе. Реконструкция А. Миго.

Ил. 11. Церковь Богородицы монастыря Липса. План.

Построенный в 532–537 годах собор Святой Софии в Константинополе более тысячи лет, вплоть до постройки собора Святого Петра в Риме, оставался самым большим (если не по площади, то по высоте наоса и диаметру купола) храмом средневековья. Высота Софийского собора – 56 метров, диаметр купола – 31 метр.

Принципиально новых базовых архитектурных форм в Софии не было: базиликальность и купольность пришли (хотя и опосредованно²⁰) из Древнего Рима, причем диаметр купола Пантеона (43 метра) еще больше Софийского. Но сочетание в константинопольском соборе базиликальности и колоссального купола вкупе с очень большой высотой наоса и воистину гениальной архитектурной пластикой позволило построить подлинный шедевр, который, несомненно, послужил образцом для всего дальнейшего зодчества Византии.

Но на воспроизведение константинопольской Софии во всем ее великолепии (прежде всего это касается диаметра купола, в купольной базилике предопределяющего и другие размеры храма) последующие византийские строительные эпохи уже были неспособны. Империя сокращалась, строительство удешевлялось, строительная техника деградировала, требования к строительным кадрам снижались. Соответственно, купола не могли не уменьшаться. В связи с этим Е.Е. Голубинский полагал, что крестово-купольная система пришла на смену купольной, так как обеспечивала при меньшем диаметре купола аналогичную вместительность храма²¹.

Но позиция Е.Е. Голубинского не отвечает на существенный вопрос: почему бы тогда вообще было не отказаться от купола? Последний не только доставляет ряд конструктивных проблем при его возведении, он вкупе с барабаном создает дополнительную нагрузку на арки и опоры храма. Базилики и классические, и типа «латинский крест» прекрасно обходятся без купола, отличаясь гораздо более высокой надежностью и простотой возведения²².

Н.И. Брунов полагал, что купол в византийском храме был необходим, так как символизировал небо, «обрамлял и завершал богослужебное действие»²³. Во «Всеобщей истории архитектуры» позиция Н.И. Брунова была выражена еще более последовательно: вначале требования литургии выражались в необходимости наличия купола над амвоном, появившимся в центре храма, и организации шествий вокруг него. Основной акцент был перенесен с алтаря на купол, и (цитируем) «простое поклонение божеству сменилось театрализованным культом»²⁴. Затем, по мнению исследователя, сложилась и крестово-купольная система – на основе необходимости подразделить интерьер храма на центральную часть, в середине которой располагался амвон, и на окружающее пространство, вмещающее присутствующих на некотором расстоянии от амвона. Роль такого разделителя играли опоры, и таким образом выражалась «идея иерархии»²⁵.

С этой позицией мы не можем согласиться, так как роль купола в литургии мог бы играть любой другой свод, и литургия от этого не проиграла бы. К примеру, в храмах типа «латинский крест» средокрестия по площади вполне соответствуют подкупольным квадратам православных храмов. В целом литургия в некупольных католических храмах Запада не менее «театрализована», молящиеся гораздо более отделены от священников, из сидячих мест в нефах служба видна гораздо лучше.

А.И. Комеч в качестве причины эволюции купольной базилики в крестово-купольную частично поддержал позицию Н.И. Брунова²⁶, но справедливо полагал, что «подобные преобразования не требовали, однако, радикального изменения структуры, они были вполне осуществимы в базиликах»²⁷. В связи с этим А.И. Комеч выдвинул собственные соображения, связанные с символикой и эстетикой храмов²⁸. Сам он вкратце описывал их суть так: «Невозможно усомниться в том, что возобладание крестово-купольных храмов связано с их соответствием определенным мировоззренческим основам, где большое значение имели символические идеи и эстетическая выразительность обряда, даже вопреки некоторому неудобству»²⁹.

Но очень маловероятно, что труды философов и богословов, придающих тому или иному архитектурному элементу то или иное символическое толкование, могли повлиять на выбор той или иной конструктивной системы храма, тем более столь сложных в возведении и трудозатратных, как купольная и крестово-купольная.

К тому же в истории мировой архитектуры нам не известен ни один факт, что некий богослов решил, что в интересах символики (или любой теологической теории) храм должен получить тот или иной новый элемент или ту или иную новую форму, согласовал свою позицию с ктитором и предписал зодчему строить именно так, а не иначе. Нам неизвестны подобные факты даже в отношении священнических облачений и литургического инвентаря, а в гораздо более затратной и сложной с технической и организационной точки зрения области – зодчестве – такую ситуацию практически невозможно представить.

Символические идеи, как и теологические теории, и мировоззренческие основы в целом, могли влиять на формирование традиции лишь опосредованно. Условно говоря, ктиторы заказывают, зодчие строят, общество оценивает, толкователи толкуют, результаты оценки и толкований воспринимаются и в той или иной степени учитываются следующим поколением ктиторов и зодчих, и т.д.³⁰

Новшества же в храмовой архитектуре всегда в той или иной степени являются отходом от традиции, и, соответственно, они не могут быть объяснены никакими символическими толкованиями. Их могут порождать и талант зодчих, и художественный вкус заказчиков, и прогресс строительной техники, и изменения эстетических предпочтений общества, и идеологические задачи, и заимствования из других культур и стилей, и многое другое, вплоть до сугубо утилитарных целей (например, необходимости увеличить вместительность храма). Определенную роль здесь могут играть и финансовые, и кадровые, и прочие ограничения, которые могут располагать к нестандартным решениям.

У использования исследователями символики в качестве обоснования путей генезиса архитектурных форм храмов есть еще один негативный методологический аспект. Если в древности символика и имела какое-либо влияние на генезис архитектурных форм (что, как мы видели, не доказано), то мы все равно не знаем, какая именно символика как именно влияла. Никаких документальных свидетельств на эту тему не сохранилось, а любые усилия современных исследователей в поиске символики тех или иных архитектурных особенностей и элементов храмов, как правило, ведут к исключительно субъективным мнениям на уровне «я так вижу», легко опровергаемым не только статистикой и фактами, но и выдвижением других столь же субъективных мнений, выглядящих не менее убедительно³¹.

Что же касается эстетики, то она еще более условна, чем символика, и применение эстетических аргументов для обоснования появления новых архитектурных форм столь же неоправданно с методологической точки зрения. В том, что эстетические предпочтения во все времена влияли на архитектурные формы, нет никакого сомнения (в противном случае человечество не возводило бы ничего, кроме сугубо утилитарных построек), но судить о средневековых вкусах мы можем лишь опосредованно – через уже совершившиеся факты их натурной реализации. Соответственно, любые усилия современных исследователей в поиске эстетических причин появления тех или иных элементов средневековых храмов, как правило, ведут лишь к констатации, что зодчий и ктитор хотели построить красиво.

А в контексте данного исследования эстетика могла влиять на генезис крестово-купольной системы скорее негативно, чем позитивно: вряд ли крестово-купольные храмы когда-либо кому-либо могли казаться эстетичнее купольных базилик, среди которых был неповторимый шедевр общемирового значения (возможно, самый прекрасный храм всех времен и народов) – София Константинопольская.

В связи со всем вышесказанным мы можем выдвинуть иное видение причин того, почему купольная система в Византии эволюционировала в крестово-купольную. За основу мы принимаем позицию Е.Е. Голубинского (состоящую, как говорилось выше, в том, что крестово-купольная система пришла на смену купольной, так как обеспечивала при меньшем диаметре купола аналогичную вместительность храма)³², но с существенным уточнением: в храме было необходимо сохранить хотя бы относительно небольшой купол, так как последний был не просто важным архитектурным и символическим элементом, а основой традиции византийской церковной архитектуры.

Последнее соображение основано на следующих наблюдениях:

– подавляющее большинство византийских храмов имело купол, некупольные базилики строились крайне редко и преимущественно на окраинах империи (например, церковь в месопотамском городе Сале, VI век³³; сирийские базилики VI века в городах Рувея, Турманин, Тафка³⁴; церковь Дмитрия Солунского в Фессалониках, VII век; и др.);

– купола строились повсеместно, несмотря на то, что они не только доставляли ряд конструктивных проблем при их возведении, но вкупе с барабаном создавали дополнительную нагрузку на арки и опоры храма. Базилики и классические, и типа «латинский крест» прекрасно обходились без купола, отличаясь гораздо более высокой надежностью и простотой строительства³⁵;

– София Константинопольская с ее колоссальным и поражавшим воображение современников куполом была не только крупнейшим, но и кафедральным, и императорским храмом, то есть эта традиция могла иметь и формальное подтверждение в виде прямых указаний императора и (или) патриарха.

Прямой запрет в Византии строить некупольные храмы вероятен³⁶, но против этой версии говорят малочисленные, но все же имевшие место факты строительства таких храмов в провинциях. Впрочем, нельзя исключать и варианты нарушения такого запрета местными властями со ссылкой, например, на отсутствие специалистов по кладке куполов: не зря же, как справедливо отмечал Н.И. Брунов, провинциальная византийская архитектура была совсем иной, чем столичная³⁷.

И все же в отношении зодчества Византии наличие прямых государственных или церковных указаний на обязательное возведение в храмах куполов и (или) запрета на строительство некупольных храмов мы пока что не можем считать вполне доказанным. В отношении зодчества Древней Руси – можем, и об этом см. далее.

Глава 3

О запрете на некупольные храмы в Древней Руси

Принятие в Древней Руси византийского христианства повлекло за собой принятие и византийской церковной архитектуры³⁸. Но задачи миссионерства в большой, дотоле языческой стране обусловили местную специфику: возникла необходимость скорейшей постройки максимально возможного числа максимально больших, представительных и вместительных каменных храмов при остром недостатке квалифицированных строительных кадров. (Недолговечные, пожароопасные и обладавшие сравнительно небольшими наосами деревянные храмы, о которых мы поговорим в главах 8 и 10, эту проблему решали лишь частично).

Казалось бы, оптимальным вариантом здесь могли бы быть простые и вместительные базилики западноевропейского типа, которые, как мы видели в гл. 2, иногда строились и в Византии. Но, тем не менее, все каменные древнерусские храмы имели купола или их модификации (включая шатры, о чем речь пойдет в гл. 8).

На первичном этапе становления древнерусского зодчества попытки наращивания внутреннего пространства делались за счет увеличения количества нефов до пяти, как в Софийских соборах Киева, Новгорода и Полоцка (в Византии, как справедливо отмечал А.И. Комеч, пятинефных храмов не было³⁹), а опор в центральном нефе – до восьми, как в Софии Полоцкой (см. ил. 2).

Но увеличение количества нефов, как и числа опор при трехнефном плане, при крестово-купольной системе вело к снижению конструктивной надежности храмов и повышению требований к квалификации строительных кадров.

Дело в том, что в ядре крестово-купольного храма подпружные арки под весом барабана создают усилия распора четырех опор в горизонтальной плоскости (ил. 12). Следовательно, роль аркбутанов играют своды боковых нефов, а роль контрфорсов – внешние стены.

Ил. 12. Условная схема распределения нагрузки от барабана на опоры и стены при трехнефном четырехстолпном плане крестово-купольного храма.

А когда при увеличении количества нефов либо числа опор в центральном нефе (ил. 13) вместо одной из стен оказывались опоры, гораздо более подверженные деформациям при воздействии «опрокидывающих» усилий в горизонтальной плоскости, надежность конструкции существенно снижалась. Установка дополнительных световых барабанов для освещения дополнительных компартиментов усугубляла проблему «опрокидывающих» нагрузок.

Ил. 13. Условная схема перераспределения нагрузки от барабана на опоры и стены при гипотетическом превращении четырехстолпного крестово-купольного храма в шестистолпный. Видно, что две дополнительных опоры несут значительную «опрокидывающую» нагрузку в горизонтальной плоскости, а стена за ними (гораздо более надежный конструктивный элемент) практически разгружена. Схожее перераспределение нагрузок имеет место при увеличении числа нефов и при дальнейшем увеличении числа опор в центральном нефе.

Таким образом, при крестово-купольном плане увеличение количества опор приводило к тем же последствиям, что и увеличение внутреннего пространства: при одинаковых центральных главах трехнефные шестистолпные и пятинефные храмы оказывались менее надежными, чем трехнефные четырехстолпные.

Видимо, это и стало причиной того, что и в Византии, и Древней Руси тенденция к гипостильности интерьера храма никогда не прослеживалась. Вместо этого в целях увеличения вместительности церковные здания обстраивались галереями-папертями и прочими пристройками⁴⁰. Но пристройки чаще всего портили внешний вид храма, лишали его торжественности.

В западноевропейских базиликах, где (за редкими исключениями) опоры поддерживали только своды, а не барабаны и купола, увеличение внутреннего пространства путем увеличения количества опор и нефов на прочность конструкции практически не влияло. Однако древнерусские мастера ни в коей мере не восприняли этот опыт даже в условиях полной включенности зодчества Древней Руси в мировую архитектуру, начиная с середины XII века (см. гл. 4 и далее). Вплоть до новейшего времени на Руси не было построено ни одной некупольной православной базилики (как мы видели в гл. 2, в Византии их хотя и изредка, но строили).

Вывод из этой ситуации может быть следующим: византийская традиция обязательности наличия у храма купола превратилась на Руси в полный запрет православных некупольных храмов.

С советских времен в истории архитектуры закрепилась традиция интерпретации форм и элементов церковного зодчества в соответствии с конструктивными и технологическими особенностями, стилевым генезисом, художественным вкусом, экономикой, политикой и множеством прочих факторов, кроме одного: прямого и непосредственного влияния самой церкви в лице ее руководителей.

А ведь в конце X – начале XI века церковь уже вела отсчет второй тысячи лет своего существования. Если считать от V века, когда она превратилась в замкнутую иерархическую систему с устоявшейся догматической базой и регламентированными обрядами, то получается около шестисот лет – тоже немалый срок. Несамостоятельность русской митрополии до 1589 года диктовала особенно жесткий подход церкви к тонкостям архитектурного стиля, так как любые мало-мальски серьезные новшества приходилось согласовывать с константинопольским патриархом. А последний не мог не понимать, что типологические и стилистические признаки храмов осуществляли «зримую связь» русского православия с Византией, и уступки в любом из этих вопросов означали движение русской церкви к автокефальности, весьма нежелательной для амбиций (да и экономических интересов) патриарха.

Возможно, в связи с этим и был принят запрет на некупольные православные храмы. Этот запрет, в какой бы форме он ни имел место, был принят уже в первые десятилетия существования на Руси христианства, иначе некупольные базилики появлялись бы, пусть и в небольшом количестве⁴¹. В последующие столетия становления древнерусской архитектуры этот запрет превратился в обязательную традицию, и вряд ли кто-то уже вспоминал о его корнях.

О том, как с этим запретом коррелировали шатровые храмы, мы поговорим в гл. 8. Здесь же лишь отметим, что единственное исключение, которое было сделано в запрете на некупольность, – деревянные клетские церкви. Возможно, последние в Древней Руси рассматривались как «временные». Возможно, их при всем желании не могли запретить вследствие отсутствия в большинстве сел достаточно квалифицированных строительных кадров для возведения более «изысканных» типов деревянного зодчества.

Важно отметить, что это уже третий (а хронологически – первый) известный нам запрет Русской православной церкви на те или иные архитектурные особенности храмов. Церковь в начале XIV века запретила украшение храмов романско-готическим зооантропоморфным скульптурным декором (т.е. декором, в котором присутствуют изображения людей и животных; этот декор следует отличать от орнаментального декора, в который, в частности, входят аркатура, поребрик и орнамент)⁴². В середине XVII века было фактически запрещено возведение шатровых храмов (подробно об этом запрете см. в гл. 9).

Теперь, рассмотрев причины отсутствия в Древней Руси такого разнообразнейшего и принятого во всем мире типа храмов, как некупольные базилики (в том числе западноевропейского типа), мы можем перейти к рассмотрению и классификации тех базовых типов, которые существовали в древнерусском церковном зодчестве.

Глава 4

Два истока зодчества Древней Руси и два первых основных типа древнерусских храмов

Первый исток древнерусского церковного зодчества общеизвестен: это зодчество Византии⁴³. Непосредственно от него произошел тот тип храмов, который мы можем назвать «первым основным»: крестово-купольные трехнефные шестистолпные храмы. (Для наглядности мы придаем каждому типу и подтипу иерархическое цифровое обозначение; данный тип обозначается цифрой 1).

На Руси традиция строительства трехнефных шестистолпных храмов ведется⁴⁴ от построенного в 1073–1077⁴⁵ годах под руководством византийских мастеров⁴⁶ Успенского собора Киево-Печерской Лавры (ил. 14⁴⁷). Этот храм стал, в свою очередь, непосредственным продолжением типологической линии других трехнефных храмов, хотя и не имевших столь ясной и четкой структуры, – Спасо-Преображенского собора в Чернигове и, вероятно, Десятинной церкви, также построенных под руководством византийцев⁴⁸.

Ил. 14. Успенский собор Киево-Печерской Лавры. План.

Строго говоря, Успенский собор – не шестистолпный, а четырехстолпный с нартексом, так как последний был в нем архитектурно выражен⁴⁹. Но именно этот храм благодаря своей ясной и четкой структуре послужил образцом для большого числа древнерусских шестистолпных соборов (как и четырехстолпных с нартексом), преимущественно кафедральных и монастырских⁵⁰. Это собор Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве (1108–1113 годы), Георгиевский собор Юрьева монастыря в Новгороде (1119–1130 годы), Успенский собор во Владимире (1158–1160 годы), собор Ивановского монастыря в Пскове (1140-е годы), Смоленский собор Новодевичьего монастыря (середина XVI века), Софийский собор в Вологде (1568–1570 годы), собор Ипатьевского монастыря (1650–1652 годы) и мн.др. (Особая типологическая интерпретация шестистолпности имела место в московском Успенском соборе Аристотеля Фиораванти, но об этом мы подробно поговорим в гл. 6).

Второй исток древнерусского зодчества – западноевропейская романика – до сих пор известен гораздо хуже первого. Его значимость по идеологическим и политическим причинам принижалась как в дореволюционное время (в соответствии с догматом «православие, самодержавие, народность»), так и при советской власти⁵¹.

Недооценка этого истока создала серьезную проблему, связанную с позиционированием древнерусского зодчества в истории мировой архитектуры. Дело в том, что зодчество Византии стереотипно воспринимается как самодостаточное, «коренное» явление, а зодчество Древней Руси – как «отпочковавшееся» от него направление. Неизбежным следствием такого подхода стало восприятие (прежде всего на Западе) всего древнерусского зодчества в мировом контексте как «окраинного» и «провинциального».

Но на самом деле влияние Византии на архитектуру Древней Руси было определяющим лишь до начала – середины XII века, а затем формирующийся новый центр страны – Владимиро-Суздальское великое княжество – испытал влияние западноевропейской романики.

Основным признаком, определяющим так называемую «русскую романику»⁵², является строительство из гладкотесаного белого камня. Подавляющее большинство романских соборов и замков в сердце Священной Римской империи – Германии – были именно каменными, из кирпича там в это время строились только второстепенные постройки гражданского характера и небольшие провинциальные храмы. В Северной Италии романские храмы, как правило, возводились из кирпича, но либо были облицованы камнем (городской собор в Модене), либо такая облицовка предусматривалась, но по разным причинам сделана не была (собор Сан Амброджо в Милане) или была сделана не полностью (церковь Сан Микеле в Павии).

В Византии (за исключением некоторых ее окраин) строили из плинфы или в смешанной технике – «opus mixtum». Такой же – плинфяной или смешанной – была и домонгольская строительная техника всех древнерусских земель, кроме Галицкой и Суздальской. В Галицкой земле белокаменное строительство началось на рубеже 1110-х и 1120-х годов⁵³, в Суздальской несколько позже – в 1152 году⁵⁴.

Другими важнейшими элементами романской архитектуры, нашедшими воплощение в домонгольском зодчестве Северо-Восточной Руси, являются скульптурный декор романского (зооантропоморфного) типа и перспективные порталы.

Автор этого исследования неоднократно показывал⁵⁵, что так называемая «русская романика» в Северо-Восточной Руси началась со строительством Юрием Долгоруким в 1152 году пяти белокаменных храмов, из которых до наших дней сохранились Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском (ил. 1) и церковь Бориса и Глеба в Кидекше.

Юрий впервые начал использовать в Суздальской земле европейскую технику строительства из природного камня. Орнаментальный декор «универсального» романского типа, встречающийся на множестве храмов Западной Европы (аркатура и поребрик), был уже в Переславле и Кидекше. В церкви Бориса и Глеба в Кидекше мы видим и перспективный портал.

Согласно исследованиям автора, прямым истоком архитектуры Юрия Долгорукого являлся ключевой романский храм – императорский собор в Шпейере (ил. 4). Основанием для такого вывода явилось сходство кладки стен и фундаментов, орнаментальной резьбы, ряда других стилистических и конструктивных признаков⁵⁶. В средокрестии императорского собора даже реализована крестово-купольная схема с крестчатыми столпами. Важен и фактор исключительной общеевропейской значимости императорского собора.

Автор также показывал, что архитектор, пришедший к Андрею Боголюбскому от императора Фридриха Барбароссы, был приглашен еще Юрием Долгоруким во время его киевского княжения, и что Юрий добился разрешения церкви на романский скульптурный декор зооантропоморфного типа, но не успел устроить такой декор на своих храмах⁵⁷.

Свое развитие так называемая «русская романика» получила при Андрее Боголюбском, когда на Руси работал указанный архитектор Фридриха Барбароссы⁵⁸, и когда в зодчестве Владимиро-Суздальской земли появились такие типично романские черты, как зооантропоморфный скульптурный декор, пилястры с полуколоннами, аттический профиль цоколей, базы с угловыми «рогами» («грифами», «когтями»), развитые перспективные порталы, трехчастные окна, аркатурно-колончатые пояса, кубоватые капители и пр.

А наличие не одного, а двух базовых истоков древнерусской архитектуры позволяет говорить о ней не как о «поздней провинциальной Византии», а как о самостоятельном феномене общемирового значения.

Но только ли «завезенным» было зодчество Юрия Долгорукого, т.е. представляло ли оно собой только сплав романских технологических и пластических решений и византийской крестово-купольности? Ни в коем случае.

Храмы Долгорукого – четырехстолпные трехнефные, не имеют ни нартекса, ни вимы, ни притворов, ни галерей, т.е. это крестово-купольные храмы в «типологически чистом» виде, который ранее и в Византии, и на Руси встречался крайне редко, а в Западной Европе вообще не встречался.

Н.Н. Воронин писал, что этот тип храма был широко распространен и ранее⁵⁹. Но мы не можем согласиться с исследователем: на самом деле нам известны лишь отдельные случаи строительства четырехстолпных крестово-купольных храмов на Руси ранее середины XII века, и все эти храмы очень существенно отличались от храмов Долгорукого:

– надвратная Троицкая церковь Киево-Печерской Лавры (1108 год, ил. 16⁶⁰) формально принадлежит к центрическому четырехстолпному типу, но фактически, как справедливо замечал А.И. Комеч, этот храм был двустолпным, так как из-за отсутствия на воротах достаточного пространства строители были вынуждены отказаться от апсид, но в интерьере ниши сохранились, и вся восточная часть храма превратилась в алтарную⁶¹;

Ил. 15. Троицкая надвратная церковь Киево-Печерской Лавры. План.

 – от церкви Иоанна в Перемышле (1119–1124) остались только фундаменты, по технике (но не по плану и не по размерам) похожие на постройки Юрия Долгорукого (ил. 16⁶²). Но вероятность ее возведения в белокаменной технике низка: стены и столпы слишком тонки по сравнению с пролетами сводов. Возможно, была возведена из камня, но перекрыта деревом, как многие западноевропейские храмы;

Ил. 16. Планы галицких и суздальских храмов (по О.М. Иоаннисяну):

1 – церковь Иоанна в Перемышле;

2 – церковь в Звенигороде;

3 – церковь Спаса в Галиче;

4 – церковь на «Цвинтарисках»;

5 – Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском;

6 – церковь Бориса и Глеба в Кидекше;

7 – церковь Георгия во Владимире;

8 – церковь Ризположения на Золотых воротах во Владимире.

– храм в Звенигороде Галицком, от которого тоже ничего не осталось, кроме фундаментов аналогичной техники кладки (ил. 16), вызывает сомнения в его принадлежности к крестово-купольному типу. Два столпа (на ил. 16 обозначенные пунктиром), введенные О.М. Иоаннисяном в реконструкцию с целью представить храм как крестово-купольный, пока не находят археологического подтверждения – хотя бы в виде остатков фундаментов.

До 1152 года (т.е. либо незадолго до храмов Долгорукого, либо одновременно с ними) в Галиче была построена белокаменная церковь Спаса, схожая с храмами Юрия планом, технологией строительства и декором (ил. 16). Но, во-первых, мы ничего не знаем про ее внешний облик, во-вторых, весьма вероятно, что эту церковь и храмы Долгорукого строили одни и те же мастера⁶³, т.е. мы вправе отнести эту церковь к группе храмов Юрия, так как Долгорукий и князь Владимирко Галицкий были союзниками, и Юрий был старше по возрасту и по княжеской лествице и имел на Руси несравненно большее влияние⁶⁴.

В Византии нам также известны четырехстолпные крестово-купольные храмы (Атик Джами, середина IX века; церковь Богородицы монастыря Липса, начало Х века, ил. 11; церковь Богородицы Халкеон в Салониках, начало XI века; и др.). Но этот тип, во-первых, был распространен сравнительно мало, а во-вторых, при взгляде на планы этих храмов сразу бросается в глаза усложненность структуры и отсутствие той ясности и цельности, которая характерна для храмов Долгорукого. То же самое, только в еще большей степени, относится и к внешнему виду византийских храмов (по выражению А.И. Комеча, эти храмы имели «сложный и многосоставной облик»⁶⁵; см. ил. 10).

Таким образом, мы можем считать базовый тип храмов Долгорукого если и не беспрецедентным, то использовавшимся ранее крайне редко и в других формах. А сочетание в храмах Долгорукого цельности плана с цельностью и башнеобразностью внешнего облика вообще прецедентов в мире не имело.

Цельность внешнего вида основного объема храма ни в коем случае не является отличительным признаком романики (а тем более готики). Западноевропейская базилика, как правило, сама по себе производит впечатление вполне бесформенное по сравнению даже с византийскими храмами, не говоря уж о храмах Долгорукого, которые кажутся будто бы вытесанными из цельного белокаменного блока.

То же самое относится к башнеобразности. Основной объем западноевропейских базилик, как романских, так и готических, ни в коем случае не башнеобразен (по всей видимости, на позицию Г.К. Вагнера, писавшего о том, что башнеобразность русских храмов была вызвана влиянием готики⁶⁶, повлияли западноевропейские башни-звонницы; но на самом деле основная масса базилик в Западной Европе имеет плоские силуэты)⁶⁷.

Таким образом, определенную цельность и башнеобразность облику романских и готических базилик придавали только башни. Храмы же Долгорукого, условно говоря, сами являлись и базиликами, и башнями.

Следовательно, при византийской крестово-купольности и ряде романских технологических приемов и стилистических черт основной вклад во внешний облик храмов Юрия Долгорукого все же был сделан русскими мастерами, что и предопределило уникальность этих зданий.

Н.Н. Воронин писал о храмах Долгорукого: «Выработка этого типа храма не представляла никаких технических или архитектурных трудностей; напротив, он являлся лишь сокращением и «упрощенной редакцией» шестистолпного крестовокупольного храма»⁶⁸. В «Истории русской архитектуры» храмы Долгорукого были охарактеризованы как «скромные»⁶⁹. Но мы не можем согласиться с такими оценками, так как выше мы показали, что количество новаторских типологических и пластических решений в храмах Долгорукого очень велико, более того – возведение этих храмов было гениальным «творческим прорывом» древнерусских мастеров. Византийская крестово-купольная система, на базе которой создавался этот тип храмов, была, во-первых, лишь ограничением (см. гл. 3), а во-вторых, была коренным образом творчески переработана. Эти храмы оказались оптимальными по сочетанию критериев надежности, требуемой квалификации мастеров, площади наоса, цельности внешнего облика и высотности.

Оптимальность этого типа храмов подтверждается тем, что в дальнейшем именно он стал в Древней Руси наиболее массовым. Крестово-купольные центрические четырехстолпные храмы строились в большом количестве во все века во всех регионах Руси. К этому типу относятся такие шедевры русской архитектуры, как церковь Покрова на Нерли (1158 год⁷⁰), церковь Спаса на Нередице (1198 год), Благовещенский собор Московского кремля (1489 год), Успенский собор в Дмитрове (первая треть XVI века), Троицкая церковь в Чашникове (середина XVI века), собор Пафнутьева-Боровского монастыря (1586 год), церковь Преображения в Больших Вяземах (1584–1598 годы), Большой собор Донского монастыря (1686–1698 годы) и мн.др.⁷¹

В связи с вышеизложенным мы выделяем центрические трехнефные четырехстолпные крестово-купольные храмы во второй основной тип древнерусского церковного зодчества (цифровое обозначение – 2). Первыми известными нам типологически зрелыми храмами этого типа можно считать Спасо-Преображенский собор в Переславле и церковь Бориса и Глеба в Кидекше.

Глава 5

Типы древнерусских храмов, производные от второго основного

В эволюции второго основного (крестово-купольного центрического четырехстолпного) типа храмов можно выделить ряд производных типов, каждый из которых стал важной типологической составляющей древнерусского зодчества.

Первый производный тип от второго основного (цифровое обозначение – 2.1) – появившиеся на рубеже XII–XIII веков крестово-купольные четырехстолпные храмы с повышенными подпружными арками (другие варианты названия – со ступенчато повышенными арками, ступенчатыми арками, ступенчатыми сводами).

В принципе, система ступенчато повышенных арок многократно применялась и ранее (хотя и в других типологиях): и во множестве западноевропейских базилик, где средний неф чаще всего был выше боковых, и в Софии Киевской (первая половина XI века), и в соборе Мирожского монастыря (до 1156 года). Непосредственным переходным вариантом к этому типу Н.Н. Воронин справедливо называл шестистолпный собор Спасо-Евфросиньевского монастыря в Полоцке (до 1159 года)⁷².

Первыми типологически зрелыми храмами типа 2.1 можно считать Пятницкую церковь в Чернигове (рубеж XII–XIII веков, ил. 17) и собор Михаила Архангела в Смоленске (1191–1194 годы). В дальнейшем с повышенными подпружными арками строились такие храмы, как Пятницкая церковь на Торгу в Новгороде (1207 год), первый Успенский собор в Москве (1326–1327 годы⁷³), собор Андроникова монастыря (1425–1427 годы⁷⁴), собор Рождественского монастыря в Москве (начало XVI века), Успенский собор в Старице (1530 год) и др.

Ил. 17. Пятницкая церковь в Чернигове. Разрез.

У появления храмов с повышенными подпружными арками есть две причины.

Первая – повышение конструктивной надежности⁷⁵. В случае повышенных подпружных арок своды боковых нефов оказываются нагруженными не только сбоку (как в представленной первым и вторым основными типами классической крестово-купольной схеме, где своды и арки находятся примерно на одном уровне; см. ил. 1, 12, 13), но и сверху. Следовательно, ступенчатость арок дает более равномерное распределение нагрузки от барабана на элементы четверика (и, соответственно, большую конструктивную надежность), чем «классическая» схема – с подпружными арками на уровне сводов боковых нефов.

Таким образом, повышенные подпружные арки были способом добиться увеличения внутреннего пространства храмов без понижения надежности, а также без использования более совершенных строительных технологий и более квалифицированных кадров.

Вторая причина появления центрических четырехстолпных храмов с повышенными подпружными арками – усиление башнеобразности, которая, как мы видели в гл. 4, являлась отличительной особенностью русских храмов еще с времен Юрия Долгорукого.

Отметим, что в древнерусской архитектуре эпизодически встречались и шестистолпные храмы с повышенными подпружными арками, образующими ступенчатость в средокрестии (ростовский собор 1508–1512 годов, собор Хутынского монастыря 1515 года), но такая ступенчатость в условиях шестистолпности (в отличие от четырехстолпности) практически не влияла ни на внешний облик, ни на интерьер храмов, поэтому мы ее относим не к базовым типологическим признакам, а к конструктивным особенностям и, соответственно, не считаем основанием для выделения в отдельный тип.

Второй производный тип от второго основного (цифровое обозначение – 2.2) – храмы с угловыми пристенными опорами. Таких древнерусских храмов на сегодняшний день известно четыре: это церковь Иоанна Предтечи на Городище в Коломне, Никольская церковь в селе Каменском Наро-Фоминского района Московской области (ил. 18; оба храма – начало XIV века), а также открытые раскопками первые соборы Бобренева и Голутвина монастырей (ориентировочно XV век) ⁷⁶.

Ил. 18. Никольская церковь в Каменском. План.

Этот тип храмов также не был беспрецедентным: он, хотя и в иных архитектурных формах, встречался в византийских провинциях⁷⁷. Подобная схема, когда барабан стоял на углах стен, была реализована и в соборе Мирожского монастыря (ил. 19), и в церкви Георгия в Старой Ладоге (конец XII века), и в Ильинской церкви в Чернигове (XII век).

Ил. 19. Собор Мирожского монастыря. План.

Н.И. Брунов называл подобную схему византийских храмов «обнаженным крестом»⁷⁸. Б.Л. Альтшуллер, которому совместно с М.Х. Алешковским принадлежит честь первого (хотя и во многом спорного⁷⁹) систематического описания древнерусских храмов с угловыми пристенными опорами, применил для этой схемы термин «вписанный крест»⁸⁰, создав терминологическую контаминацию с классическим определением «вписанного креста» как почти полного синонима крестово-купольности⁸¹. Но определение Б.Л. Альтшуллера видится наиболее адекватно отражающим яркую выраженность креста в интерьере храма с угловыми пристенными опорами, поэтому мы будем придерживаться его.

Важно отметить, что древнерусские храмы с угловыми пристенными опорами – не купольные, а крестово-купольные, и являются модификацией второго основного типа древнерусских храмов – четырехстолпного, где опоры заняли места угловых компартиментов. Это доказывается следующими положениями:

– эти храмы имеют четко выраженный крестообразный план и интерьера, и перекрытия;

– купол в таких храмах перекрывает не весь наос, что противоречит определению купольных храмов (см. гл. 2);

– в ряде таких храмов («Городищенская» церковь в Коломне и первый собор Старо-Голутвина монастыря) пристенные опоры не перевязаны со стенами, т.е. являются именно опорами, а не внутренними лопатками или контрфорсами.

Цель замены угловых компартиментов опорами была аналогична устройству повышенных подпружных арок: увеличение подкупольного квадрата. Нагрузку барабана несли не свободно стоящие, а пристенные опоры и, соответственно, стены – гораздо более устойчивый конструктивный элемент. Появилась возможность добиться увеличения внутреннего пространства храмов без понижения надежности, а также без использования более совершенных строительных технологий и более квалифицированных кадров.

Но от возведения храмов типа «вписанный крест» древнерусские мастера отказались очень быстро – уже в XV веке. По всей видимости, отказ от угловых компартиментов не оправдывался увеличением подкупольного квадрата.

Третий производный тип от второго основного (цифровое обозначение – 2.3) – четырехстолпные храмы с пирамидально скошенными стенами. Эта редчайшая и на Руси, и в мире строительная техника была применена в Успенском соборе на Городке в Звенигороде, соборе Саввино-Сторожевского монастыря (оба храма – начало XV века) и Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры (1422–1423 годы, ил. 20⁸²).

Ил. 20. Троицкий собор Троице-Сергиевой Лавры. Реконструкция В.И. Балдина.

Ранее на Руси подобная техника была использована только в небольшой четырехстолпной новгородской церкви Перынского скита (около 1226 года).

Мы выделяем такие храмы в отдельный производный тип и считаем первыми типологическими зрелыми постройками два звенигородских собора начала XV века, так как строительство больших каменных церковных зданий со скошенными стенами и столпами представляло собой высочайший уровень строительной техники, доступный только самым квалифицированным мастерам. Технология возведения таких храмов принципиально отличается от обычной: здесь недостаточно выведения по отвесу, необходима сложная система выверки углов между фундаментами, стенами, опорами, подпружными арками и сводами.

Об уровне строительной техники в «пирамидальных» храмах XV века говорит то, что в интерьере Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры реализован уникальный прием, позволивший сделать пространство более «воздушным»: чтобы скошенные стены и столпы не «давили» на находящихся в храме людей, до высоты около 5 м они вертикальны, а затем «выгибаются» внутрь.

Причины возведения таких «пирамидальных» храмов видятся такими же, как храмов типа 2.1 (с повышенными подпружными арками): во-первых, усиление башнеобразности; во-вторых, увеличение внутреннего пространства без понижения надежности. (Наклонные стены создают весьма устойчивый «пирамидальный» силуэт постройки и фактически являются контрфорсами сами для себя, обеспечивая максимально равномерное распределение нагрузок).

Но, по всей видимости, эта технология оказалась слишком сложной, так как от нее почти полностью отказались уже при строительстве собора Андроникова монастыря (1425–1427 годы)⁸³, где произошел возврат к первому производному типу.

В дальнейшем пирамидально скошенные стены остались огромной редкостью, их имели (с гораздо меньшей степенью пирамидальности, чем у послужившего им образцом Троицкого собора) Духовская (1476 год) и Введенская (1547 год) церкви в Троице-Сергиеве, а также Спасо-Преображенский собор на Соловках (1558–1566 годы). По-видимому, в последнем случае мотивация применения такой строительной техники была сугубо прагматичной: в этом уникальном «крепостном» храме от стен должны были рикошетировать вражеские ядра (это подтверждается и исключительной толщиной стен собора – до 6 м, и пирамидальным видом башен соловецкой крепости, с которыми храм составлял единую фортификационную систему)⁸⁴. Типологически же двустолпный соловецкий собор относится к третьему основному типу храмов (см. гл. 6).

Глава 6

Третий основной тип древнерусских храмов

Третий основной тип древнерусского церковного зодчества (цифровое обозначение – 3) – двустолпные храмы. По всей видимости, их строительство следует связывать с распространением высоких иконостасов.

Время появления на Руси высоких иконостасов спорно и не входит в тему нашего исследования⁸⁵, но ясно, что в XV веке они уже были широко распространены. В связи с этими иконостасами, закрывавшими все алтарное пространство храмов, начиная с восточных столпов, Н.Ф. Гуляницкий справедливо писал: «Сама крестово-купольная система, потеряв в визуальном восприятии главнейшую ветвь креста, в определенной степени лишилась своего символического смысла, наглядно материализованного в иерархически расчлененной объемно-пространственной структуре, ее сложной пластике. Теперь стала все чаще преобладать двустолпная структура, как противостоящая плоскости иконостаса»⁸⁶.

Иными словами, некоторые древнерусские зодчие стали строить храмы с изначальным расчетом на высокие иконостасы – при том, что подавляющее большинство храмов по-прежнему строилось без учета будущих высоких иконостасов, т.е. более универсально (возможно, это было связано с тем, что формирование полноценного высокого иконостаса могло занимать очень долгое время, а то и вовсе не состояться вследствие недостатка чиновых икон).

Наиболее простым и логичным архитектурным решением двустолпности была замена пары восточных опор стеной: это повышало конструктивную надежность храма без существенного изменения привычной центрической структуры, характерной для четырехстолпных крестово-купольных храмов. Первым типологически зрелым храмом этого типа является Благовещенская церковь в Благовещенском погосте (начало XVI века, ил. 21⁸⁷).

Ил. 21. Благовещенская церковь Благовещенского погоста. План.

Соответственно, мы вправе называть двустолпные храмы производным типом от второго основного типа (или «вырожденным вторым основным типом»), так как эти храмы из четырехстолпных стали двустолпными под влиянием конкретных обстоятельств. Но поскольку они формально потеряли крестово-купольность, мы обязаны выделить их в отдельный основной тип (в нашей классификации – третий).

Есть и еще одна причина отнесения двустолпных храмов к отдельному основному типу: впервые идея изначального строительства храма под высокий иконостас (и, соответственно, его «типологического вырождения») была реализована не в четырехстолпном, а в шестистолпном храме, т.е. в храме первого основного типа. Речь идет о московском Успенском соборе (1475–1479, ил. 22).

Ил. 22. Успенский собор Московского кремля. План.

Выполняя сложнейшую задачу увеличения внутреннего объема храма, с которой не справились его предшественники Кривцов и Мышкин⁸⁸, Аристотель Фиораванти впервые в русской архитектуре применил и крестовые своды толщиной в один кирпич, и металлические внутристенные и проемные связи. Но главной его инженерной идеей было то, что благодаря возведению позади иконостаса дополнительных арок восточные компартименты храма фактически превратились в монолит, воспринимающий значительную часть нагрузки от колоссальных барабанов. Соответственно, появилась возможность возвести в центральной и западной частях собора относительно тонкие круглые столпы, что создало ощущение легкости конструкции и цельности («зальности») части наоса, предназначенной для молящихся. Формально Успенский собор остался шестистолпным, но фактически он превратился в четырехстолпный с конструктивно выраженной вимой и «нестандартным» расположением глав.

К третьему основному типу относились собор Никитского монастыря в Москве (1530–1540-е годы), Спасо-Преображенский собор на Соловках (1558–1566 годы), ряд двустолпных храмов Ярославля середины XVII века, Никольская церковь в Николо-Урюпине (1664–1665 годы) и пр.

Необходимо отметить, что в николо-урюпинском храме зодчий Павел Потехин применил прием «типологического вырождения» не только к четырехстолпности, но и к стене, заменившей восточные опоры: на ее месте осталась лишь арка шириной во весь четверик (ил. 23), т.е. часть наоса, предназначенная для молящихся, оказалась расширенной за счет полного отказа от алтарной части четверика. Подобная конструкция была реализована и в Казанской церкви в Маркове (1672–1680).

Ил. 23. Никольская церковь в Николо-Урюпине. План.

И в 1560-е годы творческая мысль русских зодчих относительно развития двустолпных храмов работала практически в том же направлении, которое в свое время задал Аристотель Фиораванти: как сделать структуру части наоса, предназначенную для молящихся, предельно ясной и цельной. В связи с этим появился тип храмов, который мы можем назвать производным от третьего основного: двустолпные храмы с центральным барабаном на оси опор (цифровое обозначение – 3.1).

Первый типологически зрелый храм этого типа – Благовещенский собор в Сольвычегодске (1560–1579 годы, ил. 24). Строители этого храма отказались от восточного поперечного нефа, пространство наоса, предназначенное для молящихся, приобрело собственную симметрию по оси «север-юг», четверик потерял центричность. В целом типология собора существенно отдалилась от четырехстолпных крестово-купольных прототипов. По словам Г.Н. Бочарова и В.П. Выголова, «прежнее, так называемое «ложное двустолпие», образованное еще во многом чисто механическим отказом от восточной пары столбов, здесь впервые уступило свое место новому решению, в котором двустолпие уже выступает как определенная художественно осмысленная конструкция»⁸⁹.

Ил. 24. Благовещенский собор в Сольвычегодске. Верхняя часть столпов и световая прорезь под центральным барабаном.

 В дальнейшем двустолпная схема с постановкой опор по центральной оси «север-юг» подкупольного пространства применялась в Лазаревской церкви в Суздале (1667 год), Никольской церкви во Владычной слободе в Вологде (1669 год), Рождественском соборе Солотчинского монастыря (1691 год), Троицком соборе Марчуговской пустыни (до 1698 года), Казанской церкви в Торопце (1698 год), Воскресенском соборе Деревяницкого монастыря в Новгороде (1700 год) и пр.

Глава 7

Четвертый основной тип древнерусских храмов

Четвертый основной тип (цифровое обозначение – 4) – бесстолпные храмы, перекрытые различными системами сводов. Этот тип имеет три подтипа.

Первый подтип (цифровое обозначение – 4.1) – бесстолпные четверики, перекрытые крещатыми сводами. (Формальное определение крещатого свода: сомкнутый свод с двумя перекрещивающимися парами распалубок и отверстием в центре для барабана).

Исследования, проведенные автором в начале 2000-х годов, показали, что белокаменная, перекрытая кирпичным крещатым сводом великокняжеская церковь Трифона в Напрудном (ил. 25, 26) была построена в конце XV века и является первым известным нам храмом этого типа. Основными аргументами в пользу этой позиции были следующие⁹⁰:

– возведение белокаменного храма вдали от каменоломен более вероятно для XV, чем для XVI века;

– в случае постройки в XVI веке такой храм, как Трифоновский, уже являлся бы слишком маленьким и скромным для значимого царского села Напрудного;

– всем условиям возникновения на рубеже XV и XVI веков крещатого свода, – новшества, ставшего «законодателем архитектурной моды» на много десятилетий вперед, – удовлетворяет только церковь Трифона в Напрудном;

– на основании анализа Большого Сиона владимирского Успенского собора автор уточнял, что возведение Трифоновского храма наиболее вероятно во временном промежутке с середины 1470-х до середины 1480-х.

Ил. 25. Церковь Трифона в Напрудном. План.

Ил. 26. Церковь Трифона в Напрудном. Крещатый свод.

Попытки перекрытия бесстолпных четвериков (и, соответственно, избавления от опор, затесняющих и затеняющих наос) предпринимались и ранее конца XV века – в Пскове. Но эти попытки вели к существенному сокращению размеров церквей (примеры – многие небольшие храмы, перекрытые одним коробовым сводом, как южный придел церкви Василия на Горке 1413 года, или коробовым сводом с поперечной распалубкой, как церкви Никиты Гусятника 1470 года, Воскресения в Пустом 1496 года).

Первой удачной попыткой бесстолпного перекрытия достаточно больших четвериков стал крещатый свод. Покажем это, проследив его генезис.

Если просто «вынуть» из четырехстолпного храма опоры, то сверху, кроме перекрытий угловых компартиментов, останутся два перекрещивающихся коробовых свода, каждый из которых прорезан: сверху – световым отверстием, продольно – тремя парами арок (в середине – подпружными, по бокам – арками над боковыми нефами). Этим сводам в местах, где пяты подпружных арок ранее базировались на «вынутых» опорах, будет не на что опираться.

В этом случае напрашивается следующее конструктивное решение: вырезать в каждом из двух перекрещивающихся коробовых сводов не три продольные пары арок, а одну пару – на всю длину свода. Тогда четыре точки, в которых подпружные арки ранее опирались на опоры, «уйдут» кверху (ил. 27), и вся конструкция через продольные арки в перекрещивающихся коробовых сводах будет опираться на стены храма. В этом случае исчезают не только опоры, но и подпружные арки (ил. 28). Оптимальная глубина прорезки давала возможность возвести не только надежную крестовидную конструкцию из перекрещивающихся коробовых сводов, но и сделать плавный переход на угловые компартименты от мест перекрещивания.

Ил. 27. Условная схема «вырезания» столпов и «ухода» пят подпружных арок вверх.

Ил. 28. Условная схема замены трех пар арок одной парой на всю длину храма

(при сохранении прежних пропорций).

В итоге оказался изобретен уникальный свод, в котором перекрещивающиеся коробовые своды с вырезанными в них продольными арками играли роль четырех распалубок, а в центре находилось световое отверстие. Такой свод и стал известен под наименованием крещатого. Автор показывал в специальном исследовании⁹¹, что никаких прямых либо косвенных аналогов этому замечательному архитектурному решению нигде в мире не было, и крещатый свод был изобретен в Древней Руси (точнее – в Московском великом княжестве) без каких-либо заимствований или влияний.

Мы видим, что храмы с крещатым сводом произошли от второго основного типа древнерусских храмов – крестово-купольных центрических четырехстолпных. Но поскольку бесстолпные храмы не являются крестово-купольными по определению, мы обязаны выделить их в отдельный основной тип (в нашей классификации – четвертый).

Храмы с крещатыми сводами в XVI веке возводились в большом количестве, преимущественно в Москве и Подмосковье (церковь Зачатия Анны «что в Углу» в Китай-городе, до 1493 года; церковь Рождества Христова в Юркине, до 1504 года; церковь Никиты Мученика за Яузой, 1530-е годы, перестроена в 1595 году; старый собор Донского монастыря, 1591–1593 годы; и др.)⁹². Подобные своды, хотя и в существенно трансформированном виде, иногда возводились и в XVII веке (пример – Введенский собор в Сольвычегодске, 1688 год).

Второй подтип четвертого основного типа (цифровое обозначение – 4.2) – бесстолпные храмы с системами сводов «псковского» типа. О простейших вариантах этого подтипа мы говорили выше как о первых попытках перекрытия бесстолпных четвериков. В середине XVI века «псковская» система достигла типологической зрелости: стали возводиться храмы, перекрытые системой опирающихся друг на друга сводов. (Другой вариант названия – система ступенчатых сводов, но здесь возможна терминологическая контаминация с типом 2.1).

Первым храмом типа 4.2 можно считать церковь Успения в Гдове (1557–1561 годы, ил. 29)⁹³.

Ил. 29. Церковь Успения в Гдове. План и разрез.

Такой тип сводов, хотя и позволял перекрывать четверики, по размеру сопоставимые с четвериками храмов с крещатыми сводами, но не обладал ясностью и гармоничностью крещатого свода. В связи с этим тип 4.2 остался локальным псковским явлением, хотя его отголоски иногда находили отклик в архитектуре XVII века (пример – построенная в 1548 году Никоновская церковь Троице-Сергиевой Лавры, у которой в 1623 году верхняя часть была перестроена и перекрыта коробовым сводом с прорезью⁹⁴).

А крещатый свод, хотя и был простой, ясной и надежной конструкцией, но в ходе развития строительной техники в XVII веке повсеместно уступил место еще более простой, ясной и надежной системе – сомкнутому своду.

Формально говоря, сомкнутый свод образуется, если из крещатого свода «убрать» распалубки. Но поскольку у нас нет уверенности в том, что фактически сомкнутый свод произошел от крещатого, а не был самодостаточным изобретением, подготовленным развитием строительной техники (последнее при четкой и ясной форме сомкнутого свода видится более вероятным), мы считаем храмы с сомкнутым сводом не производным типом от типа 4.1, а третьим подтипом четвертого основного типа (цифровое обозначение – 4.3).

Как показывал Вл.В. Седов, впервые сомкнутые своды стали в 1550-е годы возводиться в ряде новгородских храмов (трапезные церкви Варлаама Хутынского в Хутынском монастыре, 1550–1552 годы, Благовещения на Михайлове улице, 1550-е годы), а немного позднее был возведен сомкнутый свод собора Ризоположенского монастыря в Суздале⁹⁵.

В XVII веке сомкнутый свод был господствующей формой перекрытия бесстолпных храмов, он использовался в таких архитектурных шедеврах, как церкви Троицы в Никитниках (1630–1650-е годы), Рождества Богородицы в Путинках (1649–1652 годы), Воскресения в Кадашах (1687–1695 годы) и мн.др.

Ил. 30. Преображенская церковь в селе Никольском Ярославской области (1700 год). Сомкнутый свод.

Глава 8

Пятый основной тип древнерусских храмов

Вопросы происхождения древнерусского шатрового зодчества (строительства храмов с шатрами над наосами) подробно рассмотрены в специальных исследованиях автора⁹⁶. Здесь же имеет смысл кратко остановиться на некоторых положениях, важных для понимания его типологического формирования и классификации.

Вопросы происхождения шатрового зодчества занимают исследователей уже не первую сотню лет. Поскольку подробный исторический обзор всех выдвигавшихся точек зрения выходит за рамки настоящего исследования, перечислим лишь основные (в хронологическом порядке их появления):

– шатровое зодчество Древней Руси произошло от поздней западноевропейской готики⁹⁷;

– шатровое зодчество сформировалось на базе древнерусской деревянной архитектуры⁹⁸;

– шатровое зодчество произошло от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками⁹⁹;

– шатровое зодчество имеет восточное происхождение¹⁰⁰;

– шатровое зодчество сформировалось под влиянием архитектуры древнерусских крепостных башен¹⁰¹;

– на становление шатрового зодчества повлияли древнерусские столпообразные церкви-колокольни¹⁰²;

– древнерусский шатер явился «случайностью в архитектуре» и просто заменил собой купол, перекрывающий наос¹⁰³;

– шатровое зодчество Древней Руси произошло от романской архитектуры¹⁰⁴.

Прежде чем рассмотреть вышеперечисленные точки зрения, вспомним, что архитектурно-археологические изыскания В.В. Кавельмахера (1980–90-е годы)¹⁰⁵ и автора этого исследования (2000-е годы)¹⁰⁶ показали, что шатровая Троицкая (ныне Покровская; в дальнейшем будем без оговорок называть ее Троицкой) церковь в Александровской слободе (ил. 31¹⁰⁷) была построена в 1510-х годах и, соответственно, была первым древнерусским шатровым храмом. Автор также показывал, что архитектором, построившим этот храм, был Алевиз Новый¹⁰⁸. Ранее первым шатровым храмом считалась церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы, вероятный архитектор – итальянец Петрок Малый¹⁰⁹).

Ил. 31. Троицкая церковь в Александровской слободе. Разрез по линии запад-восток. Реконструкция В.В. Кавельмахера.

Мы начнем рассмотрение вероятных истоков древнерусского шатрового зодчества с западноевропейской готики. В ходе становления древнерусской архитектуры XII–XV веков в ней постоянно усиливалась «устремленность вверх». Общие «высотные» пропорции храмов (см. гл. 4), появление повышенных подпружных арок (см. гл. 5), обработка постаментов барабанов килевидными кокошниками, возведение над куполами высоких луковичных глав¹¹⁰, строительство столпообразных церквей «под колоколы»¹¹¹, – все эти явления соответствуют общему впечатлению «стрельчатости», которое производит готика.

Но это лишь общее впечатление. При более пристальном сопоставлении мы вынуждены отрицать происхождение древнерусского шатрового зодчества от западноевропейской готики.

Во-первых, как мы показывали в гл. 4, для готической архитектуры нехарактерна башнеобразность основного объема храма.

Во-вторых, для западноевропейской готики нехарактерно перекрытие наоса шатром. Средокрестия иногда перекрывались деревянными шатрами (пример – готическая церковь Богоматери в Брюгге, ил. 32), но ни одного каменного шатра ни над наосом, ни над средокрестием в каком-либо большом и значимом готическом храме мы не знаем. В массовом порядке шатровая форма завершения использовалась в готической Европе только для башен.

Ил. 32. Церковь Богоматери в Брюгге.

В-третьих, одна из наиболее характерных тенденций готики – увеличение площади внутреннего пространства храмов. Эта тенденция нашла отражение в древнерусской архитектуре: столпы становились все тоньше и тоньше, все меньше и меньше храмов имели внутренние лопатки, появились бесстолпные храмы с угловыми пристенными опорами (см. гл. 5), а затем и с крещатым сводом (см. гл. 7). Успенский собор Аристотеля Фиораванти, к примеру, С.С. Подъяпольский справедливо относил к типу готической «зальной церкви»¹¹². Но с шатровым зодчеством ситуация обратная: по сравнению с сомасштабными крестово-купольными церквями, а тем более с западноевропейскими базиликами, площадь наоса шатровых храмов невелика.

В-четвертых, начало XVI века в Италии прошло под знаком не готики, а Ренессанса. И очень маловероятно, чтобы высококвалифицированный итальянский архитектор того времени, будь то Алевиз Новый или Петрок Малый, мог ориентироваться на готику. Как известно, сам термин «готика» принадлежит итальянцам XV–XVI веков и означает «искусство готов», т.е. «варваров». Отметим, что и в храмах Александровской слободы, и в церкви Вознесения в Коломенском имели место многочисленные ренессансные элементы¹¹³.

К теории происхождения древнерусского шатрового зодчества от западноевропейской готики примыкают еще три: от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками, от древнерусских крепостных башен, от древнерусских столпообразных церквей-колоколен. Все эти три теории порождены впечатлением «высотности» и «вертикализма», характерным для готики. Поэтому все те аргументы, которые мы выдвинули против «готической» теории, применимы и здесь.

Существенную модификацию «готическая» теория происхождения древнерусского шатрового зодчества претерпела в работах А.Л. Баталова¹¹⁴, вышедших уже после научных трудов автора этого исследования, посвященных первому древнерусскому шатровому храму и происхождению шатрового зодчества¹¹⁵. По А.Л. Баталову, истоки древнерусского шатрового зодчества лежат в западноевропейской архитектуре, но не в готической, а в романской.

Такая позиция исследователя уже сама по себе может показаться странной, если учесть, что шатровое зодчество появилось в начале XVI века, когда с времен романики минуло уже около трехсот лет. Однако А.Л. Баталов называет и гипотетические прототипы первых древнерусских шатровых храмов – баптистерий Сан-Джованни в Пизе, в середине XII века перекрытый каменным шатром (в XIII веке почти полностью скрытым под куполом – ил. 33¹¹⁶), и две небольшие пизанские церкви XII века – св. Агаты и св. Гроба.

Ил. 33. Баптистерий в Пизе. Общий вид, план и разрез.

Но наблюдения А.Л. Баталова не могут являться основой для вывода о романском происхождении древнерусского шатрового зодчества. Убедительным аргументом в пользу зарубежного происхождения той или иной отечественной архитектурной формы может быть либо мировой стиль в целом, либо значительное направление в мировом зодчестве, либо зарубежный аналог, имеющий общемировое значение и резонанс (как, например, София Константинопольская, Храм Гроба Господня в Иерусалиме, императорский собор в Шпейере и т.п.). Обнаруженные единичные и не имеющие мирового значения зарубежные аналоги, объявленные образцами для отечественных архитектурных форм, рано или поздно опровергаются другими найденными аналогами.

Нашли и мы аналог, ничуть не менее убедительный, чем пизанский баптистерий, перекрытие шатром которого, видимо, по каким-то причинам настолько не устраивало горожан, что уже сто лет спустя этот шатер был обстроен куполом. И не менее убедительный, чем маленькие пизанские церкви св. Агаты и св. Гроба. Это романская шатровая церковь св. Фаустино в Брешиа (XII век, ил. 34), сверху шатра которой, в отличие от вышеуказанных пизанских зданий, устроен барабан, как в древнерусских храмах, а под шатром в интерьере возведен дополнительный купол, как в церкви Вознесения в Коломенском.

Ил. 34. Церковь св. Фаустино в Брешиа.

Есть в Брешиа и большой, можно сказать, знаковый романский храм, перекрытый пологим деревянным шатром, – «Старый» городской собор (Duomo Vecchio). В совокупности эти брешианские шатры могли оказаться не меньшим вдохновляющим фактором для архитектора начала XVI века, чем пизанские.

Подытожим сказанное по поводу гипотетических романских истоков древнерусского шатрового зодчества: предложенная А.Л. Баталовым методология выявления истоков шатрового зодчества (по найденным единичным аналогам, которые гипотетически могли три века спустя послужить для архитектора источником вдохновения) неприемлема в принципе, так как при исследовании вопросов происхождения той или иной архитектурной формы даже в том случае, если известно первое ее применение, недостаточно исследовать ход творческой мысли архитектора: последнего могла вдохновить любая мелочь, в том числе и вне архитектуры. Необходимо еще учитывать общую историческую обстановку, специфику ктиторского заказа, прогресс строительной техники и большой набор прочих факторов.

Нельзя обойти вниманием еще одну версию происхождения древнерусского шатрового зодчества – «восточную». Действительно, на Востоке (в Волжской Болгарии, Иране и Средней Азии) перекрывались каменными шатрами и башни (прежде всего минареты), и мавзолеи (например, Восточный мавзолей в Булгаре, XIII век, ил. 35; «Мавзолей дервиша» в Баку, XV век). Можно вспомнить и в целом шатровую форму таких колоссальных храмов, как Вирупакши (VII–XI века, Индия), Прамбанан (X век, Индонезия), Ангкор-Ват (первая половина XII века, Камбоджа).

Ил. 35. «Восточный мавзолей» в Булгаре.

Но против «восточной» теории мы можем привести практически те же аргументы, что против «готической». Во-первых, для восточной архитектуры нехарактерно перекрытие наоса храма шатром. Во-вторых, весьма маловероятно, чтобы итальянский архитектор того времени, будь то Алевиз Новый или Петрок Малый, мог ориентироваться на восточную архитектуру. В-третьих, столь же маловероятно, чтобы ктитор – Василий III – повелел зодчему строить «по-восточному». Ради этого вряд ли стоило приглашать итальянцев.

В исследованиях, посвященных шатровому зодчеству¹¹⁷, автор приводил ряд положений, показывавших его происхождение от древнерусской деревянной архитектуры. Здесь можно их структурировать и привести в несколько более кратком виде.

Прежде всего, существует ряд доказательств широкого распространения шатра в древнерусской деревянной архитектуре ранее появления первого каменного шатрового храма.

Во-первых, Н.Н. Воронин и П.Н. Максимов на основании документальных и иконографических полагали, что шатровые деревянные церкви представляли собой распространенный тип древнерусского храма, начиная с домонгольского времени¹¹⁸, и приводили ряд примеров (несохранившиеся храмы в Вышгороде (1020–1026 годы), Устюге (конец XIII века), Ледском погосте (1456 год), Вологде (конец XV века), Климентовская церковь в селе Уна Архангельской области (1501 год, ил. 36¹¹⁹) и др.)

Ил. 36. Церковь в селе Уна Архангельской области.

Во-вторых, весьма вероятно, что многие деревянные шатровые храмы XVI–XVII веков являются копиями более древних¹²⁰.

В-третьих, построить из камня купол гораздо проще, чем шатер, а из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол.

В-четвертых, в конце Х века в Новгороде был возведен дубовый храм Софии с тринадцатью (по некоторым летописям – с двенадцатью)¹²¹ «верхами», т.е. главами. Маловероятно, что из дуба были построены купола. Речь здесь, скорее всего, идет о шатровых завершениях.

В-пятых, замена каменного купола деревянным шатром в целях снижения веса и распора перекрытия многократно имела место вне Руси. Деревянные шатры в качестве «облегченного варианта» куполов возводились и в Византии (например, во второй половине V века был построен храм в Алахан-манастире, где центральное пространство каменного храма завершалось пирамидальной деревянной кровлей), и в Западной Европе (мы уже упоминали деревянные шатры над наосом «Старого собора» в Брешиа и средокрестием готической базилики в Брюгге).

В-шестых, деревянный шатер из кипрских кедров был между 813 и 821 годами построен патриархом Фомой над ротондой Гроба Господня в Иерусалиме¹²². Возведен этот шатер был именно как замена каменного купола, которым в трудных условиях строительства в тогдашней Палестине (ранее эпохи Крестовых походов, под властью халифа Аль-Мамуна) было крайне сложно перекрыть ротонду диаметром более 20 м (ил. 37¹²³). Поскольку Храм Гроба Господня имел общемировое значение, мы вправе полагать, что именно эта замена могла стать каноническим и технологическим примером для замены каменных куполов деревянными шатрами в домонгольской Руси.

Ил. 37. Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Рисунок XVII века.

Приведенная нами совокупность аргументов доказывает, что в Древней Руси деревянные шатровые храмы появились существенно ранее каменных и возводились в большом количестве, вероятно, уже в домонгольское время.

Теперь, показав широкое распространение, каноническую и конструктивную обусловленность шатра в деревянной архитектуре ранее начала XVI века, мы можем перейти к доказательству того, что первые шатровые каменные храмы произошли от древнерусского деревянного шатрового зодчества, а не от каких-либо готических, романских, восточных и любых иных зарубежных истоков.

Во-первых, «Летописец вкратце Русской земли» (XVI век) под 1532 годом говорит: «Князь великий Василей постави церковь камену Взнесение господа нашего Исуса Христа вверх на деревяное дело»¹²⁴. Это сообщение проводит прямую параллель между церковью Вознесения в Коломенском (пусть не первым, но одним из первых каменных шатровых храмов) и деревянным зодчеством: формулировка «вверх на деревяное дело» означает именно «высокий храм, построенный в формах деревянного зодчества», и это подтверждается схожими по смыслу древнерусскими текстами¹²⁵.

Во-вторых, весьма вероятно, что на Руси существовали прецеденты влияния форм деревянного зодчества на каменное. Так, Н.Н. Воронин писал о Софии Киевской: «В величественном ритме пирамидально нарастающих масс собора и в его характерном тринадцатиглавии, отличающих его от меньших по размерам византийских образцов, можно усматривать результат воздействия на строителей киевского храма принципов деревянного зодчества»¹²⁶. Г.Я. Мокеев полагал, что на облик Софии Киевской могло повлиять многоглавие предшествовашего ей деревянного храма¹²⁷.

В-третьих, в Древней Руси с времен прекращения в середине XII века прямого копирования византийских образцов специфика ктиторских заказов, даваемых приглашенным иностранным архитекторам, состояла в том, что ставилась задача постройки не итальянских, немецких или английских храмов, а именно русских. Иными словами, от архитекторов всегда требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры, – при том, что они были вольны вносить принципы и элементы того или иного стиля, принятого в стране их происхождения. Из этого общего правила мы не знаем никаких исключений, из «мэйнстрима» древнерусской архитектуры не выпадает ни один храм, в том числе и построенный приглашенным иностранным архитектором. Следовательно, если рассматриваемая архитектурная форма подготовлена всей историей становления отечественного зодчества, то ее отечественные истоки и аналоги в плане научной обоснованности имеют приоритет над зарубежными.

В-четвертых, логичность и закономерность происхождения древнерусского каменного шатра от деревянного мы можем показать, реконструировав конкретные обстоятельства его появления в начале XVI века.

Выше мы показали, что от приглашенных иностранных архитекторов в это время требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры. И Алевиз Новый, по всей видимости, получил от великого князя Василия III задание построить дворцово-храмовый комплекс в Александровской слободе в «национальном» стиле – естественно, в меру понимания и восприятия этого стиля известным европейским зодчим. Ни в Западной Европе, ни где-либо еще в мире не было таких зданий, как первые храмы Слободы, и Алевиз строил свои храмы на Руси так, как понимал русскую архитектуру, применяя те общие объемно-композиционные и декоративные решения, которые видел вокруг себя (при этом не отказываясь от собственного творческого поиска и от тех приемов Ренессанса, которые были у него, как говорится, «в крови»).

В связи с этим мы вправе полагать, что возведенный Алевизом каменный шатер над наосом храма Троицы в Александровской слободе был построен под впечатлением общей высотности и «стрельчатости» русских церквей, прежде всего деревянных шатровых. Последние благодаря их большому количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы, тем более что строительство шло не в «белокаменной» Москве, а в провинции – Александровской слободе¹²⁸.

Таким образом, мы показали, что переход в начале XVI века к строительству на Руси каменных шатровых храмов произошел под влиянием многочисленных деревянных образцов, и шатер явился прямым аналогом купола.

В.В. Кавельмахер писал: «Что касается шатра, то он – ничто. Случайность в архитектуре. Он только заменяет купол, перекрывающий наос»¹²⁹. Мы доказательно подтвердили эти слова исследователя, с той лишь существенной оговоркой, что эта замена в деревянном зодчестве была не случайностью, а конструктивно и канонически обусловленным феноменом (мы вернемся к этому вопросу в гл. 10, когда будем говорить о происхождении древнерусского деревянного церковного зодчества), а в каменном зодчестве – гениальным «творческим прорывом» итальянского архитектора.

А поскольку шатер в деревянном зодчестве был многогранным (это обусловлено основой его конструкции – бревнами, образующими каркас), то вполне логично, что многогранность приобрели и барабаны. Число граней в огромном большинстве случаев равнялось восьми (по всей видимости, это количество оптимально и для осуществления перехода к шатру от четверика, и для максимальной устойчивости конструкции). Таким образом, мы видим источник формы «восьмерик на четверике», массово реализованной сначала в дереве, а затем и в камне (подробно об этой форме см. в гл. 9).

Из того, что шатер явился прямым аналогом купола, мы можем сделать два принципиальных вывода.

Во-первых, в начале XVI века не могло быть формальных проблем с разрешением Русской православной церкви на возведение шатров, являвшимися аналогами куполов (о церковном запрете на некупольные храмы см. в гл. 3);

Во-вторых, каменному шатровому зодчеству предшествовали не только деревянные шатровые, но и каменные бесстолпные купольные церкви, которые, хотя и в небольшом количестве, но строились на протяжении всей предыдущей истории древнерусской архитектуры. Нам известны, например, следующие храмы:

– церковь Василия во Владимире-Волынском, XIII век (многолепестковый план, ил. 38);

Ил. 38. Церковь Василия во Владимире-Волынском. Разрез и план.

– несохранившиеся храмы в Галицкой земле: церковь неизвестного посвящения, т.н. «Полигон», вторая половина XII века (тетраконх); церковь неизвестного посвящения в селе Побережье близ Галича, вторая половина XII века (тетраконх); церковь Ильи пророка в Галиче, вторая половина XII века (ротонда с двумя примыкающими объемами, возможно, с башней);

– церкви-колокольни Иоанна Лествичника 1329 и 1505–1508 годов, новгородская «часозвоня» 1443 года, первый «Хутынский столп» 1445 года.

Е.Е. Голубинский называл купольные храмы «побочной формой древнерусской архитектуры»¹³⁰. Но с момента замены каменного купола каменным же шатром этот тип перестал быть «побочным» и стал одним из основных.

А из этих двух выводов следует и третий: в 1510-е годы две второстепенные типологии древнерусского церковного зодчества – деревянное шатровое и каменное купольное – объединились в один из основных типов (в нашей классификации – пятый, цифровое обозначение – 5).

Этот вывод подтверждается и тем, что почти одновременно с шатровым храмом Троицы в Александровской слободе, имевшим в своей основе четверик, были возведены купольный столпообразный октагон (церковь Алексея Митрополита в Александровской слободе¹³¹, 1510-е годы, ил. 39) и купольный столпообразный тетраконх (собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре, 1514–1517 годы, см. ил. 7). У всех этих храмов один и тот же архитектор – Алевиз Новый, один и тот же заказчик – Василий III, схожие обстоятельства появления.

Ил. 39. Церковь Алексея Митрополита в Александровской слободе. Реконструкция автора.

Вскоре, уже в 1529–1532 годах, был построен и первый столпообразный шатровый храм с многоугольным планом типа «описанная окружность» – церковь Вознесения в Коломенском (ил. 40). Заказчик был тот же – Василий III, архитектор – вновь итальянец, Петрок Малый¹³².

Ил. 40. Церковь Вознесения в Коломенском. План.

Необходимо особо отметить, что к пятому основному типу мы относим исключительно бесстолпные храмы. Если шатром был перекрыт подкупольный квадрат храма с опорами в интерьере (такой редчайший в древнерусской архитектуре случай имел место при постройке на Соловках в 1558–1566 годах Спасо-Преображенского собора; в XVII веке шатер был заменен куполом), то приоритетным признаком при определении типологии храма следует считать количество и расположение опор. (О типологической классификации соловецкого собора см. в гл. 6). Аналогичным образом классифицируются и храмы с сомкнутыми сводами, барабаны которых увенчаны шатрами (как церковь Рождества Богородицы в Путинках, 1649–1652 годы): приоритетным является не шатер, а сомкнутый свод. Это связано с тем, что, как мы показали выше, шатер, будучи заменой купола, не является самодостаточным типологическим признаком.

Таким образом, пятый основной тип древнерусского церковного зодчества – бесстолпные шатровые и купольные храмы.

Глава 9

Подтипы пятого основного типа древнерусских храмов и производный от него тип

В пятом основном типе (бесстолпные шатровые и купольные храмы) логично выделить:

– по форме перекрытия – шатровые и купольные храмы;

– по очертаниям плана – храмы, имеющие в основе четверик, и храмы с планом типа «описанная окружность».

Сочетание этих форм дает три подтипа (оформившихся параллельно с основным типом) и один производный тип (оформившийся позже основного).

Первый подтип (цифровое обозначение – 5.1) – шатровые храмы на четверике. Первым типологически зрелым храмом была церковь Троицы в Александровской слободе (1513 год; см. гл. 8, ил. 31). К этому достаточно редкому подтипу принадлежали собор коломенского Брусенского монастыря (1552 год), Космодамианская церковь в Муроме (1556–1565 годы), церковь Ильи Пророка в Пруссах (1578 год), церковь Рождества Христова в Беседах (конец XVI века).

Второй подтип (цифровое обозначение – 5.2) – шатровые храмы с планом типа «описанная окружность». Первым типологически зрелым храмом была церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы). В дальнейшем этот подтип (или его усложненная многосоставная форма) широко распространился, к нему принадлежат такие шедевры, как Покровский собор на Рву (1555–1561 годы), Борисоглебский собор в Старице (1558–1561 годы), церковь Петра Митрополита в Переславле (1584–1585 годы), церковь Преображения в Острове (конец XVI века), Борисоглебская церковь в Борисовом Городке (1600–1603 годы) и др.

Третий подтип (цифровое обозначение – 5.3) – купольные храмы с планом типа «описанная окружность». Первыми типологически зрелыми храмами мы можем считать церковь Алексея Митрополита в Александровской слободе (1513 год) и собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы).

В дальнейшем этот подтип был вытеснен шатровым зодчеством и до второй половины XVII века встречался редко (наиболее известный храм этого типа, который, как предполагал В.В. Кавельмахер, строили мастера Покровского собора на Рву и Борисоглебского собора в Старице, – церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове, 1550-е годы¹³³).

В середине 1650-х годов патриарх Никон запретил строительство шатровых храмов. В пользу того, что имел место именно запрет, исходивший от самого патриарха, можно привести следующие аргументы:

– после середины 1650-х годов шатры над наосами не возводились более десяти лет, а потом стали возводиться крайне редко и, в основном, над приделами (как в церкви Николы Мокрого 1665–1672 годов в Ярославле). «Архитектурная мода» сама по себе не могла смениться так быстро – в течение года – двух, и гораздо более вероятно, что имел место запрет, схожий с запретом на некупольные храмы, о котором мы говорили в гл. 3;

– дополнительным подтверждением запрета Никона являются многочисленные храмозданные грамоты, предписывающие строить купольные типы храмов и запрещающие строить шатровые¹³⁴. Маловероятно, что в условиях жесткой иерархической системы в Русской православной церкви такие грамоты могли появиться без патриаршего благословения;

 – уникальный шатер над часовней Гроба Господня в основанном Никоном в 1656 году Новоиерусалимском монастыре был построен уже после смерти патриарха – не ранее начала 1680-х годов, не является феноменом шатрового зодчества, так как им не был перекрыт основной объем храма, и воспроизведение именно шатра было продиктовано задачей «творческого копирования» иерусалимского образца.

Чем бы этот запрет Никона ни был вызван¹³⁵, в каких бы формах – устных или письменных – он ни был выражен, с тех пор в массовом порядке шатры продолжали строиться только над колокольнями, не имевшими собственных церковных посвящений (мы вправе считать эти колокольни «типологическими преемницами» шатровых храмов).

Но поиск других форм перекрытия храмов взамен шатровой – запрещенной – продолжался. И как в начале XVI века шатер оказался заменой купола (см. гл. 8), так и в конце XVII века купол, уже в новых условиях, оказался заменой шатра. Соответственно, купольные храмы типа «описанная окружность» вновь стали возводиться, хотя и в небольших количествах (примеры – церковь Знамения в Дубровицах¹³⁶, 1690–1703 годы; надкладезная часовня Троице-Сергиева монастыря, конец XVII века). Впрочем, этот подтип, как и два первых, имел широкое распространение в архитектуре колоколен.

Производный тип от пятого основного (цифровое обозначение – 5.4) – купольный на бесстолпном четверике. В этом производном типе уместно будет выделить два подтипа в зависимости от наличия или отсутствия барабана.

Первый подтип (цифровое обозначение – 5.4.1) – бесстолпные храмы, в которых купол опирается на стены четверика либо непосредственно – через паруса или тромпы, либо через круглый барабан.

Такие храмы в русской архитектуре XVI–XVII веков встречались редко. Первым храмом, где купол опирался непосредственно на четверик, можно считать трапезную церковь Благовещения в Ферапонтовом монастыре (начало 1530-х годов, ил. 41)¹³⁷. К этому же типу относятся Сретенская трапезная Антониева монастыря (1535–1538 годы), северный придел собора Никитского монастыря (1564 год), трапезная Успенской церкви Крыпецкого монастыря (до 1584 года) и др. Еще реже строились купольные храмы с круглыми барабанами (Успенская церковь в Ивангороде, 1558 год).

Ил. 41. Трапезная церковь Благовещения в Ферапонтовом монастыре.

Ко второму подтипу (цифровое обозначение – 5.4.2) относятся бесстолпные храмы с куполами на восьмигранных барабанах, опирающихся на стены четверика. Такой тип храма известен под названием «восьмерик на четверике».

И.Л. Бусева-Давыдова полагала¹³⁸, что истоки храмов типа «восьмерик на четверике» следует искать в зодчестве Украины, куда в 1681 году «для описания церковных чертежей» был послан мастер Оружейной палаты, и после его возвращения в царском селе Воскресенском на Пресне должно было начаться строительство первой новой церкви – центрической, с четырьмя симметричными полукруглыми приделами, завершенной восьмериком.

Но мы не можем согласиться с исследователем хотя бы потому, что первый типологически зрелый храм этого типа появился раньше 1681 года – еще в 1678 году. Это была несохранившаяся церковь царевича Иоасафа в Измайлове (ил. 42¹³⁹).

Ил. 42. Церковь царевича Иоасафа в Измайлове. Литография XIX века..

На самом деле генезис формы «восьмерик на четверике» вполне ясен, логичен и имеет корни исключительно в русском зодчестве.

Бесстолпные четверики, перекрытые самыми различными сводами (купольными, крещатыми, сомкнутыми и пр.), были широко распространены и в XVI, и в XVII веке. Шатрами на восьмигранных барабанах обычно перекрывались более сложные объемы, хотя, как мы видели выше, и четверики тоже (Космодамианская церковь в Муроме, 1556–1565 годы; церковь Рождества Христова в Беседах, конец XVI века; и др.).

Как мы говорили выше, в середине XVII века шатровые храмы фактически были запрещены, но начался поиск других форм взамен шатровой, и в этих условиях купол оказался заменой шатра.

Четверик был наиболее оптимальной формой основного объема с точки зрения вместительности и простоты возведения. Шатер (соответственно, и заменивший его купол) на большом и высоком барабане создавал ощущение высотности и торжественности. Сочетание четверика и восьмерика (тем более при обстройке тетраконховыми полукружиями, восходящими к многолепестковым полукружиям собора Высоко-Петровского монастыря) создавало впечатление богатства и разнообразия форм.

Храмы типа «восьмерик на четверике» в конце XVII века стали возводиться в массовом порядке в самых разнообразных формах, в связи с чем мы и сочли возможным выделить их в отдельный подтип. Наиболее известные храмы этого типа – церкви Покрова в Филях (1690–1693 годы, ил. 6), Знамения на Шереметевом дворе (1689–1691 годы), Спаса в Уборах (1694–1697 годы), надвратная церковь Новоиерусалимского монастыря (1694–1697 годы), Казанская церковь в Узком (1697 год) и мн.др.

Глава 10

Особые типы древнерусских храмов

Особых типов храмов, не укладывающихся в основные, немного, и их специфика обусловлена конкретными обстоятельствами.

Первый особый тип (цифровое обозначение – 6) – крестово-купольные пятинефные храмы. Мы знаем всего три таких храма (ил. 2): это Софийские соборы XI века в Киеве, Новгороде и Полоцке.

Мы уже говорили в гл. 2, что принятие в Древней Руси византийского христианства обусловило необходимость постройки максимально возможного числа максимально больших, представительных и вместительных храмов, и попыткой наращивания внутреннего пространства стало увеличение количества нефов. Но введение дополнительных нефов вело к снижению конструктивной надежности храмов и повышению требований к квалификации строительных кадров. В связи с этим пятинефные храмы перестали строиться уже во второй половине XI века.

Второй особый тип древнерусских храмов (цифровое обозначение – 7) – деревянные. Про них нельзя забывать, так как количественно они составляли основную массу церквей. Нельзя и полностью отделять их от каменного зодчества: хотя они и не формировали «архитектурный мэйнстрим», но, как мы видели в гл. 8, оказывали определенное влияние на становление последнего.

В связи с этим мы можем выдвинуть гипотезу относительно происхождения и древнерусского деревянного шатрового зодчества. Когда после Крещения Руси началось массовое строительство христианских храмов, то ориентироваться на каноническую византийскую архитектуру должны были не только в камне, но и в дереве: задачей мастеров деревянных дел было по возможности показать, что храм – православный, а не какой-либо иной. (Подчеркнем – по возможности, т.к. при отсутствии квалифицированных плотницких кадров строились простейшие клетские церкви). Купол над деревянным храмом, как мы уже говорили, возвести было сложно по технологическим причинам, и возведение вместо купола в целом близкого ему по форме и «устремленности вверх» шатра подходило для решения этой задачи лучше всего (не зря именно такая замена, как мы видели в гл. 8, была осуществлена в IX веке в Храме Гроба Господня в Иерусалиме). И даже если в шатровом деревянном храме в целях его утепления между наосом и шатром возводился глухой плоский потолок, все равно хотя бы по внешним формам было видно, что храм – православный.

Таким образом, мы полагаем, что деревянный шатер в течение всей истории древнерусской архитектуры являлся «упрощенной формой» канонически обусловленного и обязательного (см. гл. 3) в каменном православном церковном зодчестве купола.

Мы не вводим деревянное зодчество в основные типы, так как планы и перекрытия деревянных храмов очень существенно отличаются от каменных, а такой важнейший базовый типологический признак древнерусской архитектуры, как крестово-купольность, в них возможен лишь теоретически. Следовательно, мы выделяем деревянные храмы в особый тип. Рассмотрение генезиса многочисленных подтипов деревянного зодчества выходит за рамки настоящего исследования¹⁴⁰.

Заключение

Итак, мы описали типологическое формирование и предложили универсальную классификацию древнерусских храмов по базовым типологическим признакам (план и перекрытие). Классификация приведена в Табл. 1. Для простоты мы приводим в Табл. 1 только первые типологически зрелые храмы; об их византийских, романских и русских прототипах мы говорили в главах 4–9.

На Схеме 1 приведена условная схема архитектурных влияний в древнерусском церковном зодчестве. В этой схеме распределение по векам типов, обозначенных цифрами согласно Табл. 1, дано условно, по датам появления первых типологически зрелых храмов, с округлением дат до века.

В Табл. 2 приведена общая структура древнерусского каменного церковного зодчества по базовым типологическим признакам. В скобках указаны цифровые обозначения типов согласно Табл. 1. Необходимо отметить, что Табл. 2, в отличие от Табл. 1 и Схемы 1, структурирована по формальным признакам и не отражает реальные процессы типологического формирования.

Все основные и производные типы храмов, классифицированные в нашем исследовании по базовым типологическим признакам (план и перекрытие), обогащаются вторичными типологическими признаками (апсидами, главами, хорами, галереями, притворами, трапезными, лестничными башнями, подклетами, различными завершениями фасадов, приделами, звонницами и пр.), разнообразием стилистики и технологии. Это создает неповторимое своеобразие каждого памятника древнерусской церковной архитектуры.

Таблица 1

Базовая типологическая классификация

древнерусского церковного зодчества

Цифр. обозн. типа	Наименование типа	Краткая характеристика типа	Ориентировочное время существования типа	Первые типологически зрелые храмы
1	Первый основной	Крестово-купольные шестистолпные трехнефные храмы	С конца XI века до Нового времени	Успенский собор Киево-Печерской Лавры (1073–1077 годы)
2	Второй основной	Центрические крестово-купольные четырехстолпные трехнефные храмы	С середины XII века до Нового времени	Белокаменные храмы Юрия Долгорукого (1152 год)
2.1	Первый производный от второго основного	Четырехстолпные храмы с повышенными подпружными арками	С конца XII века до Нового времени	Пятницкая церковь в Чернигове (рубеж XII–XIII веков), собор Михаила Архангела в Смоленске (1191–1194 годы)
2.2	Второй производный от второго основного	«Вписанный крест» (храмы с угловыми пристенными опорами)	С начала XIV века до XV века	Церкви начала XIV века: Иоанна Предтечи на Городище в Коломне и Никольская в селе Каменском
2.3	Третий производный от второго основного	Четырехстолпные храмы с пирамидально скошенными стенами	С первой четверти XV века до середины XVI века	Звенигородские белокаменные соборы начала XV века
3	Третий основной (фактически производный от второго основного)	Двустолпные храмы с «вырожденной» структурой под высокие иконостасы	С начала XVI века до Нового времени	Благовещенская церковь в Благовещенском погосте (первая треть XVI века)
3.1	Производный тип от третьего основного	Двустолпные храмы с центральным барабаном на оси опор	С 1560-х годов до Нового времени	Благовещенский собор в Сольвычегодске (1560–1579 годы)
4	Четвертый основной (фактически производный от второго основного)	Бесстолпные храмы, перекрытые различными системами сводов	С конца XV века до Нового времени	Церковь Трифона в Напрудном (середина 1470-х–середина 1480-х годов)
4.1	Первый подтип четвертого основного	Бесстолпные храмы, перекрытые крещатым сводом	С конца XV века до Нового времени	Церковь Трифона в Напрудном (середина 1470-х–середина 1480-х годов)
4.2	Второй подтип четвертого основного	Бесстолпные храмы, перекрытые системой опирающихся друг на друга сводов	С середины XVI века до середины XVII века	Церковь Успения в Гдове (1557–1561 годы)
4.3	Третий подтип четвертого основного	Бесстолпные храмы, перекрытые сомкнутым сводом	С середины XVI века до Нового времени	Ряд новгородских храмов 1550-х годов
5	Пятый основной	Бесстолпные купольные и шатровые храмы	С 1510-х годов до Нового времени	Церкви Троицы и Алексея Митрополита в Александровской слободе (1513 год), собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы)
5.1	Первый подтип пятого основного	Шатровые храмы на четверике	С 1510-х годов до середины 1650-х годов	Церковь Троицы в Александровской слободе (1513 год)
5.2	Второй подтип пятого основного	Шатровые храмы с планом типа «описанная окружность»	С 1510-х годов до середины 1650-х годов	Церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы)
5.3	Третий подтип пятого основного	Купольные храмы с планом типа «описанная окружность»	С 1510-х годов до Нового времени	Церковь Алексея Митрополита в Александровской слободе (1513 год), собор Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы)
5.4	Производный тип от пятого основного	Купольные храмы на четверике	С 1530-х годов до Нового времени	Церковь Благовещения в Ферапонтовом монастыре (начало 1530-х годов)
5.4.1	Первый подтип производного типа от пятого основного	Храмы с куполом, устроенным непосредственно на четверике либо на круглом барабане	С 1530-х годов до Нового времени	Церковь Благовещения в Ферапонтовом монастыре (начало 1530-х годов)
5.4.2	Второй подтип производного типа от пятого основного	«Восьмерик на четверике»	С последней четверти XVII века до Нового времени	Церковь царевича Иоасафа в Измайлове (1678 год)
6	Первый особый	Крестово-купольные пятинефные храмы	Середина XI века	Софийский собор в Киеве (1-я пол. XI века)
7	Второй особый	Деревянное зодчество	Все время существования древнерусской архитектуры	Первый Софийский собор в Киеве (952 год)

Схема 1.

Условная схема архитектурных влияний

в древнерусском церковном зодчестве

(цифрами обозначены типы согласно Табл. 1)

Таблица 2.

Структура древнерусского каменного церковного зодчества

по базовым типологическим признакам

План

Пятинефн. (6)

Трехнефн. шестистолп. (1)

Трехнефный четырехстолпный

Трехнефный двустолпный

«Впис. крест» (2.2)

Бесстолпный

Пере- крытие

Классическая система (своды и арки примерно на одном уровне)

Повыш. подпр. арки (2.1)

Классич. центрич. система (3)

С центр. барабаном по оси опор (3.1)

Системы сводов

Шатровое

Купольное

Особен- ности

С вертик. стенами (2)

Со скошен. стенами (2.3)

С крещ. сводом (4.1)

Со ступ. сводами (4.2)

С сомкн. сводом (4.3)

На четверике (5.1)

«Описанная окружность» (5.2)

«Описанная окружность» (5.3)

На четверике, без барабана (5.4.1)

На четверике, с барабаном (5.4.2)

Примечания

1. В данном случае речь идет о трапезных как пристройках к храмам. В литературе о монастырях часто используется термин «трапезная церковь», но это лишь терминологическое упрощение, означающее то, что к церкви примыкает трапезная палата. Формальным определением «трапезной церкви» может быть либо «церковь с трапезной», либо «трапезная с церковью» (в зависимости от контекста).

2. Поскольку звонница в церквях «под колоколы» располагается над сводами основного объема, это не влияет на базовую типологическую классификацию храма.

3. История русской архитектуры. М., 1956. С. 21.

4. Чертеж А.Г. Чинякова. Приведен по кн.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков. М., 1961–1962. Т. 1. С. 81.

5. Здесь возможно большое количество вариантов, поэтому мы говорим лишь о наиболее употребительной ориентации (подробнее см.: Заграевский С.В. О научной обоснованности «азимутального метода» (метода определения дат и посвящений древнерусских храмов по азимуту их алтарей) // Архитектор. Город. Время. Материалы Ежегодной международной научно-практической конференции (Великий Новгород – Санкт-Петербург). Объединенный выпуск XIII и XIV конференций. СПб, 2011. С. 69–74).

6. Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца X – начала XII в. Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. М., 1987. С. 171.

7. Вопросы реконструкции первоначального вида владимирского Успенского собора Андрея Боголюбского (1158–1160 годы) см. в кн.: Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008. С. 93–101.

8. Например, см.: История русского искусства. М., 1953. Т. 1. С. 11–154; История русской архитектуры. М., 1956. С. 11–63; Всеобщая история архитектуры. Л.; М., 1966. Гл. 9–12, и др.

9. Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 135.

10. Впервые термин «крестово-купольный» встречается в кн.: Брунов Н.И. Очерки по истории архитектуры. М., 1937. Т. 2. С. 467. По всей видимости, автором этого термина следует считать Н.И. Брунова. Термин в указ. соч. писался через дефис.

11. К примеру, см.: Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2; Максимов П.Н. Собор Спасо-Андроникова монастыря в Москве // Архитектурные памятники Москвы XV–XVII века. Новые исследования. М. 1947. С. 8–32; Брунов Н., Травин Н. Собор Софии в Новгороде // Сообщения Института истории и теории архитектуры. Вып. 7. М., 1947. С. 1–41; Воронин Н.Н. Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев-Польской. Книга-спутник по древним городам Владимирской земли. М., 1967; Комеч А.И. Древнерусское зодчество...

12. К примеру, см.: Воронин Н.Н. К характеристике архитектурных памятников Коломны времени Дмитрия Донского // Материалы и исследования по археологии СССР; Материалы и исследования по археологии Москвы. Т. II. № 12. М.-Л., 1949; История русского искусства. М., 1953. Т. 1. С. 11–154; История русской архитектуры. М., 1956. С. 11–63; Всеобщая история архитектуры. Л.; М., 1966. Гл. 9–12; Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси…; Раппопорт П.А. Зодчество Древней Руси...; Максимов П.Н. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова ХІ–начала XVI веков // Архитектурное наследство. Вып. 12. М., 1960. С. 25–46.

13. Автор ранее также писал этот термин слитно (к примеру, см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002; Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII–первой трети XIV века. М., 2003).

14. Всеобщая история архитектуры. Л.; М., 1966. Т. 3. С. 84.

15. Купольные храмы иногда называют ротондами, что вполне верно в отношении круглых храмов, например, мавзолея Галлы Плакидии или Звартноца, но не вполне верно в отношении октагонов, например, церкви Алексея Митрополита в Александровской слободе 1513 года. Иногда их называют столпообразными, но это вполне верно лишь при вытянутых вверх пропорциях.

16. Бусева-Давыдова И.Л. Архитектура XVII века // Художественно-эстетическая культура Древней Руси XI–XVII века. М., 1996. С. 426–457.

17. Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 43.

18. Там же. С. 47.

19. Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т. 1. Ч. 1. М., 1901. Т.1, ч.2. М., 1904. Репринтное изд. М., 1997; Брунов Н.И. Очерки по истории архитектуры… Т. 2; Комеч А.И. Древнерусское зодчество...

20. Н.И. Брунов полагал, что купольная базилика появилась, потому что «купол Пантеона водрузили на базилику Максенция» (Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2. С. 17). Но на самом деле между указанными древнеримскими храмами и византийскими купольными базиликами имел место ряд переходных этапов (в частности, купольная ротонда над часовней Гроба Господня в Иерусалиме, 335 год). Подробно генезис этого типа храмов прослежен в кн.: Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 9–27.

21. Голубинский Е.Е. Указ. соч. Т. 1. С. 25–35.

22. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 81–113.

23. Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2. С. 424–425.

24. Всеобщая история архитектуры… Т. 3. С. 44–45.

25. Там же. С. 80–82.

26. В частности, А.И. Комеч писал: «Планы зданий обычно отражают потребности практического характера. В VI и последующих столетиях усиление роли в литургическом обряде проскомидии потребовало смежного с главным алтарем расположения жертвенника и дьяконника. Возникла трехчастная и, как самый распространенный вариант, трехапсидная структура алтарной части храма» (Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 33).

27. Там же.

28. Там же.

29. В том же научном труде А.И. Комеч приводил свои рассуждения о символике и эстетике и подробно (см. там же, с. 33–37). Любопытно отметить, что историк церкви Е.Е. Голубинский при изучении генезиса крестово-купольного типа храмов ставил во главу угла конструктивные причины, а историк архитектуры А.И. Комеч – теологические.

30. Если бы мы приняли позицию А.И. Комеча (а также многих других сторонников прямого и непосредственного влияния символики на архитектуру храмов: см., например, тематический каталог «Символика древнерусского зодчества» в электронной библиотеке «РусАрх», www.rusarch.ru), нам пришлось бы предполагать, что «творческий метод» средневековых зодчих выглядел примерно так: «Не сделать ли мне на храме одну главу, потому что это символизирует единство Бога? Нет, лучше сделаю три главы в честь Троицы... Нет, лучше сделаю пять глав в честь Иисуса и евангелистов»... И так далее по каждому архитектурному элементу. Конечно же, это абсурд.

31. К примеру, почему трехглавие храма должно символизировать непременно Троицу? Почему не Иисуса Вседержителя, Богородицу и Иоанна Предтечу (в соответствии с деисусным чином иконостаса)? Схожим образом можно поставить под сомнение символическое толкование практически любого архитектурного элемента.

32. Голубинский Е.Е. Указ. соч. Т. 1. С. 25–35. Дополнительным подтверждением объективности исследователя видится тот факт, что конструктивные причины генезиса форм церковного зодчества выдвигал историк церкви, причем в начале ХХ века, когда придание тому или иному элементу архитектуры храмов символических толкований было очень популярно.

33. Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2. С. 444.

34. Там же. С. 452.

35. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 81–113.

36. Возможно, когда-нибудь будут найдены прямые или косвенные подтверждения или опровержения наличия таких указаний или такого запрета.

37. Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2. С. 413.

38. Типологическая линия византийского зодчества, повлиявшая на становление зодчества Киевской Руси XI века, прослежена у А.И. Комеча (Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 17–26). В частности, исследователь полагал, что Десятинная церковь в Киеве и Спасо-Преображенский собор в Чернигове близки храму в Дере-Агзы (Х век) и композиционно, и своими размерами.

39. А.И. Комеч, в частности, писал: «Цельное пространство храма на четырех колоннах не может быть пятинефным. Его могут окружать портики, галереи, одно- и двухъярусные, но для того, чтобы вся композиция стала единой, она должна была бы стать многоколонной. Говорить о пятинефности всех известных нам константинопольских храмов мы не можем, какие бы пристройки их ни окружали» (Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 62).

40. Такой способ увеличения вместительности храма имел место не только в Древней Руси, но и в Византии (церкви Климента в Анкаре, VI–IX века; Софии в Салониках, VIII век; Архангелов в Сиге, VIII век; и мн.др.). А.И. Комеч справедливо полагал, что «эта традиция, хотя и не в чистом своем виде, окажется существенной для киевского строительства середины XI в.» (Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 17).

41. Шанс на то, что удастся найти какие-либо прямые или косвенные документальные сведения на этот счет, до сих пор существует.

42. Подробно о запрете Русской православной церкви на зоантропоморфный декор см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси… С. 99–105.

43. Например, см.: Брунов Н.И. Очерки по истории архитектуры...; Комеч А.И. Древнерусское зодчество...

44. Например, см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 1. С. 47; Раппопорт П.А. Зодчество Древней Руси. Л., 1986. С. 37.

45. Обоснование датировки Успенского собора приведено в кн.: Раппопорт П.А. Зодчество Древней Руси… С. 34, 37.

46. Воронин Н.Н. Зодчество Киевской Руси // История русского искусства. М., 1953. Т. 1. С 135–137.

47. Раппопорт П.А. Зодчество Древней Руси… С. 36.

48. Подробнее см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 1. С. 47.

49. Там же. С. 37.

50. Эта точка зрения на роль Успенского собора Киево-Печерской Лавры в истории древнерусской архитектуры является общепринятой, ее не оспаривал ни один исследователь, и автор также не видит необходимости ее пересматривать.

51. Подробнее см.: Заграевский С.В. Начало «русской романики»: Юрий Долгорукий или Андрей Боголюбский? М., 2006; Заграевский С.В. О возможности введения в научный оборот и возможных контекстах употребления термина «русская готика» в отношении архитектуры Древней Руси конца XIII–первой трети XV века. М., 2008. Статьи находятся на Интернет-сайте www.rusarch.ru.

52. Термин «русская романика» был еще в 1920-х годах предложен Ф.Халле применительно к белокаменным домонгольским храмам Северо-Восточной Руси (F. Halle. Russische Romanik. Die Bauplastik von Wladimir – Souzdal. Berlin – Wien – Zurich, 1929). В советское время он практически не использовался, так на подобную терминологию, прямо связывающую зодчество Древней Руси и Западной Европы, существовал негласный запрет.

В постсоветское время этот термин впервые употребил А.И. Комеч – в названии своего научного труда и без дополнительных оговорок, т.е. как некую безусловную данность (Комеч А.И. Архитектура Владимира 1150–1180-х гг. Художественная природа и генезис «русской романики» // Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб, 2002).

Однако, как показывал в специальных трудах автор этого исследования (Заграевский С.В. Начало «русской романики»…; Заграевский С.В. О возможности введения в научный оборот и возможных контекстах употребления термина «русская готика»…), этот термин на самом деле весьма условен, и его научное использование требует большого числа оговорок.

53. Иоаннисян О.М. Основные этапы развития Галицкого зодчества // Древнерусское искусство. Художественная культура Х–первой половины XIII в. М. 1988. С. 42.

54. Подробное обоснование времени начала белокаменного строительства в Суздальской земле см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 27–80.

55. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий…; Заграевский С.В. Апология ростовского летописца (к вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого) // Материалы областной краеведческой конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.Н. Воронина (19 апреля 2004 г.). Владимир, 2004. С. 15–26; Заграевский С.В. Начало «русской романики»…; Заграевский С.В. О возможности введения в научный оборот и возможных контекстах употребления термина «русская готика»…

56. Заграевский С.В. Апология ростовского летописца… С. 17; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008. С. 27–58.

57. Заграевский С.В. Начало «русской романики»…

58. Подробнее см.: Заграевский С.В. Архитектор Фридриха Барбароссы. М., 2011. Статья находится на Интернет-сайте www.rusarch.ru.

59. Воронин Н.Н. Зодчество Владимиро-Суздальской Руси // История русского искусства. М., 1953. Т. 1. С. 345.

60. Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 281.

61. Там же.

62. Иоаннисян О.М. Основные этапы развития Галицкого зодчества… С. 43.

63. Там же; Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 41–45.

64. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 41.

65. Комеч А.И. Древнерусское зодчество... С. 81.

66. Вагнер Г.К. О своеобразии стилеобразования в архитектуре Древней Руси (возвращение к проблеме) // Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. С. 23. К сожалению, ранее автор принимал позицию Г.К. Вагнера без должной критической оценки (например, см.: Заграевский С.В. Начало «русской романики»…; Заграевский С.В. О возможности введения в научный оборот и возможных контекстах употребления термина «русская готика»…)

67. Кроме башнеобразных каменных храмов, на Руси было много и башен-«стоянов» (ПСРЛ 15:183). М.А. Ильин, П.Н. Максимов и В.В. Косточкин полагали, что речь в летописи шла о деревянных шатровых храмах (Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы // История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 266), но нельзя исключать и то, что речь шла и о деревянных колокольнях, т.е. о практически полном аналоге романских и готических башен.

68. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 1. С. 103.

69. История русской архитектуры… С. 39.

70. Об уточнении датировки церкви Покрова на Нерли см.: Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008. Гл. 8.

71. В 2001 году автор писал в книге «Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество»: «Не побоимся сказать, что по значимости для культуры и политики Руси (к сожалению, и по нагрузке на экономику) строительство Долгоруким четырех-пяти белокаменных храмов вполне сопоставимо с основанием Петербурга» (Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 139). Новые исследования автора, в том числе приведенные в данном труде, не только подтверждают эту точку зрения, но дают все больше и больше материала для «архитектурной реабилитации» Юрия Долгорукого, чья роль в истории русской архитектуры в советское время неоправданно принижалась (подробнее см.: Заграевский С.В. Начало «русской романики»…).

72. Воронин Н.Н. Зодчество Владимиро-Суздальской Руси // История русского искусства. М., 1953. Т. 1. С. 317.

73. Повышенные подпружные арки у Успенского собора Ивана Калиты предполагались в реконструкциях и Н.Н. Воронина (Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 1. С. 153) и автора данного исследования (Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси… С. 97).

74. Об уточнении датировки собора Андроникова монастыря см.: Заграевский С.В. вопросы архитектурной истории собора Спаса Нерукотворного Андроникова монастыря. М., 2008. С. 22–27.

75. Н.Н. Воронин писал о низкой конструктивной надежности храмов с повышенными подпружными арками (Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 2. С. 109). Автор подробно обосновывал неправомерность такого утверждения в кн.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 106–107.

76. Подробно о датировках церкви Иоанна Предтечи на Городище в Коломне, Никольской церкви в селе Каменском, первых соборов Бобренева и Голутвина монастырей см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси… С. 41–63.

77. Подробнее см.: Альтшуллер Б.Л. Памятники зодчества Московской Руси второй половины XIV–начала XV веков (новые исследования). Диссертация на соискание ученой степени кандидата архитектуры. На правах рукописи. М., 1978. С 101–109; Седов Вл.В. Ильинская церковь в Чернигове как представитель редкого варианта византийского типа «компактный вписанный крест» // Архитектурное наследство. Вып. 56. М., 2012. С. 16–37.

78. Брунов Н.И. Указ. соч. Т. 2. С. 468.

79. Подробно см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси…

80. Альтшуллер Б.Л. Указ. соч. С. 101.

81. По П.А. Раппопорту, храмами типа «вписанного креста» называются крестово-купольные храмы, в которых угловые компартименты равны по высоте рукавам креста и не отделены от них стенами (Раппопорт П.А. Зодчество Древней Руси. Л., 1986. С. 155).

82. Балдин В.И. Архитектура Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры // Архитектурное наследство. № 6. М., 1956. С. 25.

83. В соборе Андроникова монастыря небольшой наклон внутрь имеет только средняя апсида.

84. Подробнее см.: Заграевский С.В. К вопросу о древнерусских оборонных монастырях и храмах. М., 2011. Статья находится на Интернет-сайте www.rusarch.ru.

85. Подробнее см.: Гуляницкий Н.Ф. О формирующих основах внутреннего пространства храмов xv–середины xvi вв. (функция, структура, иконостас) // Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. С. 236–264.

86. Там же.

87. Воронин Н.Н. К истории русского зодчества XVI века // Государственная академия истории материальной культуры. Бюро по делам аспирантов. Л., 1929. Вып. 1. С. 83–93.

88. Подробнее об обстоятельствах данного великокняжеского заказа см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 89.

89. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Сольвычегодск, Великий Устюг, Тотьма. Л., 1983; Выголов В.П. Архитектура Благовещенского собора в Сольвычегодске // Архив архитектуры. Вып. 1. М., 1992. С. 77–101.

90. Подробно см.: Заграевский С.В. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2008. С. 25–28.

91. Там же. С. 29.

92. Уточнение ряда датировок храмов с крещатым сводом см. там же, с. 21–23.

93. Подробнее см.: Седов Вл.В. О дате церкви Успения и соборной колокольни в Гдове // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тезисы ежегодной научно-практической конференции. 1993. Псков, 1994.

94. Подробнее см.: Заграевский С.В. К вопросу о датировке церкви преподобного Никона (Никоновского придела Троицкого собора) в Троице-Сергиевой Лавре // Памятники культуры. Новые открытия. 2006. М., 2009. С. 616–624.

95. Подробнее см.: Седов Вл.В. Собор Ризоположенского монастыря в Суздале // Новгородские древности. Вып. V. Сборник статей. М., 2000. С.184–199.

96. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы. М., 2008. Гл. 4; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм и происхождение шатрового зодчества. М., 2008. Статья находится на Интернет-сайте www.rusarch.ru; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы // Зубовские чтения. Сб. статей. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 69–96.

97. В частности, такой точки зрения придерживались Н.М. Карамзин, И.М. Снегирев, Л.В. Даль, Е.Е. Голубинский, А.И. Некрасов, Г.К. Вагнер (подробнее см.: Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы // История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 414; Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. Проблемы и гипотезы, идеи и образы. М., 1980. С. 14; Вагнер Г.К. О своеобразии стилеобразования в архитектуре Древней Руси (возвращение к проблеме) // Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. С. 27).

98. В частности, такой точки зрения придерживались И.А. Забелин, Ф.Ф. Горностаев, И.Э. Грабарь, Н.Н. Воронин, П.Н. Максимов, П.А. Раппопорт, автор этого исследования (подробнее см.: Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Указ. соч. С. 414; Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Деревянное зодчество XIII–XVI веков // История русского искусства. М., 1955. Т. 3. С. 268; Ильин М.А. Указ. соч. С. 15; Раппопорт П.А. Древнерусская архитектура. СПб., 1993. С. 171; Всеобщая история архитектуры. Т. 6. М., 1968. С. 84; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы…; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…)

99. В частности, такой точки зрения придерживался Н.И. Брунов (подробнее см.: Ильин М.А. Указ. соч. С. 16).

100. В частности, такой точки зрения придерживались Б.П. Денике, М.Г. Худяков (Денике Б.П. Искусство Востока. Очерк истории мусульманского искусства. М., 1923; Денике Б.П. Искусство Средней Азии. М., 1927; Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923).

101. В частности, такой точки зрения придерживались М.А. Ильин, М.Н. Тихомиров (подробнее см. Ильин М.А. Указ. соч. С. 16; Вагнер Г.К. Указ. соч. С. 27).

102. В частности, такой точки зрения придерживался Г.К. Вагнер (подробнее см. Вагнер Г.К. Указ. соч. С. 27).

103. Такой точки зрения придерживался В.В. Кавельмахер (Кавельмахер В.В. Письмо к Тимофеевой Т.П. М., 1988. Письмо хранится в музее-заповеднике «Александровская слобода». Приведем полный текст абзаца, посвященного рассматриваемой тематике: «Что касается шатра, то он – ничто. Случайность в архитектуре. Он только заменяет купол, перекрывающий наос. Из бывших византийских провинций, самая разработанная типологическая сетка, по-моему, у болгар, и язык их нам понятен. Купол опирается не на столбы, а на устои. Вот и все. Нужно, чтобы не было столбов с барабанами и фонарями, ничего базиликального, и вы получаете «купольную» церковь. Русскому уху это ничего не говорит, ну, а нормальному византологу ничего не говорит наша «бесстолпная» церковь. Нельзя определять предмет по отсутствующему признаку… Этот пример лучше всего показывает, что мы так и застряли на Софиях и просмотрели купольные храмы»).

104. Такой точки зрения придерживается А.Л. Баталов (Баталов А.Л. О происхождении шатра в русском каменном зодчестве XVI в. // Древнерусское искусство: Идея и образ. Опыт изучения византийского и древнерусского искусства. М., 2009. С. 55–74; Баталов А.Л. Еще раз о происхождении шатра в русской архитектуре // Лазаревские чтения. Искусство Византии, Древней Руси, Западной Европы. Материалы научной конференции. М., 2009. С. 158–196).

105. Подробнее см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы (сборник научных трудов). М., 2008.

106. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы…

107. Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы… Вклейка с иллюстративным материалом.

108. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы… С. 39–47.

109. Церковь Вознесения в Коломенском имеет бесспорную летописную дату окончания строительства – 1532 год (ПСРЛ 8:280; ПСРЛ 13:65; ПСРЛ 20:413). Архитектор этой церкви однозначно не установлен. С.С. Подъяпольский, посвятивший этому вопросу специальное исследование, полагал, что им был Петрок Малый, или Малой (Петр Фрязин), вероятно, приехавший в Москву в 1528 году (Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой // Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Стиль, атрибуции, датировки. М., 1983. С. 44). Соответственно, исследователь датировал храм Вознесения 1529–1532 годами. (Там же. С. 46).

110. Подробнее см.: Заграевский С.В. Формы глав (купольных покрытий) древнерусских храмов. М., 2008.

111. Подробнее см.: Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского кремля // Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С.66; Ильин М.А. Указ. соч.

112. Подъяпольский С.С. К вопросу о своеобразии архитектуры московского Успенского собора // Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1985. С. 42.

113. Подробнее см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы…; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы…; Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой...

114. Баталов А.Л. О происхождении шатра…; Баталов А.Л. Еще раз о происхождении шатра…

115. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы… К сожалению, А.Л. Баталов в своих статьях (см. предыдущее примечание) не обнаружил знакомство с нашими исследованиями происхождения шатрового зодчества.

116. Интернет-сайт www.artandarchitecture.org.uk.

117. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы…

118. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 264.

119. Там же. С. 271. Н.Н. Уткин, исследуя историю храмов Унского погоста, отмечал, что клировые ведомости могли перепутать Климентовскую церковь с другой церковью Унского погоста – Троицкой, большое количество перестроек которой зафиксировано в источниках (Уткин Н.Н. Церковные древности Унского посада // Экология культуры 1998 г. № 1(4). Новые открытия и реставрация памятников Русского Севера. Тезисы конференции 8–9 апреля 1998 года. Архангельск, 1998). Непроста и строительная история самой Климентовской церкви. Но, по словам самого Н.Н. Уткина, «предположение о возможности переноса храмовой части Троицкой церкви от трапезной и использование ее в качестве однопрестольной Климентовской церкви не снимает вопроса о датировке последней 1501 г.». И вывод исследователя таков: дата Климентовской церкви «восходит к 1501 г.»

120. Такая позиция была обоснована А.К. Дежурко на форуме Интернет-сайта www.archi.ru на базе следующих соображений: народное зодчество консервативно, типологии меняются крайне медленно; существовала практика заменять сгнившие бревна в срубе по одному; плотников часто обязывали строить новую церковь по образцу старой, пришедшей в негодность.

121. Тверская летопись сообщает: «В лето 6557. Месяца марта в 4,в день суботный, сгоре церкви святая София в Новегороде; бяше же честно устроена и украшена, 13 верхов имуща, а стояла конец Пискупле улице над Волховом, идеже ныне постави Стокмо церковь камену святаго Бориса и Глеба». (Рогожский летописец. Тверской сборник // Полное собрание русских летописей. Т. 15. М., 2000. С. 150). Летопись Авраамки: «В лето 6506. В Новегороде владыка Аким уряди себе монастырь Десятинный, а святую Софею заложи дубову конец Пискупли улици, над Волховом, и сверши ю о двунатцати версех». (Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки // Полное собрание русских летописей. Т. 16. М., 2000. С. 40).

122. George Jeffery. A brief description of the Holy Sepulchre, Jerusalem, and other Christian churches in the Holy City, with some account of the mediaeval copies of the Holy Sepulchre surviving in Europe. Cambridge, 1919.

123. Amico da Gallipoli, Bernardino. Trattato delle Piante e Immagini de Sacre Edifizi di Terra Santa. Firenze, Pietro Cecconcelli, 1620.

124. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. 1941. Кн. 10. С. 88.

125. А.Л. Баталов проанализировал это летописное сообщение (Баталов А.Л. О происхождении шатра… С. 57–58) и, в частности, отметил: «В более поздний период выражение «на каменное дело» означало повторение форм каменного зодчества. Так, в Палеостровском монастыре в Карелии в 1628 г. упоминается церковь Николы Чудотворца, «древяна, клетцки, с трапезою, верх на каменное дело». При этом исследователь отрицал аналогичное значение термина «на деревянное дело» в более раннее время, но пример 1628 года в совокупности с самим сообщением 1532 года, тем не менее, выглядит убедительным.

126. Воронин Н.Н. Зодчество Киевской Руси // История русского искусства. М., 1953. Т.1. С. 132.

127. Мокеев Г.Я. Три Софии. О начале распространения на Руси храмового многоглавия. Статья находится на Интернет-сайте http://www.orthedu.ru/ch_hist/hi_rpz/125104ru.htm.

128. Так, В.В. Кавельмахер писал о «древодельных» мотивах в архитектуре церкви Троицы: «Среди церквей Слободы только церковь Троицы не имеет каменных папертей, так как изначально была обстроена деревянными хоромами… О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интимной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее формы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порталы» (Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы…; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы….)

129. Кавельмахер В.В. Письмо Т.П. Тимофеевой…

130. Голубинский Е.Е. История русской церкви… Т. 1. С. 79.

131. В.В. Кавельмахер реконструировал церковь Алексея Митрополита как купольную, автор этого исследования – как купольную «под колоколы», что не меняет базовой типологической природы этого здания (подробнее см.: Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы… С. 30–38).

132. Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой… С. 39.

133. Кавельмахер В.В. О позднеготических истоках и мастерах Покровского собора на Рву, Борисоглебского собора в Старице и церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове. Приложение к кн.: Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Древний Борисоглебский собор в Старице. М., 2008.

134. Храмозданные грамоты, в частности, разрешали строить храмы «о единой, о трех, о пяти главах, а шатровые церкви отнюдь не строить» (цит. по кн.: История русского искусства. М., 1959. Т. 4. С. 164; ряд подобных текстов см.: Полознев Д.Ф. Патриарх Никон шатровых храмов не запрещал, или еще раз о пользе обращения к источникам // История и культура Ростовской земли. Материалы конференции 2007 г. Ростов, 2008. С. 6–27). С основанной на анализе этих грамот позицией Д.Ф. Полознева о том, что Никон не запрещал шатровые храмы, а их строительство лишь сократилось как бы само по себе, мы согласиться не можем, так как независимо от возможных различных толкований текстов храмозданных грамот швтровые храмы перестали строиться практически сразу и по всей стране, и этот факт является самодостаточным, а наличие любых храмозданных грамот – лишь его дополнительным подтверждением.

135. Чем был вызван этот запрет Никона, мы можем только строить предположения. Возможно, патриарх счел начавшуюся в начале XVI века замену купола шатром неканоничной. Возможно, со стороны патриарха имела место своеобразная «монополия» на большой шатер, так как Никон, запретив другим храмоздателям строить шатры, сам начал строить шатровую ротонду в Новом Иерусалиме. Возможно, патриарх просто считал шатровое зодчество слишком затратным, технологически сложным и неэффективным с точки зрения вместимости храмов. Возможно, шатры не устраивали Никона по сугубо эстетическим соображениям. Вариантов здесь возможно множество.

136. Поскольку тетраконховые полукружия Знаменской церкви открыты в наос, и в формах храма отсутствует четверик, мы не вправе относить этот храм к типу «восьмерик на четверике» (как его относила, например, И.Л. Бусева-Давыдова, см.: Бусева-Давыдова И.Л. Архитектура XVII века... С. 446).

137. Подробнее см.: Петров Д.А. К вопросу о бесстолпных купольных конструкциях в архитектуре Новгорода XVI в. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тезисы докладов научно-практической конференции. Псков, 1989. В указ. соч. также упоминается Благовещенская церковь Борисоглебского монастыря (1526 год), но, как уточнял А.Л. Баталов, она первоначально была перекрыта деревянным накатом (Баталов А.Л. К вопросу о происхождении крещатого свода в русской архитектуре XVI века // София. Сб. статей по искусству Византии и Древней Руси в честь А.И.Комеча. М., 2006. С. 53).

138. Бусева-Давыдова И.Л. Архитектура XVII века... С. 446.

139. Литография XIX века. В кн.: Измайлово. Памятники архитектуры XVII–XIX вв. М., 1988.

140. Этот вопрос рассматривался в множестве трудов (см., например, тематический каталог «Древнерусское деревянное зодчество» в электронной библиотеке «РусАрх», www.rusarch.ru).

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

© С.В. Заграевский