Академик С. В. Заграевский. Рецензия на книгу С.А. Шарова-Делоне «Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век».

Академик С. В. Заграевский

РЕЦЕНЗИЯ

на книгу С.А. Шарова-Делоне

«Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век»

Москва, 2008 г.

Аннотация

Рецензия академика С.В. Заграевского на книгу С.А. Шарова-Делоне «Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век» выявляет в этой книге большое количество фактических ошибок и неточностей, произвольных графических реконструкций, стилистических и композиционных погрешностей и прочих недостатков, не позволяющих считать эту книгу фундаментальным научным трудом, на статус которого она претендует.

Рецензируемая книга позиционируется ее автором как комментарий к капитальному двухтомному труду Н.Н. Воронина «Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков»¹ [с. 1]. Сразу оговорим, что здесь и далее в квадратных скобках мы будем приводить ссылки на соответствующие страницы книги С.А. Шарова-Делоне «Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век»², С.А. Шарова-Делоне мы будем без уточнений называть автором, а рассматриваемую книгу, также без уточнений, – книгой.

По формальным параметрам книга претендует на фундаментальность. Объем – 932 страницы (что с учетом меньшего формата сопоставимо с посвященным XII веку первым томом вышеуказанной книги Н.Н. Воронина), объемный иллюстративный материал, авторские реконструкции почти всех храмов Северо-Восточной Руси XII века. Форма подачи материала – научная.

Посмотрим, может ли книга называться фундаментальной и научной не только по форме, но и по сути.

Сразу бросается в глаза отсутствие не только научного редактора, но и «просто» редактора, – для научной работы такого объема это выглядит несколько странно. Конечно, это право автора – приглашать редактора или нет, но надо помнить, что в таком случае моральную ответственность за все потенциальные опечатки, неточности, необоснованные логические построения и нарушения научной этики несет исключительно сам автор. Впрочем, отчасти автор все же попытался разделить ответственность – с археологом Е.Л. Хворостовой, которая, согласно предисловию к книге, «взяла на себя тяжелейший труд быть, по сути дела, первым оппонентом и редактором» [с. 12]. Почему Е.Л. Хворостова, если она была «редактором по сути дела», не упомянута в выходных данных книги – можно только догадываться.

Можно только догадываться и о периоде, в течение которого книга была написана, так как в ее выходных данных отсутствует дата подписания в печать, и ориентироваться мы можем лишь на год выпуска книги – 2007 (в магазинах книга появилась в 2008 году). Соответственно, предполагается, что автор столь солидного издания должен быть знаком со всеми мало-мальски значимыми научными трудами по теме книги, вышедшими до 2007 года. Но все эти труды, опубликованные после 1962 года (даты второго тома вышеуказанного капитального труда Н.Н. Воронина), охарактеризованы автором так: они «либо представляют собой более или менее добросовестное (более или менее беззастенчивое) изложение содержания комментируемой монографии (Н.Н. Воронина – С.З.), либо лишь до-монтировались (сохранена авторская орфография – С.З.) авторами с разной степенью органичности к зданию, воздвигнутому Н.Н. Ворониным» [с. 8]. Вряд ли многочисленные работы таких специалистов по владимиро-суздальскому зодчеству, как Г.К. Вагнер, А.В. Столетов, А.И. Комеч, О.М. Иоаннисян, Т.П. Тимофеева, П.Л. Зыков, Е.Н. Торшин, А.В. Жервэ, В.П. Глазов, М.С. Гладкая, М.Е. Родина, а также и научные труды автора данной рецензии (в дальнейшем без уточнений именуемого рецензентом), заслуживают общего определения как «беззастенчивые» или «домонтирующие».

Бросается в глаза и литературный стиль автора, зачастую несовместимый с научным позиционированием книги. Можно прочитать и про Уголовный кодекс [c. 6], и анекдот про Вовочку [с. 306], и про то, что положение Долгорукого было «хуже губернаторского» [с. 431], и про «артель имени 1152 года» [с. 442], и про «несколько шизофреническое раздвоение личности главного мастера» [с. 456], и про «епископские планерки» [с. 515], и про то, что в XII веке «с шоссе были проблемы» [с. 517], и про то, что «всем известно, what was Mr. Voronin» [с 855]. Именно так, по-английски.

Но это общие замечания. Мы же собираемся дать историко-архитектурную рецензию на эту книгу. Комментарий мы будем для простоты и наглядности вести постранично, по возможности избегая общих выводов и предоставляя читателям возможность сделать их самостоятельно. Рецензент выражает благодарность Т.П. Тимофеевой за любезное согласие ознакомиться с текстом настоящей рецензии и внести в нее ряд дополнений.

[С. 14]. Автор равномерно распределяет датировки храмов Юрия Долгорукого между 1147–1148 и 1156 годами (в эти же работы он включает устройство полов в суздальском соборе Рождества Богородицы), игнорируя сообщение Типографской летописи под 1152 годом о строительстве пяти храмов Долгорукого. В опубликованной в 2004 году статье³ рецензент отмечал, что это сообщение ставили под сомнение еще Н.Н. Воронин⁴ и О.М. Иоаннисян⁵, и показывал, что на самом деле данные летописи о строительстве пяти храмов в течение одного года заслуживают полного доверия. Рецензент ни в коем случае не претендует на «истину в последней инстанции», но обнаружить знакомство с предшествующим научным трудом по рассматриваемой теме и принять или оспорить выраженную в нем точку зрения требует элементарная научная этика. Автор же знакомства с указанным трудом рецензента не обнаруживает. Это могло бы быть случайным упущением, но, как мы увидим далее, эти «упущения» имеют ярко выраженный системный характер.

[С. 16]. Археологические исследования В.П. Глазова, П.Л. Зыкова и О.М.Иоаннисяна, проведенные в 2001 году, показали, что храм 1152 года находился не на месте существующего Георгиевского собора⁶. Автор же игнорирует результаты этих исследований (или незнаком с новейшими данными археологии по храму) и воспроизводит устаревшие данные А.В. Столетова.

[С. 17]. Автор считает четырехстолпные трехапсидные храмы Юрия Долгорукого не просто новацией, а «абсолютно оригинальными и беспрецедентными» [с. 24]. При этом подобные храмы в Галиче и Звенигороде Галицком упоминаются лишь вскользь и почему-то не принимаются в качестве аналога [с. 22]. Но однозначно называть целый тип храмов «беспрецедентным» означает игнорировать его генезис, который в случае рассмотрения целого архитектурного типа не может не присутствовать. Вопрос генезиса храмов Долгорукого на самом деле очень интересен, но автор не уделил ему практически никакого внимания и не счел сочетание византийско-киевской типологической структуры с рядом романских черт темой для своего исследования, – и это при том, что в книге сотни страниц посвящены именно романике и романским истокам любых, даже самых незначительных, элементов скульптурного декора.

[С. 25]. В заголовке 2-й главы приведена классическая дата владимирского Успенского собора – 1158–1160 годы, но в тексте этой главы везде используется другая, нигде не оговоренная и не обоснованная дата, – 1159–1160. А в главе о Боголюбове [с. 93–141] – опять 1158–1160.

[С. 26]. Автор справедливо отметил несовпадение плана и аксонометрии в реконструкции первоначального вида Успенского собора Н.Н. Воронина и выразил сожаление о приведении этой противоречивой реконструкции в учебнике по истории русской архитектуры, но забыл упомянуть, что за 3 года до выхода его книги был опубликован научный труд рецензента о реконструкции Успенского собора⁷, где это несовпадение также было отмечено (причем более расширенно), и было также выражено сожаление о наличии этой реконструкции в том же учебнике. Отсутствие ссылки на труд рецензента – в данном случае нарушение не только научной этики, но и авторского права.

[С. 28]. Автор полагает, что в реконструкции первоначального вида Успенского собора в «Русском зодчестве» аркатурно-колончатый пояс членит западный фасад низко и непривычно, а в реконструкции Н.Н.Воронина – привычно. Но ведь есть же объективная картина: фасады собора Андрея Боголюбского в основном сохранились и доступны обмерам. В обеих реконструкциях мы видим практически одинаковые пропорции, вполне соответствующие натуре. А для автора эта ложная проблема почему-то оказалась «побудительным мотивом для продолжения исследования» [с. 29].

[С. 31]. Уступ в поле прясел западного фасада, который «вынуждает» автора к иной реконструкции первоначального вида Успенского собора Андрея Боголюбского, – обычный для владимиро-суздальского зодчества. Но в книге этот уступ оказывается краеугольным камнем для массы логических построений, так как наличие этого уступа якобы мешает притвору [с. 33]. Почему мешает – непонятно: на плане А.В. Столетова показаны и уступы, и притворы, и друг другу они не мешают. А из того, что уступы якобы мешают притворам, и пошли дальнейшие «логические» рассуждения о том, что собор был без западного притвора, зато с трехдверным пониженным нартексом, не имевшим прецедентов в зодчестве Северо-Восточной Руси [с. 34–47]. Далее это повлекло за собой и умозаключения о форме окон [с. 48–51], и все это началось из-за одной сомнительной «зацепки», что уступы мешают притворам. Автору из-за этого пришлось решать и такую проблему: если у андреевского собора был пониженный нартекс, то что с этим нартексом стало потом, при обстройке всеволодовыми галереями? Другого выхода, как предположить (безо всяких археологических оснований), что у нартекса был надстроен верх до уровня основного ядра собора [с. 224], у автора уже не было.

[С. 32]. Автор безо всяких археологических оснований предполагает, что с хор собора Андрея Боголюбского в южную сторону вела дверь, и из этого делает произвольный вывод о том, что собор был связан неким переходом с крепостными стенами [с. 43].

[С. 38]. Автор полагает на основании анализа стилистики порталов всеволодовых галерей, полностью восстановленных при Карабутове, – опять же, не ссылаясь на какую-либо археологическую информацию, – что порталы галерей Всеволода являются перенесенными туда гипотетическими порталами боковых нефов собора Андрея. Для столь глобального вывода, предполагающего выдающиеся реставрационные способности мастеров XII века (переместить не один-два блока, а два портала целиком), исходной информации здесь явно недостаточно.

[С. 48]. Мы видим в книге такую же спорную интерпретацию изображений Успенского собора XVI века, как и у Н.Н. Воронина⁸. Эта интерпретация рассматривалась и критиковалась рецензентом в труде, посвященном реконструкции храма⁹. Автор на этот труд не ссылается.

[С. 52]. Автор реконструирует в Успенском соборе Андрея Боголюбского трифории (трехчастные окна) по аналогии с боголюбовской лестничной башней лишь на основании разрыва аркатурно-колончатого пояса, который на самом деле объясняется гораздо проще – наличием под ним портала. Если бы боголюбовское «гражданское» трехчастное окно было распространено и в церковном владимиро-суздальском зодчестве, то мы таких окон знали бы гораздо больше (впрочем, как мы увидим в дальнейшем, автор реконструирует почти на каждом храме бифории – двухчастные окна, вообще не имеющие аналогов в зодчестве Северо-Восточной Руси). Для обоснования своей позиции относительно гипотетического трифория на Успенском соборе автор привлекает изображения Дмитриевского собора, на которых видно, что средние окна ниже и шире боковых [с. 55–57], но неясно, не в перекладке ли изображены эти окна, и в любом случае там не трифории. То же самое на изображении Рождественского собора – то ли окно растесано, то ли нет, да и в любом случае там изображен не трифорий [с. 59]. Двойное окно романского типа видно на изображениях галерей Дмитриевского собора [с. 60], – но какое мы имеем право «переносить» это окно на Успенский собор (как и на другие владимиро-суздальские храмы) без данных археологии? Рецензент ни в коем случае не против романских влияний, и посвятил вопросам этих влияний ряд научных трудов¹⁰, но все реконструкции должны быть обоснованы прежде всего археологически. И почему автор считает, что трехчастные «общероманские» окна в послемонгольской русской архитектуре [с. 63–65] должны были иметь истоки именно во владимирском Успенском соборе, а, например, не непосредственно в западноевропейском зодчестве?

[С. 66]. И вот автор пишет, что трифорийные окна на Успенском соборе – «практически доказанный факт». Насколько он «практически доказан», судить читателям.

[С. 67–68]. Первоначальная побелка и (или) штукатурка белокаменных храмов Северо-Восточной Руси – вопрос, волнующий многих исследователей, но автор, выдвигая свое видение ситуации, не дает ни одной ссылки на труды предшественников¹¹.

[С. 82–84]. Автор считает, что митрополит Иона Сысоевич воспроизводил в Ростове именно владимирские Золотые ворота (а не какой-либо из многочисленных надвратных храмов XVI–XVII веков), и использует ростовские постройки для своей реконструкции Золотых ворот, – несмотря на то, что Андрея Боголюбского и Иону разделяют более пяти столетий.

[С. 77–84]. Автор вполне справедливо полагает вслед за Н.Н. Ворониным (с надлежащей ссылкой [с. 77]) и Т.П. Тимофеевой¹² (без надлежащей ссылки), что зодчие конца XVII века были бы неспособны к качественному воспроизведению форм надвратного храма Золотых ворот при его перестройке, и что на чертеже фон Берка и Гусева изображена первая Ризположенская церковь. Но при этом автор вдруг достаточно резко отзывается о позиции Т.П. Тимофеевой: исследователь, «не замечая противоречивости выводов», приняла реконструкцию А.В. Столетова [с. 84]. Но Столетов отнюдь не считал, что чертеж фон Берка и Гусева воспроизводит перестроенную церковь, напротив – он полагал, что древняя церковь сохранилась только в этом чертеже. Надвратный храм на реконструкции Столетова приближен по пропорциям к другим храмам Северо-Восточной Руси, автор же, воспроизведя в своей реконструкции достаточно условный чертеж Берка и Гусева, изобразил настолько приземистое здание [с. 88], что ему пришлось отодвигать вверх среднее окно верхнего света, чтобы разместить под ним портал. Аналогов такому решению и таким пропорциям во владимиро-суздальском зодчестве мы не знаем, а реконструкция в отсутствие археологических данных и мало-мальски точных изображений должна базироваться прежде всего на обоснованных аналогах. Автор проигнорировал и изображение 1764 года¹³, дающее вполне адекватные пропорции надвратной церкви.

[С. 94]. Автор, исходя из собственных представлений о работе артелей, ставит под сомнение не только сообщение Типографской летописи [с. 14], но и ряд летописных сообщений о закладке Боголюбова. Вряд ли возможно так вольно обращаться с источниками.

[С. 100–103]. Автор в своей реконструкции превратил в основание для отхода от классической крестовокупольной системы [с. 101–103] сугубо техническую проблему базирования подпружных арок церкви Рождества Богородицы на корунных капителях. Эта проблема была сформулирована и решена Н.Н. Ворониным¹⁴ (арки прорезали капители, при этом ни в коем случае не «уродуя» их), и неизбежно возникает вопрос, что проще – прорезать капители или поменять тип храма? Последнее было бы столь же странно, как перестроить дом оттого, что некуда повесить люстру или картину (вспомним «бритву Оккама» – «не следует умножать сущности сверх необходимости»). А для автора ложная проблема прорезки капителей стала краеугольным камнем для дальнейших логических построений, занимающих много страниц.

[С. 103–114]. Искусственная проблема с прорезкой капителей расширяется. Автор вспоминает Фиораванти [с. 107] и объявляет, что корни крестовых сводов московского Успенского собора лежат в боголюбовской церкви.

[С. 108–109]. От ложной проблемы с прорезкой капителей автор пришел к мыслям об иной первоначальной конструкции покрытий боголюбовского храма, – не посводной, а по кружалам. Жаль, что это «новое слово в истории архитектуры» построено исключительно на тезисе о гипотетической невозможности прорезать капители.

[С. 122–124]. Автор на основании анализа расположения колонок, сохранившихся под боголюбовской аркой, называет заведомо ошибочным предположение Н.Н. Воронина о количестве колонок в среднем прясле. Почему? Ведь арка приложена не к среднему, а к боковому пряслу, и никакой связи здесь не усматривается.

[С. 125]. Еще одна «сенсация» – бифорий (иной по пропорциям, чем трифорий лестничной башни) на авторской реконструкции боголюбовской церкви. На сей раз автор приводит и археологическое обоснование – обломок некого архивольта радиусом 55 см. Но ведь это мог быть и обломок архивольта аркатурно-колончатого пояса, раз уж сам автор считает, что пролет пояса посередине центрального прясла – около 1,10 м. Не менее вероятно, что этот обломок относился к любой из многочисленных дворцовых построек.

[С. 131]. Автор полагает, что церковь Рождества Богородицы вообще не имела притворов. Но Ипатьевская летопись однозначно утверждает, что тело Андрея Боголюбского лежало в притворе. В Лаврентьевской летописи ничего о притворе не сказано, только то, что князь сначала лежал под сенями (лестницей), потом его нашли и внесли в «божницу», т.е. тело князя как бы вообще не лежало несколько дней в притворе. Значит, Лаврентьевская летопись вообще не может считаться источником по теме наличия притворов у боголюбовской церкви, и в этом вопросе следует ориентироваться на Ипатьевскую.

[С. 149]. Найденные при раскопках около храма Покрова на Нерли слои строительного мусора автор интерпретирует как то, что строители использовали вместо лесов искусственный холм. Получилось нечто напоминающее древнеегипетский способ строительства (например, в карнакском храме уцелел остаток подобной насыпи). Только непонятно, почему строители церкви Покрова, если они пользовались столь древним и неэффективным способом замены лесов, построили так не весь храм, а только подиум.

[С. 153]. Автор пытается дезавуировать сделанные С.М. Новаковской-Бухман находки заложенных гнезд от перекрытий галерей, основываясь на том, что пролеты оказываются слишком большими и неравномерными. Но исследователь никак не могла найти все гнезда, какие-то из них полностью исчезли при перелицовках.

[С. 156]. Еще одна «свежая идея» автора, не имеющая прецедентов ни в древнерусском зодчестве, ни в реконструкциях первоначального облика церкви Покрова других исследователей: не открытые либо закрытые галереи, а стена, ограждающая «двор-атриум». Естественно, автору надо было отказаться от найденных гнезд перекрытий: они «мешали» его реконструкции. Но стоило ли строителям храма Покрова ради стены устраивать такие мощные фундаменты? Да и расстояние от ограды до стен храма – около 2 м при высоте ограды более 3 м, т.е. «двор-атриум» должен был представлять собой узкие, тесные и давящие «пеналы».

[С. 168]. Еще один беспрецедентный архитектурный элемент, предложенный автором: балкон-вышка на углу стен «двора-атриума», к которой автор отнес воронинскую находку фрагмента столпа галерей. Но мы в Древней Руси таких балконов не знаем.

[С. 182]. Автор опять не доверяет летописям, на сей раз в отношении даты ростовского Успенского собора. То, что храм, по его личным соображениям, не могли построить за 2 года, – не более чем его личные соображения. А летописи, причем не одна, а четыре, – документы.

[С. 189, 201]. Предположения о конкретной форме нартекса ростовского храма автор основывает на допущениях о «Горнем граде» и о том, что суздальский собор 1222–1225 годов восходил к ростовскому. Это гипотеза, базирующаяся на гипотезах.

[С. 196–199]. «Сенсационные» выводы автора о южном приделе Леонтия в Успенском соборе Ростова основаны лишь на том, что рака Леонтия была впереди алтарной преграды, и что алтарная преграда южного нефа, соответственно, была отодвинута от основной преграды. Но в XII веке алтарные преграды еще были низкими и неустановившимися, так что они могли иметь любой вид и конфигурацию.

[С. 203]. Автор видит причину скорого обрушения ростовского собора Андрея Боголюбского не в его низкой конструктивной надежности (хотя и упоминает о такой возможности вслед за рецензентом – к сожалению, без ссылки на соответствующие труды¹⁵), а в пожаре. Но поскольку летописи ничего не сообщают о ростовских пожарах в 1204 году, когда обрушился храм, то это не более чем авторские домыслы.

[С. 203]. Автор вновь полагает «суммирование» данных летописцами, на сей раз в отношении владимирской церкви Спаса. «Неаккуратность» летописцев в книге выглядит настолько массовой, что вообще непонятно, как автор им доверяет хоть в чем-либо.

[С. 206]. Опять в авторской реконструкции мы видим трифорий и бифорий, теперь у церкви Спаса. Автор делает этот вывод из изображения 1764 года, но оно, во-первых, условно, а во-вторых, там посередине храма изображено скорее даже не окно, а дверь с козырьком. Характерно, что ранее, в своей реконструкции Золотых ворот [С. 77–84], автор это изображение проигнорировал.

[С. 207]. Авторское предположение о том, что монастырь у церкви Спаса был устроен не на рубеже XII и XIII веков (как полагал Н.Н. Воронин¹⁶), а ранее – при Андрее Боголюбском, ни на чем не основано, так как если храм не был домовым, это не означает, что он был собором монастыря, – он мог быть и приходским.

[С. 211]. Автор сдвигает на год и владимирский пожар 1185 года, и дату освящения всеволодовых галерей (1189), считая эти сообщения датируемыми не по мартовскому, а по ультрамартовскому стилю. Но это не доказано, так как статистики, позволяющей определить хронологический стиль, очень мало [с. 212], и этот сдвиг может иметь место лишь как вариант датировки Н.Н. Воронина (1185–1189).

[С. 218] Конструктивная роль стен-контрфорсов и арочных перемычек-аркбутанов во всеволодовых галереях была рассмотрена в предшествующих трудах рецензента¹⁷. Опять приходится вспоминать про научную этику.

[С. 230–232]. Автор пишет о северной двери на хоры всеволодовых галерей как о безусловном факте, не имея никаких данных археологии.

[С. 233]. Автор поднял и подробно рассмотрел вопрос об аркатурно-колончатом поясе южной стены всеволодовых галерей, но не предложил никаких вариантов объяснения его расположения. Непонятно, зачем тогда было вообще рассматривать этот вопрос: объем книги и так очень велик.

[С. 244–255]. Сравнительный анализ изображений вдруг привел автора к выводу о том, что у Дмитриевского собора было 3 притвора [с. 255]. Ход мысли автора реконструировать не удалось, так ни одного слова о притворах у него до [с. 255] нет.

[С. 256–259]. В авторском анализе археологии галерей Дмитриевского собора (кстати, не учитывающем последние данные, полученные при раскопках 2003–2004 годов¹⁸) также ничего не говорится о притворах. А на [с. 259] – опять авторское утверждение о трех притворах. Таким образом, авторскую реконструкцию собора как трехпритворного (как, к сожалению, и все остальные приведенные в книге реконструкции) можно охарактеризовать лишь как произвольную.

[С. 260]. Непонятно, на чем основывался автор, реконструируя огромное, во всю стену, бифорийное окно южной башни Дмитриевского собора. Ничего подобного в древнерусской архитектуре мы не знаем. И характерно, что автор все больше и больше своих «новшеств» предлагает читателям как данность, без специального обоснования: например, на [с. 264] такое же огромное бифорийное окно, опять же без комментариев, появляется в северной башне.

[С. 265]. Автор полностью игнорирует посвященные датировке Дмитриевского собора труды своих предшественников – Т.П. Тимофеевой¹⁹ и П.Л. Зыкова²⁰.

[С. 293, 315, 320]. Бифорийное окно на центральном прясле Дмитриевского собора также принимается автором как безусловная данность, вообще без комментариев.

[С. 341]. Для реконструкции надвратного храма домонгольского времени вновь используются постройки из далекого будущего – здания Ионы Сысоевича.

[С. 342]. Автор уверенно предлагает «подвести итог реконструкции» ворот детинца, не оговаривая, что реконструкция этих ворот может носить лишь гипотетический характер.

[С. 345]. Автор оспаривает утверждение Н.Н. Воронина о том, что стена детинца имела вполне боевой характер, но это вряд ли справедливо: в городе стена могла быть и менее толстой, так как осадную технику к ней трудно подтащить, да и сам факт белокаменной, а не деревянной стены уже придавал ей серьезное фортификационное значение.

[С. 347]. Автор или незнаком с работой Т.П. Тимофеевой об исторической топографии детинца²¹, или игнорирует этот научный труд.

[С. 364]. Автор считает, что всем читателям книги должно быть «прекрасно известно» про Троицкий придел Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Но на самом деле далеко не прекрасно известно (точнее, весьма спорно) возведение этого придела в домонгольское время²², а у автора существование Троицкого придела является краеугольным камнем утверждения о том, что у собора Рождественского монастыря были не просто галереи, а северный придел. Отсюда же следуют и дальнейшие авторские построения про перекрытие придела [с. 364-371]. А выделив придел, автор получает и северный притвор [с. 371], и его не смущает то, что размеры придела оказались слишком велики. Так же превращается в западный притвор и портал западной галереи [с. 373]. Так же появляется притвор и с юга, только кирпичный [с. 375]. И уже, «как выясняется» [с. 373], Рождественский собор – прямой предшественник суздальского собора Рождества Богородицы [с. 373].

[С. 379–386]. Автор проводит подробный анализ чертежа Н.А. Артлебена, где у собора Рождественского монастыря изображен повышенный верх, и делает выводы о наличии такого верха и в реальности. Но, во-первых, на указанном чертеже конструкция верха храма выглядит абсолютно неадекватной, а во-вторых, в XIX веке была построена натурная копия храма, и на ней конструкция верха вполне традиционна.

[С. 387–389]. Автор утверждает наличие кокошников у храмов раннемосковского зодчества (первом московском Успенском соборе, Никольском соборе в Можайске). Все это было в монографии рецензента, опубликованной в 2003 году²³, но никаких ссылок на нее автор не дал.

[С. 397]. Вдруг заходит речь про артели, причем принимается как безусловная данность, что в 1190-е годы во Владимире работали 2 артели. Ранее в книге ничего про артели не говорилось, а в дальнейшем артелям посвящен целый раздел [с. 420–535]. Это вопрос композиции книги.

[С. 395–398]. Отнесение резьбы портала к началу XIII века и далеко идущие выводы о работе артелей автор базирует лишь на основании описания и фотографий портала стилизованного римейка собора Рождественского монастыря. Этого явно недостаточно для обоснованности выводов.

[С. 399]. На основании вышеуказанных сомнительных базовых предположений автор утверждает, что Рождественский собор – этапное сооружение для владимиро-суздальского зодчества, образец суздальского, юрьев-польского соборов, «далее везде» (это слова автора [с 400]), вплоть до соборов московских Андроникова и Рождественского монастырей.

[С. 405, 406] И, конечно, на реконструкциях владимирского Рождественского собора в средних пряслах – «фирменные» авторские бифории, уже как безусловный и не подлежащий обсуждению факт. А в сноске на [с. 410] автор отзывается уже как бы с обидой, что в книге Т.Ф. Саваренской план собора Рождественского монастыря приведен без притворов, и называет это «передержкой».

[С. 411]. Характерно, что Н.Н. Воронин отказался от реконструкции приделов собора Рождественского монастыря, посчитав их несовместимыми с галереями²⁴. А автор на своей реконструкции их безоговорочно совмещает.

[С. 413]. Авторская реконструкция верха собора Рождественского монастыря послужила основой и для его предположений о характере верха собора Княгинина монастыря.

[С. 415]. Обозначенный автором как данность «коллективизм мышления» в Средние века на самом деле является весьма спорным тезисом, так как, например, роль личности ктитора в зодчестве была более высокой.

[С. 420–535]. Концепция автора относительно строительных артелей в целом соответствует концепции Н.Н. Воронина, П.А. Раппопорта и О.М. Иоаннисяна. Критика этой концепции, разработанная рецензентом²⁵, полностью проигнорирована.

[С. 454–455]. Авторский расчет численности строительной артели, исходя из одного строительного сезона, практически полностью соответствует расчету, проведенному рецензентом в 2002 году²⁶, а ссылки на него нет. Имеет ли смысл вновь говорить о научной этике и авторском праве?

[С. 482–483]. Аналогичное нарушение научной этики, теперь уже в отношении А.И. Комеча. Автор практически полностью повторяет его позицию о том, что Всеволод, несмотря на летописное уточнение «иже не ища мастеров от немецъ»²⁷, все же приглашал немецкую артель, но ссылки на соответствующий труд ученого²⁸ в книге нет.

[С. 489–490]. Зато для того, чтобы «заклеймить» мнение А.И. Комеча о том, что Дмитриевский собор во Владимире являлся итогом развития архитектурной школы²⁹ как «глубоко ошибочное», «поверхностное и произвольное», автору хватило одного небольшого абзаца. Естественно, автор вправе иметь собственную точку зрения по любому вопросу (у него прослеживается тенденция считать вообще все зодчество Северо-Восточной Руси «завезенным»), но все же хотелось бы, чтобы критика серьезного научного труда была более обоснованной, и для нее выбирались менее резкие выражения. По сути проблемы лишь добавим, что если бы не было архитектурной школы, – не было бы и преемственности типологического и стилистического становления владимиро-суздальского зодчества, и мы видели бы в Северо-Восточной Руси бесконечное разнообразие архитектурных форм – от иерусалимской Мечети Скалы до соборов в Шпейере (Шпайере) или Модене.

[С. 493–518]. Автор подробнейше рассчитывает размер артели Всеволода и все этапы ее работы. Эта точность заслуживала бы самых положительных отзывов, если бы в ее основе не лежали более чем приблизительные данные (и не XII, а начала XX века) о трудоемкости строительных работ.

[С. 514]. Вдруг выясняется, что автор все же знаком с работой Т.П. Тимофеевой о датировке Дмитриевского собора³⁰ (в главе книги, посвященной храму, об этом ничего не было). Автор полагает, что его расчеты работы артели «достаточно убедительно» показывают, что сообщение летописи, на которое ссылается Т.П. Тимофеева, неверно. Подобное мнение о летописцах автор выражает уже далеко не в первый раз, и «жертвой» его весьма спорных расчетов стала уже не первая летопись.

[С. 552–560]. Мы видим почти полное (зачастую дословное) повторение материала [с. 16–24] о том, что храмы Юрия Долгорукого «абсолютно оригинальны и беспрецедентны». Повторены и многие иллюстрации. Возникает ощущение, что автор «нагоняет» объем книги, и без того немалый.

[С. 571]. Автор полагает, что фасадные аркатурные и аркатурно-колончатые пояса в западноевропейской романике появились не ранее второй половины XII века. На самом деле такие пояса (первоначальные) есть на соборах и в Модене, и в Павии (Италия), и в Аахене, и в Шпейере, и в Штраубинге (Германия), и утверждение автора о том, что их впервые применили в Северо-Восточной Руси, сродни им же осмеянному на [с. 440] утверждению о том, что «Россия – родина слонов».

[С. 575–588, 642–661]. Анализ «истории заказа» конкретных храмов базируется на гипотетических реконструкциях самого автора, т.е. мы видим наслоение гипотез на гипотезы.

На этом мы завершаем постраничный историко-архитектурный комментарий, так как на [с. 669] начинается рассмотрение символики древнерусского искусства, и можно выразить сожаление, что автор, который, по его словам, «не претендует на причисление себя к светлому лику искусствоведов» [с 524], все же берется обсуждать на сотнях страниц сугубо искусствоведческие проблемы.

Например, на [с. 699] автор принимает как данность, что 12 окон барабана символизируют 12 апостолов, – а это на самом деле далеко не данность, так как в истории мировой архитектуры нам не известен ни один факт, что некий богослов решил, что в интересах символики (или любой теологической теории) должна быть реализована та или иная архитектурная форма, согласовал свою позицию с ктитором и предписал зодчему строить именно так, а не иначе. Никаких документальных свидетельств на эту тему не сохранилось. И даже если в Древней Руси символика и имела какое-либо влияние на возникновение архитектурных форм (что не доказано), то мы все равно не знаем, какая именно символика как именно влияла. Поэтому все усилия автора по поиску символики тех или иных элементов древнерусских храмов ведут к исключительно субъективным мнениям на уровне «я так вижу».

А на [с. 699] начинается анализ сюжетов и пластики монументальной владимиро-суздальской скульптуры с поисками цельной иконографической программы и по каждому храму, и по владимиро-суздальскому зодчеству в целом. Позиция же рецензента по этому вопросу состоит в том, что такой цельной программы не существовало (автор на научный труд, где рассматривался этот вопрос³¹, не сослался).

Поэтому в заключение лишь скажем: поскольку на [с. 855] автор не оставляет надежды «осилить 2-й том книги» (видимо, посвященный зодчеству XIII века), будем надеяться и мы, что данная рецензия хоть в чем-нибудь будет полезна будущим исследованиям автора. Если, конечно, автор возьмет на себя труд ознакомиться с ней.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков. М., 1961–1962.

2. Шаров-Делоне С.А. Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век. М., 2007.

3. Заграевский С.В. Апология ростовского летописца (к вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого). Тезисы. В кн.: Материалы областной краеведческой конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.Н.Воронина (19 апреля 2004 г.). Владимир, 2004. С. 15-26.

4. Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 68, 89, 91.

5. Иоаннисян О.М. О раннем этапе развития галицкого зодчества. – В кн.: АН СССР. Краткие сообщения. № 164. Славяно-русская археология. М., 1981. С. 41–44; Иоаннисян О.М. Зодчество древнего Галича и архитектура Малопольши. – В кн.: Acta Archaeologica Carpathica. Том 27. Краков, 1988. С. 187.

6. Археологические исследования К.К. Романова (в кн.: Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 69) и А.В.Столетова (Столетов А.В. Материалы к реконструкции Георгиевского собора 1152 г. города Юрьева-Польского. В кн.: Культура древней Руси. М., 1966. С. 263–267) показали, что фундамент собора состоит из двух зон, нижняя из которых сложена из булыжника, а верхняя – из белого камня. Соответственно, исследователи полагали, что нижняя часть фундамента принадлежала храму 1152 года. На основании этого А.В.Столетов реконструировал храм Долгорукого как трехпритворный (Столетов А.В. Указ. соч., с. 266).

В 2001 году археологические исследования в соборе проводили В.П. Глазов, П.Л. Зыков и О.М. Иоаннисян (Глазов В.П., Зыков П.Л., Иоаннисян О.М.. Архитектурно-археологические исследования во Владимирской области. В кн.: Археологические открытия 2001 года. М., 2002). Исследователи подтвердили, что фундамент собора состоит из двух зон, нижняя из которых определялась К.К. Романовым и А.В. Столетовым как фундаменты более раннего собора 1152 года. Но раскопки 2001 года показали, что в кладке нижней зоны фундамента встречается большое количество фрагментов фресок во вторичном использовании, и В.П. Глазов, П.Л. Зыков и О.М. Иоаннисян полагали, что эти фрески могли происходить только из собора Юрия Долгорукого, который, следовательно, стоял где-либо на другом месте и был разобран ранее.

Действительно, храм 1152 года был построен одновременно с заложением Юрьева-Польского (ПСРЛ 24:77), т.е. ни из какого более раннего здания камни с фресками в его фундаменты попасть не могли (впрочем, остается неясным, зачем было закладывать обломки фресок в булыжные фундаменты храма Святослава). Трехпритворный (по А.В. Столетову) храм также абсолютно нетипичен для зодчества Северо-Восточной Руси времен Долгорукого.

Раскопки 2001 года также установили, что столбы здания 1230–1234 гг. в нижней части имеют ленточные фундаменты. Сами квадратные подкупольные столбы (которые предшествовавшие исследователи относили к перестройке собора В.Д. Ермолиным), исходя из особенностей стратиграфии, относятся к собору 1230–1234 гг. Интересной особенностью, по наблюдениям В.П. Глазова, П.Л. Зыкова и О.М. Иоаннисяна, является то, что пространство южного притвора уже на уровне нижней зоны фундамента имеет открытый проем в интерьер основного объема.

Таким образом, аргумент в пользу того, что нижняя часть фундамента принадлежала храму 1152 года, остается только один: если храм Долгорукого располагался в другом месте, неясно, зачем понадобилось его сносить, так как существенно «обветшать и поломаться» менее чем за 80 лет каменный собор вряд ли мог, а новому строительству он не мешал. Но такая ситуация все же объяснима возможным низким качеством постройки первого храма.

В любом случае вопрос местонахождения собора 1152 года остается открытым, и для его решения требуются новые археологические исследования.

7. Заграевский С.В. Реконструкция Успенского собора 1158–1160 годов во Владимире. В журн.: «Реставратор», № 1(8)/2004. М., 2004. С. 118–122.

8. Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 161, 163.

9. Заграевский С.В. Реконструкция Успенского собора…

10. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002; Заграевский С.В. Апология ростовского летописца (к вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого). Тезисы. В кн.: Материалы областной краеведческой конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.Н.Воронина (19 апреля 2004 г.). Владимир, 2004. С. 15–26; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008.

11. В частности, см.: Тимофеева Т.П. «Об опыте содержания Дмитриевского собора в XVIII – начале XX вв. В кн.: 800 лет Дмитриевскому собору. М., 1997. С. 280–283; Скворцов А.И. Исторический опыт сохранения памятников белокаменного зодчества Владимиро-Суздальской Руси. В кн.: Зубовские чтения. Сборник статей. Владимир, 2002. С. 55; Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 98.

12. Тимофеева Т.П. Золотые ворота во Владимире. М., 2002. С. 24–27.

13. Тимофеева Т.П. Архитектурный облик г. Владимира по рисунку 1764 г. В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. М., 1994. С. 548-558; Тимофеева Т.П. Об одном неизвестном изображении Золотых ворот XII в. во Владимире. Тезисы доклада. В кн.: Воронинские чтения-94. Материалы областной краеведческой конференции. Владимир, 1995. С. 259-261.

14. Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 221.

15. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 80–98.

16. Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 197.

17. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 85.

18. Зыков П.Л. Новые материалы о комплексе построек Дмитриевского собора во Владимире. В кн.: София. Сб. статей по искусству Византии и Древней Руси в честь А.И.Комеча. М., 2006. С. 189–197.

19. Тимофеева Т.П. К уточнению даты Дмитриевского собора. В кн.: Дмитриевский собор во Владимире. К 800-летию создания. М., 1997. С. 38–39.

20. Зыков П.Л. Новые материалы о комплексе построек Дмитриевского собора во Владимире. В кн.: София. Сб. статей по искусству Византии и Древней Руси в честь А.И.Комеча. М., 2006. С. 189–197.

21. Тимофеева Т.П. Историческая топография Владимирского детинца. Опубл. в сокращ. виде в кн.: Кремли России. Материалы и исследования. Тезисы докладов на всероссийском симпозиуме "Кремли России" (23– 26 ноября 1999 года). М., 2003.

22. Воронин Н.Н. Указ. соч., т. 2, с. 74; Столетов А.В. Рецензия на кн.: Вагнер Г.К. Скульптура Владимиро-Суздальской Руси, г. Юрьев-Польской. М., 1964. В кн.: Советская археология, № 2, 1967. С. 275–276; В.В.Кавельмахер. Краеугольный камень из лапидария Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (к вопросу о так называемом Святославовом кресте). В кн.: Древнерусское искусство. Русь. Византия. Балканы. XIII век. СПб, 1997. С. 193.

23. Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII–первой трети XIV века. С. 80, 88, 107.

24. Воронин Н.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 444.

25. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 27–49.

26. Там же. С. 32–33.

27. ПСРЛ 1:411.

28. Комеч А.И. Архитектура Владимира…

29. Комеч А.И. Дмитриевский собор во Владимире как итог развития архитектурной школы. В кн.: Дмитриевский собор во Владимире к 800-летию создания. М., 1997. С. 19.

30. Тимофеева Т.П. К уточнению даты Дмитриевского собора. В кн.: Дмитриевский собор во Владимире. К 800-летию создания. М., 1997. С. 38–39.

31. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий… С. 128.

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА