НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ АРХИВА АРТ-ГАЗЕТЫ
АРТ-ГАЗЕТА
Арт-газета, печатный орган Профессионального союза художников, выходила еженедельно с 1999 по 2001 г.
Свидетельство о регистрации СМИ № А-1605. Главный редактор и учредитель – С.В. Заграевский. Редакционная коллегия: А.А.Клименко, В.Н.Ларионов, В.Л.Мейланд, Л.В.Тазьба. Выпускающий редактор: А.М.Благосклонов (Максимов). Отв. секретарь: О.В.Озолина (Андреева). Тираж составлял в среднем 15 000 экз.
АРТ-газета распространялась бесплатно (рассылка по факсу, раздача в бумажном виде по московским художественным галереям).
Избранные статьи рубрики «художник недели»
№ 3, 14-20 июня 1999 г.
На этой неделе мы хотим представить Вам Юрия Попкова.
Тонкая, выдержанная в серо-зеленоватых тонах цветовая гамма, круглые деревья, одухотворенные спокойные лица, как будто застывшие фигуры...
Сады у него сказочные, платья вроде бы старомодные – а вдруг мелькнет велосипедное колесо или современно остриженный спаниель, и сразу его фигуры начинают жить среди нас.
Удивительно интеллигентная и ни на кого не похожая живопись!
В ЦДХ сейчас в зале № 19 в галерее Елены Провиз выставлено несколько его картин. Будет возможность – заходите.
ЗСВ
№ 4, 21–27 июня 1999 г.
Пусть кто-нибудь
высокомерно щурится,
бросая взгляд на Шурица холсты,
но все равно
люблю я Шуру Шурица,
и я с его картинами на ты!
Е. Евтушенко
Комментарии излишни. Скажем лишь, что Александр Шуриц обладает крайне индивидуальным художественным почерком, никого не оставляющим равнодушным и вызывающим самые полярные мнения.
ЗСВ
№ 5, 28 июля–4 июля 1999 г.
Это Валентина Лебедева. Потрясающе эксцентричный человек и замечательный художник. Ни по ней, ни по ее работам не скажешь, что она родилась… в год сталинской коллективизации.
Очень трудное военное детство, потом Гнесинское училище… Так она еще и музыкант? Да, а еще и поэт!
Там жмутся у стены картины,
Изнанкой вверх, лицом к стене,
И, подбоченившись картинно,
Стоит их автор, как во сне.
И смотрит вниз, и вверх, и боком,
Как войску, он проводит смотр,
Переставляя кособоко
Портрет, набросок, натюрморт...
А какие у нее насыщенные цветом работы! Присутствует, правда, в них внутренняя тревога, что при такой непростой жизни неудивительно. А, впрочем, кому сейчас легко? А кому было легко тогда? И спасибо Валентине за то, что она сохранила такую яркость и энергию.
В свое время в статье про галерею Толокновых я назвал Лебедеву «капризным гением». С тех пор моя позиция не изменилась, и я очень рад, что недавно Валя вступила в наш Профсоюз художников.
В зале № 11 ЦДХ вы сможете увидеть несколько ее работ. Может, встретите и саму Лебедеву…
Сергей Заграевский
№ 6, 5–11 июля 1999 г.
Сегодня мы Вам расскажем об Игоре Кочетове.
Он не только президент Федерации акваживописи и кандидат… физико-математических наук. Он еще и сам прекрасный акварелист.
Акварель профессиональные искусствоведы почему-то относят к графике, что, по моему глубокому убеждению, абсолютно неверно.
Взгляните на работы Кочетова – какая это графика? Какие там цвета, какая светотень! А какой график напишет такую разноцветную листву, такие солнечные лучи? Нет, акварель гораздо ближе к живописи, и если графики ее используют в растушевках – это другое дело. Ее и чертежники используют.
Выставочная активность Игоря Кочетова поражает. Он не только организует выставки своей Федерации, он и сам выставляется, причем одновременно в нескольких местах (сейчас, если не ошибаюсь, в пяти).
Нам очень приятно, что Игорь Кочетов вступил в наш Профсоюз художников и дал согласие возглавить секцию акваживописи. Значит, будем вместе убеждать искусствоведов в том, что акварелист и график – две большие разницы…
ЗСВ
№ 7, 12–18 июля 1999 г.
Евгений Аксенов уже не первый год выставляется в зале № 4 ЦДХ на Крымском Валу, и мы могли наблюдать его, как говорится, «в развитии».
Какие у Аксенова были краски, какое видение мира! Каждый мазок содержал в себе целую палитру, причем ярких, радостных цветов. Его пейзажи при достаточно стандартных сюжетах были абсолютно индивидуальными, его красно-фиолетовые вкрапления и в осенние листья, и в снег создавали свой неповторимый стиль.
Я вынужден говорить в прошедшем времени, потому что в зале № 4 сейчас висят картины такого художника, каких тысячи. Ровные, спокойные пейзажи, вполне в духе Грабаря или Константина Васильева. Рядом картины художника Федорова – неотличимы. А в последнее время к Аксенову на холсты еще попер какой-то соц-арт, какие-то алкоголики…
Очень обидно видеть, что делает с человеком рынок. Да, сложная финансовая ситуация, да, приходится работать на продажу, но не настолько же! И вряд ли верна такая позиция в финансовом плане. Покупатели картин тоже не дураки, чувствуют, когда художник халтурит. Цены сразу становятся ниже, приходится писать больше картин, они получаются еще слабее… Заколдованный круг.
И, тем не менее, я очень надеюсь, что у Аксенова последние работы, выставленные на продажу в ЦДХ – именно «потреба рынка», а свой творческий потенциал он реализует для какой-либо еще галереи. Жаль, если это окажется не так…
ЗСВ
№ 8, 19–25 июля 1999 г.
Точнее, фотохудожник. Михаил Виноградов.
Работает он в ЦДХ, в центре искусств «Столица». Снимает открытия, юбилеи, работы… Казалось бы, обычный «рабочий» фотограф.
Так ведь нет!
За имиджем акулы-папарацци скрывается тонкий, чувствительный художник. Он сейчас выставляется в библиотеке на втором этаже ЦДХ.
Михаил не любит технических чудес, но маленькие фотоуловки имеют место. Как Вам фото цветка, сделанное телеобъективом, который в момент снимка слегка крутанули? А озеро, снятое на длинной выдержке? А непонятный абстрактный снимок, который оказался… палитрой с масляными красками?
Все это очень мягко и тепло. И когда видишь Михаила, несущегося с репортерским огнем в глазах на очередную презентацию, даже не верится, что он способен на такие душевные движения.
ЗСВ
№ 9, 26 июля–9 августа 1999 г.
Наталья Заровная – блестящий мастер офорта со всеми его многосложными техниками. Несколько десятилетий она работает на Сенеже в мастерских некогда знаменитого всесоюзного Дома творчества, о котором уже писала наша газета. Все годы бесхозного и все еще длящегося промежутка Наталья была единственным хранителем и защитником графического сенежского хозяйства и умудрялась при этом активно работать и выставляться.
В настоящее время в помещении галерии «L» проходит отчетная выставка так называемой «Первой международной летней академии искусств», которая работала в июне в Переславле-Залесском под девизом «Искусство – среда обитания». Н. Заровная вела класс печатной графики, приобщая к своему тончайшему ремеслу всех участников, и детей, и профессионалов других видов искусств.
Вильям Мейланд
№ 10, 2–8 авг. 1999 г.
Валентина Кузнецова – керамист, а точнее, скульптор, работающий в одном из самых древних материалов. Добрый мир ее героев неизменно привлекает людей вне зависимости от их профессиональных интересов, пола и возраста. Чаще всего Валентина изображает женщин – грустных, веселых, с цветами и детьми на руках. Иногда она сопровождает свои творения белыми стихами: «…Он уехал так же неожиданно, как и приехал. И только цветы по-прежнему пахнут…»
Кузнецова – частый гость ЦДХ, а осенью 1998 года впервые выставляла своих простодушных керамических героев в Германии на групповой выставке российских художников в маленьком курортном городке Кохем, раскинувшемся на виноградных берегах Мозеля.
Вильям Мейланд
№ 11, 9–15 авг. 1999 г.
Это уникальный человек и благодаря этому уникальный художник. Зовут его Дмитрий Дидоренко, он живет в Харькове. Почти иностранец, хотя и член нашего Профсоюза художников. Но дело не в этом. Он… слепой. Абсолютно. На оба глаза.
Он увлекался, кроме живописи, поиском старой военной техники на полях сражений второй мировой войны. Кончилось трагедией – взорвались старые боеприпасы, из тела Дмитрия хирурги извлекли 78 осколков, он чудом выжил, но остался слепым.
Но Дмитрий не сломался, не бросил живопись, более того, другого такого художника просто нет. Очень странные работы, абсолютно индивидуальные. Вы когда-нибудь видели картины, написанные целиком на внутренней энергетике? Он сейчас выставляется в зале № 2 ЦДХ, посмотрите.
Ощущение очень сильное, несмотря на гуашь – вроде бы технику, в которой трудно развернуться. Да и сам Дмитрий, когда с тобой разговаривает, смотрит как будто изнутри и впечатления несчастного слепого никак не оставляет.
Хорошо, когда среди художников встречаются настоящие Мужчины, с самой большой буквы. Держись, Дмитрий.
ЗСВ
№ 14, 30 авг.—5 сент. 1999 г.
Это я, Сергей Заграевский, главный редактор газеты, которую Вы сейчас держите в руках.
Живописью я занимаюсь всю жизнь, семейная легенда гласит, что с четырех лет. Это, честно говоря, единственное занятие, которое я по-настоящему любил. Всегда. Я рисовал, работая старшим научным сотрудником на кафедре Прикладной математики Автодорожного института, потом – будучи директором невообразимого числа коммерческих структур, потом – возглавляя до августа 1998 года дочернюю фирму некогда весьма солидного банка.
Перерывов в живописи у меня практически не было, и что получилось за мой более чем тридцатилетний непрерывный живописный стаж – судить Вам. Стиль называется «наивизм». Не «наив» – наивным человеком я себя как-то не вправе считать, а суффикс «изм» здесь вполне подходит.
А что все на моих работах по-детски ярко и радостно – вокруг и так много грязи и горя, если все это еще и с холстов будет смотреть, жить вовсе не захочется. Был такой замечательный французский художник, Рауль Дюфи (1877-1953). Когда его во время очередной мировой войны спрашивали, как он может рисовать «игрушечные» ипподромы и оркестры, если родная страна оккупирована и льется кровь, он говорил примерно то же самое, так что я тут на авторство не претендую.
На живописный стиль Дюфи, впрочем, тоже не претендую – смею надеяться на индивидуальность.
До 20 сентября в «дальней» половине зала № 18 проходит моя персональная выставка, хотя народ уже тихо смеется – это седьмая «персоналка» за последний год. Смейтесь и дальше, а я считаю, что художник должен выставляться при любой возможности. Писать «в стол» грустно, знаю по себе – много лет этим занимался.
Приглашаю всех читателей АРТ-газеты посетить ЦДХ и заглянуть на третий этаж, в зал № 18. Я в этом зале больше всего люблю огромное окно – оттуда замечательный вид на Москву-реку, так что если мои работы и не понравятся, все равно зря время не потеряете.
Сергей Заграевский
№ 15, 6–12 сент. 1999 г.
Елена Ненастина, член нашего Профсоюза художников, пишет и рисует российскую провинцию. Ее небольшие пейзажи построены прочно и плотно по композиции и при увеличении не теряют своих декоративно-монументальных качеств.
Ненастина выступает как свободный организатор пластических форм и остается при этом лириком, тонко чувствующим атмосферу того или иного российского городка с покосившимися деревянными домиками, или скудной растительностью и прочими атрибутами неторопливой провинциальной жизни.
Недавно побывав в Швейцарии, она и там обнаружила свои пейзажи – на этот раз тихой и сытой европейской провинции.
Любимый материал Елены – пастель, с помощью которой она добивается музыкальной звучности цвета и общей колористической гармонии.
Вильям Мейланд
№ 20, 11-17 окт. 1999 г.
Татьяна Рыжова живет и работает в Серпухове. Этот изумительный город не может не передавать художникам свою атмосферу, только прислушивайся к ней – а остальное произойдет само.
Татьяна – сложившийся профессионал, 25 лет проработавшая монументалистом с весьма специфической специализацией – оформление советских интерьеров, то есть домов культуры, клубов и прочего подобного. Как тут было сохранить свой художественный почерк?
Оказалось, что это возможно, если не забывать родной Серпухов. Тихие реалии подмосковного городка, помноженные на слегка напоминающий Матисса стиль Татьяны Рыжовой, дают замечательный эффект.
“Серпуховской Матисс” пишет в теплом и душевном колорите, а динамика фигур превращается в спокойное и неторопливое течение времени.
ЗСВ
№ 21, 18–24 окт. 1999 г.
В Государственном Русском музее (корпус Бенуа) открыта большая ретроспективная выставка известного петербургского скульптора Дмитрия Каминкера. Деревянные, каменные, гипсовые, бронзовые фигуры перекочевали из давно обжитых ими мусорных дачных пригородов (Озерки, Шувалово) в чистые музейные залы и утвердили за автором славу питерского лидера-первопроходца, умудряющегося сочетать традиции скульптурной классики и крутого авангарда.
Обжив отечественное пространство, Каминкер в компании с Леонидом Колибабой успешно занимается скульптуризацией Дании и других близких и дальних стран, возводя в городских парках многофигурные деревянные и металлические метафоры российской жизни. Приученные к художественным экспериментам европейцы доброжелательно относятся к вторжению питерского авангарда в их экологически чистые просторы и даже стараются постичь смысл пространных композиций, называющихся то возвышенно, то иронично – «Антигона», «Античный миф в русской деревне» и даже «Общество Советско-Древнеегипетской дружбы».
Воистину широк российский человек, и ничто ему не чуждо.
Вильям Мейланд
№ 22, 25–31 окт. 1999 г.
В редакции журнала «Наше наследие» открылась небольшая персональная выставка Нины Жилинской. Ее эксцентричные скульптуры и графика казались в шестидесятые-восьмидесятые годы чем-то крамольным, выпадавшим из традиционного ряда советской пластики. Годы, прошедшие после ее ухода, освобождение нашего искусства от идейных и прочих ограничений, возможность видеть окружающий мир и себя в этом мире многое уточнили и изменили в нашем зрении.
И теперь уже произведения художника-бунтаря Жилинской смотрятся в экспозиции Кельнского музея Петера Людвига, как самые традиционные и естественные в ряду мировой пластики ХХ века.
Существуй в России хотя бы один полноценный музей современного искусства (собранный силами искусствоведов и знатоков-коллекционеров, а не «стоящими у трона» ловкачами), в нем наверняка был бы персональный зал Нины Жилинской, чья бурлящая, неистовая натура сумела преодолеть рамки застойной эпохи и прорваться в будущее.
Вильям Мейланд
№ 23, 1–7 ноября 1999 г.
«Сны о Ялте»
Так называется выставка живописи и графики московского художника Азария Коджака (1907-1983), открывшаяся в залах «На Солянке».
Коджак учился во ВХУТЕМАСе у Владимира Фаворского. Его можно назвать художником, так и не интегрировавшимся в советскую действительность. Он постоянно уходил в мир воспоминаний, в мир дореволюционной Ялты, где родился.
На выставке представлены крымские пейзажи, написанные по памяти в причердачной московской мастерской. Спокойная размеренная жизнь ялтинских улочек, экипажи на набережной и корабли на рейде грезились Коджаку в суровой московской действительности.
Специальный раздел выставки посвящен многочисленным автопортретам художника, выполненным карандашом. На нас смотрит человек, на разных этапах жизни сохранивший критическое отношение к собственной персоне. В то же время зритель найдет в произведениях Коджака удивительное жизнелюбие и доброту, сохраненные художником, несмотря на драматические повороты судьбы.
Вильям Мейланд
№ 24, 8–14 ноября 1999 г.
От редакции: сегодня у нас в гостях художник Андрей Шилов. Работы у него яркие, теплые, живые и душевные. Но что такое иметь в однофамильцах Александра Максовича, пусть расскажет он сам.
«Что в имени тебе моем...»
Быть художником с фамилией Шилов сегодня в Москве – это и приключение и курьез. Сразу после приветствия – «Родственник?» или: «А я знаю»! Знакомый искусствовед рекомендует меня кому-то по телефону. – Как, еще один Шилов? – Нет, этот наоборот (горжусь этим «наоборот»).
Всех прадедов я знаю. Военные, ямщики, крестьяне, мещане, приказчики – ни одного по имени Макс, а опять же наоборот – Ерофей, Сильвестр, Иван...
Лучами славы все же попользовался. В 1977 году был с девушкой в кино, а перед фильмом кинопрограмма – «Земля художника Шилова» и через неделю картинки в «Огоньке». Тут пришлось и подивиться и посмеяться. Сначала разочарование – вот тебе и прославил фамилию. Зато достаточно рано задумался о своем собственном и неповторимом узнаваемом стиле.
На первую персональную выставку в 1983 году в малоизвестном ДК хвост стоял на два квартала, хотя и имя было прописано и репродукция... Скандал был, но не такой большой, как очередь. Зато ДК сделал годовой план по билетам за один день. Некоторые поклонницы «Саши», в дорогих шубах, даже автографы у меня брали – для курьеза.
Готовилась выставка за границей. Главный – Глазунов. Моя фамилия в длиннейшем списке претендентов. Список сократили, многих не пустили, ну, а мне – пожалуйста. В том немецком каталоге так и стою рядом с Ильей Сергеевичем в роли «авангардиста».
Последний курьез был в позапрошлом году в мае на открытии шиловского музея. Я не знал и назначил свою выставку в музее Кунцево – новые работы. Очереди-то не было, но телефон – столько теплых слов я никогда больше не слышал. Благодарил и отсылал на Знаменку, конечно.
Больше половины жизни живу я уже с привычным вопросом: «Тот самый или родственник?» Псевдоним брать не стал, только фамилию пишу так, как ее еще деды и прадеды писали – Шиловъ.
Но одному замечательному художнику я все же родственник: прабабушка – Мария Голицына. Так что примите поклон, Илларион Владимирович.
Андрей Шилов
№ 25, 15–21 нояб. 1999 г.
Точнее – художники. Троюродные братья, оба родились в начале пятидесятых годов в селе Чалтырь под Ростовом-на-Дону. Это Кероп Согомонян и Калуст Мовсесян.
Село небольшое, и удивительно, что каждый из братьев сам по себе – яркая индивидуальность. Впрочем, когда они выставляются вдвоем (чаще всего их работы можно увидеть в галерее “Лез Ореад”, в ЦДХ), видно, что у них много общего. Общность выражается прежде всего в портретах, причем это не самая сильная сторона обоих художников. Глазастые личики слегка отдают конфетностью.
Но уж пейзажи… Что у Калуста, что у Керопа – замечательные! У Калуста Мовсесяна они скорее пастельных тонов, но с изумительно переданным настроением, воздушные и широкоплановые. У Согомоняна цвета более темные и насыщенные, а детали более прописаны.
Согомонян силен еще и натюрмортами, а они подвластны далеко не каждому, хотя пытаются их писать практически все.
Жаль, что оба брата сейчас не имеют возможности спокойно ходить по Москве – кавказская внешность... За державу обидно – Россия никогда не отличалась шовинистской истерией и не превращала художников в потенциальных преступников наравне с торговцами наркотиками.
ЗСВ
№ 26, 22–28 нояб. 1999 г.
В одном из лучших залов Санкт-Петербурга – Манеже – открылась большая персональная выставка Виктора Данилова, чье творчество носит универсальный характер. В самом начале его пути преобладала деревянная скульптура, затем появилась обильная станковая графика (тушь, акварель, пастель и другая техника) и, наконец, непосредственно от графики отпочковалась живопись, малых и весьма внушительных размеров. На выставке, соответственно, представлены все виды искусства веселого, ироничного и производительного художника, опирающегося в равной мере и на традиции русского народного творчества, и на современное европейское искусство от Пикассо до наших дней.
Постоянно работая в природе Петербурга (Шувалово), Данилов является активным членом большого коллектива художников, образовавших своеобразный питерский Барбизон.
Сегодня гости северной столицы, всерьез интересующиеся изобразительным искусством, стремятся посетить не только традиционные выставочные залы и музеи Петербурга, но и стихийно возникшие “дачные” центры художественной жизни (Удельная, Озерки, Шувалово).
Вильям Мейланд
№ 27, 29 нояб.–5 дек. 1999 г.
В помещении Института русского языка (ул. Волхонка, д. 18/2) на третьем этаже, где разместилась американская туристическая компания “Travel-House”, открылась выставка живописи и графики Аннамухамеда Зарипова. Давно живущий в Москве туркменский художник продолжает в своем творчестве сугубо ориенталистское направление. Колористически многие произведения напоминают то темные и пастозные полотна Жоржа Руо, то декоративные компо-зиции Александра Тышлера. Но при этом Зарипов не забывает и о своей родной туркменской символике и сугубо каракумских образах и красках. Древние мавзолеи, верблюды и ослики, предметы народного быта, женщины в нарядных одеждах и украшениях, раскаленное солнце над барханами, превращающееся иногда в зловещий темный шар – все это в разные периоды творчества сменялось не раз чисто абстрактными геометрическими формами или неожиданно обесцвечивалось до призрачного состояния.
Увы, в таинственную творческую лабораторию Аннамухамеда, как в одну и ту же текущую реку, нельзя войти дважды.
Вильям Мейланд
№ 2 (33), 10–16 янв. 2000 г.
Илья Глазунов – больше, чем художник. Или меньше – кому как нравится. В любом случае о нем приходится говорить как о глобальном явлении в масштабе и позднесоветской, и раннекапиталистической России.
Начнем с советской эпохи. Как ни парадоксально, тогда художникам было в определенном смысле проще. Нашел в себе смелость встать в оппозицию к режиму – все, популярность обеспечена. При этом еще и смог «договориться» с властью, сделал пару реверансов вроде написания портрета Брежнева, – все, готова «раскрутка» на всех уровнях. И Глазунов – тому пример.
Однако русская идея – не игрушка, и патриотизм – тем более. Можно быть патриотом, любить Россию, но вовсе не обязательно кричать об этом на всех углах и изображать на своих холстах скорбно-смиренные великомученические лики. И если художник все-таки встал на эту дорожку, он должен знать, что играть с национальными идеями – все равно, что с пороховой бочкой. Рано или поздно наступает момент, когда не идеи подчиняются творчеству, а наоборот.
А Его Величество Искусство ой как не любит чему-либо подчиняться, даже если это национальная идея или христианство! И тут-то творчество прекращается, начинается или политика, или идеология, или что-либо еще, к искусству имеющее отношение лишь постольку, поскольку написано маслом по холсту. В этот капкан еще в семидесятые годы и попал Илья Глазунов. И его пышная выставка в Большом Манеже на Новый 2000 год – всего лишь признак того, что ничего за двадцать лет наша власть не поняла (конечно, не в строительстве транспортных развязок, а в искусстве).
Когда Глазунову «за так» предоставляется государственный зал – Манеж, аренда которого на месяц стоит несколько сотен тысяч (!) долларов, становится по-настоящему обидно за державу. Неужели вы, господа власть имущие, думаете, что живопись Ильи Сергеевича настолько важна, что ради этого госбюджет может недосчитаться миллионов рублей?
Да и ради чего? Подавляющее большинство российских людей уже выработало иммунитет против «квасного» патриотизма. И не зря. Посмотрим: Запад без него вполне обходится, а вот надо же: «их» спортсмены при исполнении государственного гимна плачут! Стоят этакие бугаи, и по щекам катятся слезы. Почему-то я такого у «наших» пока что не наблюдал, несмотря на все глазуновские речи и выставки.
Не пора ли понять, что патриотизм – чувство неизмеримо более глубокое, чем умильное взирание на лики святых угодников? И ничто так не подрывает у людей ощущение психологического единения с национальной идеей страны, как откровенная спекуляция патриотизмом. Надо делать дела, реально улучшать жизнь людей!
«Товарищ правительство», неужели вас ничему не научил крах советской власти? Только-только стали переходить от дешевых лозунгов к делам – и вот опять! Да наплевать полуголодной старушке с нищенской пенсией на все Манежи, вместе взятые! А давайте-ка посчитаем, сколько пособий детям и старикам можно было бы выплатить на те огромные деньги, которые бы обычные коммерсанты заплатили за предоставление Манежа на самое золотое, новогодне-рождественское время? А сколько дорог можно было бы починить?
Если Илья Глазунов считает себя великим художником (это его личное право), то пусть зарабатывает продажей работ и арендует на свои деньги хоть Кремлевский Дворец Съездов.
Как же! За госсчет он не только выставляется в Манеже, а еще и создает свой персональный музей на Волхонке, напротив Пушкинского. Только не будут ли последующие поколения смотреть на глазуновскую живопись с таким же презрением, как мы смотрим на аляповатый «псевдорусский» архитектурный стиль начала ХХ века?
Спекулянты русской национальной идеей жили, живы и будут жить, а в итоге весь цивилизованный мир воспринимает нас как нечто дремучее и безнадежно отставшее. Каковы первые мысли европейцев при слове «Россия»? Мафия, матрешки и Манеж. Сокращенно – «МММ».
Когда же наш народ прекратят обманывать?
Сергей Заграевский
№ 7 (38), 14–20 фев. 2000 г.
Евгения Дьяконова – художник по меркам Московского союза художников молодой, сформировавшийся в начале девяностых. Но безнадежно устаревшие оценки реакционного Московского союза художников абсолютно неприменимы к поколению тридцатилетних, оказавшихся в условиях, когда все зависит только от себя самого.
Кого-то из молодых художников постсоветская эпоха толкнула в объятия рынка и практически погубила, а кого-то вырастила и закалила.
Евгения Дьяконова относится к тем, кто выжил и обрел свою индивидуальность.
На ее работах удивляет богатство и разнообразие красок и оттенков, причем в самых неожиданных, иногда даже будто бы «грязных» сочетаниях. Только потом я узнал, что художница использует на холстах... высохшие краски с палитры! Прямо отскребает и наклеивает на холст целые куски. А вокруг этих кусков уже пишет в соответствующем колорите – ее живопись при столь оригинальной технике вполне фигуративна.
А судьбу Евгении Дьяконовой вполне можно назвать слепком с судьбы поколения. Кем и в каких странах она только не работала! В 1993 году ей даже было присвоено звание... почетного гражданина штата Оклахомы, причем за деятельность на какой-то передвижной выставке в США. Забавно, но очень приятно и трогательно.
А сейчас Евгения часто выставляется в ЦДХ, в основном, на выставках «Авроры Интернешнл». И среди молодых, энергичных участников выставок «Авроры» ее нельзя не заметить.
ЗСВ
№ 9 (40), 28 фев.–5 марта 2000 г.
К буклету персональной выставки Натальи Нестеровой в Обнинске
Я не берусь объяснять картины Натальи Нестеровой. Они говорят сами за себя или таинственно молчат, вмещая множество наших догадок и недоумений. Самая же их главная родовая особенность – отсутствие сиюминутности. И дело не только в том, что Нестерова намеренно старается изображать вечное и общечеловеческое. Она достаточно часто обращает свое внимание на самые обыкновенные предметы и явления, но как-то так получается, что на ее холстах они перестают быть обыкновенными и бытовыми. Видимо, писание картин – в принципе не будничное занятие.
Изображаемое Нестеровой длится и длится во времени, никогда по существу не кончаясь. Речь не только о таких произведениях, как, например. “Пьета”, “Распятие” или “Тайная вечеря”. Люди, вкушающие за праздничными столами или сидящие в шезлонгах на пляже, или играющие в карты – это такие, как ни странно кому-то покажется, представители вечности. Такова их роль в жизненном театре – сидеть в шезлонгах, играть в карты или банкетировать... Художник однажды застал их за тем или иным занятием и навсегда “остановил мгновение”.
Остановил основательно, монументально, почти как скульптор. Круглящиеся головы, тела или фрукты на столе вылеплены кистью таким образом, что зритель чувствует их объемность и живую тяжесть. Не картины, а памятники. Не будь холст плоским, его впору было бы обходить вокруг. Тем более, что многие персонажи изображены со спины. Что они едят и куда смотрят – неведомо.
Но это же странное положение тел и голов позволяет нам с большей свободой фантазировать и даже перевоплощаться в нестеровских героев. А перевоплотившись, нам ничего не остается, как жить по законам, предложенным художником, то есть жить сейчас и всегда, соотнося свое “сейчас” с вечностью.
Бегущие впереди прогресса модные критики в очередной раз похоронили традиционную картину и даже саму “устарелую” технику живописи – холст, грунт, краску, кисти... Похоже, что им не до человека вообще. Вместе с подвластными им подопытными художниками они заняты скучными и холодными играми-проектами. Соответственно, и Нестерову они в лучшем случае числят по разряду музейных художников, то есть в прошедшем времени. Между тем она не просто наш современник. Она, как всякий большой мастер, способна радовать и беспокоить зрителей своими картинами.
На протяжении четверти века моего знакомства с творчеством Натальи Нестеровой я неоднократно влюблялся в ее произведения или мучительно пытался понять причину исходящего от них беспокойства и растерянно стоял в надежде преодолеть грань между моим будничным “сейчас” и ее длящейся живописью, в преходящесть которой я никогда не поверю.
Вильям Мейланд
№ 10 (41), 6–12 марта 2000 г.
Владимир Чайка не то что молод, а очень молод. Впрочем, Маяковский в этом возрасте уже написал свой шедевр – поэму «Облако в штанах». Помните – «Мир огромив мощью голоса, иду – красивый, двадцатидвухлетний»... Вот столько же лет и его тезке, художнику Чайке.
Те, кто не очень хорошо знаком с творчеством Татьяны Мавриной (1902-1996), говорят, что Чайка похож на нее. На самом деле – ничего подобного. Возможно, прослеживается некая параллель в изображении сугубо русских реалий типа полей и колоколен, но у Чайки другая и цветовая гамма, и мазок, и атмосфера. Естественно, ему еще рано вести ту гениальную «игру», которую могла себе позволить искушенная во всех стилях, суперпрофессиональная Татьяна Алексеевна, ученица Фалька и член «Группы тринадцати».
Но у Чайки есть другое – шанс в эпоху рыночного «миллениума» удержать на холстах нечто свое.
Есть художники, работающие на покупателя, богатство, славу. Есть художники, которым заказывают портреты «сильные мира сего», которых обожают иностранные бизнесмены и новые русские – короче, «денежные мешки»... И дай Бог, чтобы Владимир не соблазнился всем вышеперечисленным – у него в некоторых картинах проглядывает нарочитая лубочность, и ее при желании можно развить в такой «Арбат», что матрешечники обзавидуются.
А можно держать линию Мавриной, которая вынуждена была за свой уникальный стиль заплатить... званием «советского живописца». Да-да, когда она начала писать свои по-настоящему гениальные «наивистические» работы, реакционные руководители МОСХа стали ее считать то ли детским иллюстратором, то ли «народным промыслом», то ли выжившей из ума старушкой. Но она была гением. Впрочем, почему «была» – гении не умирают.
Вот, Володя, перед тобой две дороги. Уже видно, что ты выбрал правильную, но дай Бог тебе на ней удержаться – в 22 года еще очень трудно загадывать на будущее. Могу тебе сказать только одно – настоящему художнику ой как нелегко! Если ты готов и к вежливым отказам галерей, которым подавай очередного Сальвадора Дали, и к пустым выставкам, и к пожимающей плечами публике – тогда дерзай, и ты увидишь, как с годами пожиманий плечами будет все меньше и меньше...
ЗСВ
№ 14 (45), 3–9 апр. 2000 г.
В художественной жизни Москвы событие: открылся ювелирный салон. А почему это событие именно в художественной жизни – потому что называется салон “Никас”. То есть Николай Степанович Сафронов, член Профсоюза художников.
Не знаю, как кто, а я Никаса Сафронова по-своему люблю. Нет-нет, не за художественные достоинства его произведений – это “салон” или китч (кому как больше нравится) в чистом виде, причем работа “на поток” его отнюдь не улучшает. Справедливости ради скажем, что он неплохой портретист, а его портреты начала восьмидесятых были даже хороши, пока он их не поставил на этот самый “поток”. Но, конечно, его “сюрреалистические” композиции типа женщины с головой кошки абсолютно надуманы и фальшивы.
А люблю я Никаса Сафронова за откровенность, с которой он работает на публику и на продвижение своего имени. Молодец – не рядится под “народного художника”, как Александр Шилов или Илья Глазунов, не платит искусствоведам, чтобы они воспевали его как гения, а нашел свою “экологическую нишу” в салонной живописи для “новых русских” и прекрасно себя чувствует. И не стесняется – то в “Плейбое” снимется, то очередной сотней побед над женским полом в прессе похвастается. Опять же, чего стесняться такому стройному красавцу?
И вот один из “этапов большого пути” – ювелирный салон на углу Нового Арбата и Садового кольца, почти напротив американского посольства. Над входом – портрет Никаса, внутри – изобилие его картин, точнее, авторских копий, специально выполенных в красноватом колорите под цвет общего дизайна.
У входа несколько стендов с фото – Никас и Софи Лорен, Никас и Горбачев, Никас и множество других, не менее знаменитых господ. Забавно, но по новорусским меркам, наверное, “круто”. Улыбчивые продавцы, вполне приличный выбор драгоценностей. Дабы меня не заподозрили в том, что статья “заказная”, оговорюсь, что цены велики даже по меркам Нового Арбата, но это вопрос уже не к Никасу, а к владельцам салона.
Одно могу сказать: чует мое сердце, недолго Николаю Степановичу Сафронову находиться в рейтинговой категории “2-В”. Еще немного – и он займет достойное место в “1-В” рядом с Шиловым, Глазуновым и Церетели.
ЗСВ
№ 15 (46), 10–16 апр. 2000 г.
БУКЕТ СКОМОРОХА
Люблю читать пресс-релизы. Воспользоваться содержащейся в них информацией доводится нечасто из-за обилия рекламных пассажей и наукообразия, но зато можно сразу почувствовать стиль. Вот и от пресс-релиза выставки Игоря Снегура в галерее “Файн-Арт” я сразу же получил удовольствие. Первая фраза: «Игорь Снегур, знаменитый художник, Мастер живописи и рисунка»... Куда точнее было бы спокойное слово “известный”, а уж “мастер” следовало бы наверняка писать не так, как пишется слово “Бог”.
Не отказывая Снегуру в мастерстве, тихо замечу, что выставка получилась ПРОДАВАБЕЛЬНАЯ. И это хорошо, так как понятие “галерея” включает в себя и коммерческую ипостась. Чтобы существовать, нужно торговать, что “Файн-Арт” и старается делать. Не все же месяцы в году двигать, глядя с востока на запад, непродавабельное концептуальное искусство и прочие актуальные изощрения.
Снегур, при всех его абстрактных и словесных извивах, художник реальной коммерческой практики. Его живопись пронизана графикой. Он тщательно вычерчивает свои холсты и листы и поэтому имеет полное право считать, что “началом живописи” является “соотношение аморфной формы и геометрии”, а цвет у него лишь “третье начало живописи”. С давних андеграундных лет до нынешней плюралистической расслабухи Снегур является в высшей степени последовательным художником, что бы он ни изображал. Мне лично на выставке больше всего понравился “Букет скомороха”(1999), составленный из кудрявящихся ветвей-листьев свеклы и капусты. В нем есть все – и геометрия, и цвет, и любимая автором витиеватость, и, соответственно, что-то автопортретно-веселое.
Вильям Мейланд
№ 19 (50), 8–14 мая 2000 г.
ВЫСТАВКА ГУРАМА ДОЛЕНДЖАШВИЛИ В ФИЛИАЛЕ ВСЕМИРНОГО БАНКА
Виртуозное владение техникой карандашного рисунка и офорта выдвинуло кутаисского художника Гурама Доленджашвили в ряды лучших графиков последнего двадцатилетия. Его произведения хранятся в крупнейших музеях, галереях и частных собраниях Грузии, России, Европы и Америки.
Все, что Гурам изображает на листе бумаги, можно было бы назвать фантастическим реализмом. Туман, лунный свет, облака, снежные сугробы, лесные заросли или самые простые предметы сельского быта превращаются под его рукой в особую поэтическую субстанцию. Но как бы мы ни растворялись в его таинственных пейзажах, не стоит забывать, что перед нами не земля и небо вообще, а весьма конкретная и любимая художником страна – Имеретия (Западная Грузия).
Основное жанровое предпочтение художник отдает пейзажу. Кроме количественно преобладающих зимних видов, Гурам часто изображает осенние состояния природы. Иногда это просто сельская идиллия – усыпанные сухими листьями поляны, пронизанные солнечным светом; кусты и деревья, уголки сада, крестьянские постройки и т.д. Иногда возникает сюжет и появляются люди, занятые сбором урожая, изготовлением вина и прочими сельскими хлопотами. Причем для самого художника все это не экзотика, а знакомая с раннего детства жизнь его родных, друзей и соседей.
Лишь в один из ранних периодов творчества Гурам подпал под обаяние музы дальних странствий и создал обширный цикл графических работ, посвященных крайнему северу. Останки древних ископаемых животных, причудливые очертания скал на океанском побережье, рыбацкие сети, лодки, морские птицы – все интересовало молодого художника как необычный и богатый материал для графических изображений.
Но возвращаясь в Грузию, и конкретно в свою маленькую по сравнению с прочим миром Имеретию, Доленджашвили по-новому открывал для себя таинственную бесконечность, казалось бы, знакомой природы и поэзию сельского быта. Причем удивительно, что, несмотря на предельно точное и подробное, почти стереоскопическое изображение, художник не теряется в мелочах. Каждый его пейзаж или натюрморт целен и крепок по композиции. В каждом живет щедрая душа древнего народа.
Вильям Мейланд
№ 21 (52), 22–28 мая 2000 г.
13 мая после тяжкой болезни скончался художник Рубен Варшамов. Последние два месяца он был прикован к постели и сильно страдал, так что прекращение земного существования было для него избавлением от боли. Но для очень многих людей, остающихся жить в этом мире, его смерть – горькое событие. В словах “для очень многих” нет никакого преувеличения: Варшамов был главным редактором и душой журнала “Веселые картинки” и, уйдя из жизни, оставил миллионы детей в некотором смысле сиротами. Вся надежда теперь на то, что, будучи прекрасным организатором, он воспитал за те 22 года, в течение которых руководил журналом, столь профессиональную и сплоченную команду, что она сумеет продолжить его дело на должном уровне.
Те же, кто лично знали Рубена, осиротели в буквальном смысле слова. Его духовная щедрость, неизменная приветливость, нелицемерное участие к тем, кто нуждался в участии, готовность помочь попавшему в беду притягивали к нему душу каждого, кто с ним соприкасался. Никто из них не сможет забыть его до конца своей жизни.
Неся на плечах тяжелый груз административных обязанностей, Варшамов каким-то чудом находил время для собственного творчества. Он был виртуозным мастером графики, занимался живописью, часто выставлялся, всякий раз радуя зрителей чем-то новым. Он был одним из лучших анималистов России, знал каждую Божью тварь, от улитки до носорога, так хорошо, что мог нарисовать по памяти в любом ракурсе. Секретом такого знания была не только феноменальная зрительная память, но и то, что он по-настоящему любил животных.
Но и это еще не все. Он был мастером спорта по парусным гонкам, участником многих престижных регат, неднократным призером первенства страны. Так что сиротами остались и его матросы.
Тайна смерти на земле неразрешима. Но когда уходит такой человек, невольно начинаешь думать, что он не мог уйти в никуда, что мы с ним где-то встретимся.
Виктор Тростников
№ 32 (63), 7–13 авг. 2000 г.
Галина Быстрицкая – художник непростой для восприятия, а тем более для рассказа о ней. Но все же попробуем описать ее творчество «вербально».
В России в 20-е годы был популярен французский художник Альбер Марке. Настолько, что из его творчества выросла знаменитая «Группа тринадцати». Отличительная особенность Марке – склонность к урбанистическому пейзажу, придание ему размытого, воздушного характера.
Галина Быстрицкая взяла у Марке многое, кроме размытости и воздушности. Наоборот – ее работы настолько «пастозны», имеют такой густой мазок, что дома и города кажутся вылепленными из пластилина, потекшего от жары. В этом сила Быстрицкой – по ее картинам никогда не скажешь, что они написаны хрупкой, худенькой женщиной с нежным голосом.
Любопытна склонность художницы к глубоким зеленым колоритам. Более того – к ним настолько привыкаешь, что их отсутствие создает ощущение чего-то «не того». Может быть, в этих зеленоватых «пластилиновых» пейзажах и есть уникальное явление – творчество Галины Быстрицкой? Есть у нее и портреты, и натюрморты, и обнаженная натура, и работы с яркими, даже кричащими тонами, но это вроде бы как и не совсем она.
Профессионализм ей позволяет писать все, что угодно. А вот искусство диктует свои законы и достаточно жестко указывает Галине на то, что ей делать можно и должно, а чего не рекомендуется. Юг, Венеция, Майорка, «теплые края» – вот это «конек» Быстрицкой, и, видимо, там она черпает свои уникальные колориты. В средней полосе России атмосфера совсем другая, а художница любит и умеет писать с натуры.
ЗСВ
№ 47 (78), 20–26 нояб. 2000 г.
Не перестаешь удивляться нестандартности поступков этого странного народа – художники. То на остров какой-нибудь уедут к папуасам или в Гималаи заберутся, где нормальному человеку дышать нечем. Ни с того, ни с сего ухо себе отрежут, или продадут родительский дом и все деньги ухнут на «миллион, миллион алых роз» для заезжей певички! А совсем недавно художник Адольф Шестаков взял да и подарил все свои картины Российскому гуманитарному университету. В наше время поступок явно нестандартный.
Искусство Шестакова совершенно некоммерческое. Это «искусство для искусства», поиски новых средств выразительности, которыми Шестаков занимается практически всю свою творческую жизнь. Еще в конце 50-х он поступил в знаменитую Экспериментальную Студию Элия Белютина. Живопись «белютинцев» совершенно не была похожа на повсеместный соцреализм, такой свободы проявления живописных фантазий в то время, да и много позже, не знали ни в одном творческом объединении. Элий Михайлович призывал студийцев «увидеть мир предметов в новой категории, одухотворить виденное, выразить прекрасное в знаке». При этом вместе со студийцами Шестаков много работал на натуре, три года подряд художники даже сообща нанимали пароход и плавали по Волге.
В 1962 году «белютинцы» выставили свои работы в Доме учителя на Б.Коммунистической улице. Резонанс выставки был огромным, впервые заговорили о том, что в СССР есть абстрактное искусство. Буквально через 2-3 дня их пригласили принять участие в юбилейной выставке МОСХа в Манеже. Скандал, разразившийся после посещения Манежа Хрущевым, уже стал достоянием истории. После этого, как и следовало ожидать, неофициальным художникам запретили где-либо выставляться. Вся последующая жизнь студийцев проходила на даче Элия Михайловича в Абрамцево, где каждый желающий мог увидеть их картины.
В сентябре 1975 года Шестаков участвовал в одной из немногих разрешенных выставок «неофициального» искусства в павильоне «Дом культуры» на ВДНХ. Такого количества народа не собирали, пожалуй, все многочисленные залы официального искусства за несколько лет. В 60-70-е годы картины Шестакова можно было увидеть в нонконформистском кафе «Синяя птица», а также на весьма популярных в то время квартирных выставках.
Что и говорить, повороты истории неожиданны и непредсказуемы. Сейчас, когда все разрешено, то вроде бы никому ничего и не нужно. В чести этакий натюрмортно-пейзажный соцреализм – хорош для интерьеров, а потому и покупается. Хотя, что до меня, я бы лучше купила работы Шестакова – они помогают думать и чувствовать. Ну, да что теперь поделаешь, дареное не дарят и не продают.
Вера Собко
№ 49 (80), 4–10 дек. 2000 г.
Памяти Леонида Михайловича Стиля
Это было давно. В 1974 году в подмосковную Балашиху приехал из Киева художник Стиль. В Балашихе в то время не существовало городской картинной галереи, обыкновенный текстильно-промышленный районный город не имел даже своего архитектурного центра. Это сейчас на главной площади Славы в Балашихе стоят единственные в городе белые часы, показывающие время. А в те годы в «пятиэтажке» на площади Славы были только магазины, каждый день разгружались огромные машины, по площади летали обрывки бумаг, лежали остатки ящиков...
Л.М.Стиль понял, что площадь Славы должна быть местом, где вечный огонь павшим землякам соседствует с вечным огнем изобразительного искусства. Его усилиями в 1976 г. была открыта городская картинная галерея, магазины получили новые помещения, а художники – возможность показывать картины зрителям. Многих художников, подаривших свои полотна городу Балашихе, уже нет в живых. Это А.Шигаев, А.Потапов, П.Назаров, В.Девятко, С.Обухов...
Десять лет деятельности галереи при Л.М.Стиле были весьма плодотворными. По его проекту в верхних этажах двух 9-этажных домов, построенных на площади Славы, были открыты художественные мастерские и детская художественная школа. Леонид Михайлович еще мечтал о Доме художника в Балашихе и филиале Академии художеств на территории санатория «Красная Роза», где (опять же его усилиями) для художников были открыты флигеля для мастерских, но этим планам не суждено было осуществиться. Стиль доживал свои последние годы в штате Лос-Анджелес, а его сын Алексей основал там «Союз русских художников».
В Балашихе в 1996 году отмечали 20-летие создания галереи, но имя ее первого директора Л.М.Стиля усиленно замалчивалось. Тем не менее, в сердцах людей, посещавших ее при жизни художника в Балашихе, навсегда останется персональная выставка, прошедшая в 1982 году к 60-летию художника.
«У Стиля нет стиля» – любил шутить мастер. Тем не менее, его картины находятся в крупнейших музеях мира – в таких странах, как Япония, Франция, Чехия, Бельгия, Америка и Канада.
Верится, что придут времена, когда и в Балашихе сотрудники картинной галереи не будут замалчивать имя ее основателя.
Максим Святогоров
№ 7 (90), 12–18 фев. 2001 г.
ПОРТРЕТЫ ДМИТРИЯ КРЫМОВА
Круг лиц, узнаваемых всеми или знакомых только самому изобразившему их художнику; портреты друзей, к которым можно обратиться в минуту жизни трудную... Пройдет каких-нибудь 50-70 лет, и о каждом изображении, отделившемся от оригинала, будут судить не только как о персонаже российской общественной жизни, а преимущественно как о произведении искусства конца ХХ столетия.
Это не преувеличение и не чрезмерно оптимистическое предсказание. Это скорее констатация нормального бытия портретного жанра, который по мере своего старения разделяется на различные потоки. Московский художник Дмитрий Крымов делает все возможное, чтобы его герои, благодаря сугубо формальным качествам живописи, графики и приемам других сопредельных видов искусств, избежали салонного прозябания в пышных рамах.
Крымов давно уже един в двух лицах – как театральный художник и как живописец. Театральная практика провоцирует его на нестандартные композиционные и фактурные приемы в станковых видах творчества, а живопись и графика делают более изысканной сценографию. В представленных на выставке портретах органическое взаимодействие искусств дало желаемый результат – получилось своего рода театральное зрелище ярких характеров наших современников. Занимаясь вроде бы исключительно камерным «театром для себя», Крымов в итоге сотворил «театр для нас».
Свободный в выборе выразительных средств художник пользуется при портретировании экспрессивным минималистским рисунком, строящим каркас образа, достаточно сдержанным употреблением красок, идущих в основном для создания нейтрального фона и прицельного касания лиц и рук, и, наконец, обильным употреблением тканей, картона, бумаги и иных материалов, приклеенных к холсту. Иногда он, не ограничиваясь классическим коллажем, буквально одевает своих героев в одежды, позаимствованные с их же плеча. Он прав – своя рубашка ближе к портретируемому телу.
Литераторы, дипломаты, банкиры, журналисты, политики, врачи, режиссеры, коллеги-художники... Мы можем знать о них кое-что или, например, не знать ничего об их профессии. Для автора же это прежде всего близкие друзья и добрые знакомые, которых он любит, ценит и, соответственно, не идет в своем рисовании-живописании дальше доброго юмора и комического гротеска.
Единственный объект, с которым он волен поступать, как заблагорассудится, это он сам – художник Крымов, грустно взирающий со всех своих автопортретов. Яркая полосатая рубашка в очередном автопортрете с женой только подчеркивает постоянную крымовскую меланхолию. Кстати, веселящихся среди портретируемых также немного – один политик, один банкир и один жизнелюбивый живописец. Остальные сосредоточены, иногда напряжены или по-философски задумчивы. Видимо, все остается по-прежнему, как и в начале века: «Для веселия планета наша мало оборудована».
Приступая к очередному портрету и дойдя в этом интимном занятии до цифры 21, а затем и превысив ее, художник явно не ставил перед собой эпических задач по созданию группового портрета героев нашего времени. Тем не менее, кое-что монументальное и очень крепко сидящее во времени получилось безо всякого дидактического нажима со стороны автора.
Для поклонников гладкописи и сладкописи Крымов – грубый модернист, оставляющий швы и фактурные напластования даже на лицах. Для продвинутых радикалов всех мастей он чуть ли не смиренный архаик-традиционалист. Для меня, почти двадцать лет наблюдающего метаморфозы его творчества, Дмитрий – вечно сомневающийся мастер, научившийся, тем не менее, продолжать на холсте «любви и печали порыв центробежный».
Вильям Мейланд
НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ АРХИВА АРТ-ГАЗЕТЫ
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на авторов, газету и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский