НА СТРАНИЦУ «СОЦИАЛЬНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА»
Сергей Заграевский
ИСКУССТВО И ГИБЕЛЬ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Опубликовано
в справочнике «Единый художественный рейтинг», вып.
1.
Что погубило советскую власть?
Для того, чтобы это понять, необходимо начать издалека.
Вначале, как положено, договоримся о терминах. Давайте советской властью обобщенно называть экономическую, политическую и идеологическую систему, существовавшую с СССР с начала тридцатых до конца восьмидесятых. Ленинские «военный коммунизм» и «НЭП» – все-таки не совсем то, хотя формально они тоже звались советской властью. К тому же «Советы рабочих и крестьянских депутатов», от которых этот термин пошел, появились еще в марте 1917 года, и Октябрьская революция шла под лозунгом «Вся власть Советам». На самом деле до Октября у Советов была хоть какая-то власть, а после не осталось никакой, но это уже другая тема.
Конечно, все то, что нам говорили на политинформациях о каком-то глобальном, научно обоснованном отличии советской власти от «империализма», а социалистической политэкономии от капиталистической – полная неправда. Все было куда проще: коммунистическими идеями прикрывали диктатуру, ориентированную на завоевание мира. Этих целей и не скрывали, только декларировали возможность их достижения мирным путем, прекрасно понимая нереальность последнего.
Впрочем, знаменитый постулат военных диктатур «хочешь мира – готовься к войне» никто и не отменял. Отсюда и все специфические «диктатурные» черты социалистической экономики – распределительная система, глобальная тарификация, направление практически всей прибыли в распоряжение государства, госсобственность на все предприятия и прочее. Фактически вся страна превратилась в одну гигантскую корпорацию, до которой западным монстрам типа «British Petroleum» или «General Motors» было очень далеко.
А как известно, чем больше корпорация, тем труднее ею становится управлять и тем меньше знает правая рука, что делает левая. Справедливости ради надо сказать, что сверхцентрализация более-менее работоспособна в условиях военного времени и, возможно, именно благодаря этой системе Сталину удалось победить в войне.
Но потом-то война кончилась для всех, кроме СССР! И вроде бы относительно мирные шестидесятые-семидесятые годы на самом деле прошли под знаком непрерывной «прелюдии» к глобальной войне, в которой Корея, Вьетнам и Афганистан являлись лишь полигонами для испытания новых типов вооружений.
И в условиях фактической войны абсолютно не удивляет злобная травля Пастернака, Бродского, Синявского, Даниэля, Солженицына, Рабина и героев правозащитного движения. Инстинкт подавления инакомыслия присутствует у любой диктатуры. На войне как на войне, хоть она и «холодная»…
2.
Наше поколение воспринимает время, прошедшее со смерти Сталина до начала девяностых, как множество эпох – «раннего» Хрущева (1953-1956), «оттепели» (1956-1964), «раннего» Брежнева (1965-1970), брежневского «застоя» (1970-1982), андроповских попыток установления жесткой власти (1983-1984), черненковского «возврата к застою» (1984-1985), горбачевской «перестройки» (1985-1991), начала гайдаровских реформ (1991-1993).
Возможно, в самом недалеком будущем историки будут описывать все вышеназванные периоды как один – переходный от сталинской диктатуры к демократическому государству (если нам все-таки удастся к нему окончательно перейти).
Несомненно, историки скажут, что крах советской власти был вызван тем, что если в конце тридцатых Сталину удалось расколоть западный мир и натравить Гитлера на Западную Европу, то после войны ни ему, ни его преемнику Хрущеву ничего подобного сделать не удалось. Против СССР оказались ресурсы всего мира. Хрущев им мог противопоставить только лихорадочно осваиваемую целину, а Брежнев – сибирский нефтегазовый комплекс. И то, и другое по себестоимости проигрывало «вражеским» аналогам – канадской пшенице и арабской нефти. К тому же общеизвестно, что чем больше корпорация, тем меньше у рядового работника заинтересованность в глобальных результатах ее деятельности и, соответственно, ниже производительность труда.
Возможно, будут сделаны выводы, что в конечном итоге Советский Союз погубило изобретение самоубийственного ядерного оружия: Сталин применить его не мог (у американцев его тогда было гораздо больше), Хрущев и Брежнев, слава Богу, не решились, а без него глобальной войны против США никак не получалось. Поэтому начатая Сталиным в тридцатые годы война за мировое господство превратилась в «гонку вооружений», то есть приняла экономический характер. А экономическую войну СССР проиграл еще в пятидесятые годы.
Силы это признать нашлись только у Горбачева, а до этого все попытки его предшественников что-то «выкрутить» из военизированной советской экономики заканчивались неудачей. Политическая и экономическая диктатура теоретически позволяла руководителям СССР делать все, что угодно, только практически не получалось – не хватало ресурсов. В итоге последние непрерывно снимались с «потребительского сектора» и шли на подготовку гипотетической войны. Параллельно с небывалым и абсолютно неоправданным накоплением вооружений медленно, но верно пустели магазины…
Все это нашим потомкам предстоит не раз анализировать и, несомненно, глубинные макроэкономические и политические причины краха советской власти будут подробно рассмотрены.
3.
Но возникает резонный вопрос: почему советская власть пала почти незаметно и без какого-либо политического переворота?
Действительно, 7 ноября 1987 года трудящиеся еще ходили на демонстрацию, посвященную 70-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. А путч ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению) в августе 1991 года уже был попыткой реставрации советской власти. Значит, крах советской политической и экономической системы имел место между этими двумя датами.
На самом деле временной диапазон можно еще более сузить. В конце 1989 года от СССР начали одна за другой откалываться «страны социалистического лагеря». Вспомним: все это воспринималось и нами, и нашим правительством (а ЦК КПСС еще никто не отменил) вполне спокойно. Почти что как должное. Мы даже не удивлялись, что советские телекомпании транслируют слом берлинской стены и кровавые кадры расстрела Чаушеску безо всяких «идеологических» комментариев, честно и объективно.
В 1990 году вышел закон «О собственности», констатировавший существование частной собственности на средства производства. Как мы помним, в советское время собственность была только государственной и «кооперативно-колхозной», а в «личной» мог быть в лучшем случае автомобиль. Даже жилья советские люди в собственности не имели, а в 1990 году уже началась массовая приватизация квартир…
Значит, в 1990 году советской власти в том политическом и экономическом понимании, о котором мы «договорились» в начале этой статьи, уже не было.
Так что же произошло между 1987 и 1990 годами? Вроде бы, слава Богу, ни мировой войны, ни голода, ни катастрофического неурожая, ни чумы, ни массовых восстаний, ни «дворцовых переворотов»…
4.
Придется вспоминать классическое ленинское определение революционной ситуации: «верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому».
Может быть, «верхи не могли»?
Могли, и еще как могли. Горбачев и начинал как заурядный советский генсек, и долго хранил соответствующий менталитет, и первая его громкая «кампания» была не новой – за трезвость пробовали бороться и Сталин, и Хрущев, и даже Брежнев…
Не раз приходилось слышать такое мнение: Михаил Сергеевич, находясь во главе страны с 1985 по 1991 годы, обдуманно совершил серию тонких политических ходов, направленную на крах советской политической системы, а уж экономика как-то сама за ней «потянулась».
Этот вариант не проходит. Дело в том, что у Горбачева в начале девяностых был прекрасный шанс восстановить свой авторитет на политической арене и навеки остаться в памяти потомков «спасителем отечества» – объявить, что уничтожение СССР было им задумано, спланировано и осуществлено, а советскую власть он возненавидел, еще работая помощником комбайнера в Ставрополье и глядя на то, до чего Сталин довел сельское хозяйство. Если Михаил Сергеевич этого не заявил, даже баллотируясь в президенты РФ – значит, все-таки в конце восьмидесятых он просто «упустил» ситуацию.
Сработало «прогрессивное» окружение Горбачева? Это Лигачев, Рыжков, Язов и Лукьянов – «прогрессисты»? А может быть, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Андрей Андреевич Громыко (1909-1989)? Вряд ли…
Такие люди, как Ельцин и Яковлев, а тем более «младодемократы» Попов и Собчак, выдвинулись несколько позже и «генеральную линию партии» никогда не формировали. А высшее руководство КПСС всегда старалось оправдать «коммунистическое» название партии. Вспомним травлю Сахарова партийным большинством съезда народных депутатов в 1989 году, вспомним, как на XIX партконференции поливали грязью Ельцина…
Так что верхи «могли», и «могли» бы еще долго.
Значит, «низы не хотели»?
Поскольку третьего варианта пока что никто не придумал, остается этот. Но большая часть советского народа не особенно «хотела» и в семидесятые годы, а советская власть при этом держалась вполне прочно. Что же такое произошло в конце восьмидесятых? Почему «не хотели» превратилось в «не захотели очень сильно»?
Может быть, в советских людях охоту к партсобраниям и политинформациям отбила данная в 1987-88 годах возможность более-менее цивилизованного зарабатывания денег?
Не похоже. Во-первых, в августе 1991 года площадь перед Белым Домом была запружена не только «новыми русскими», но и теми, чье материальное положение с крахом советской власти сильно ухудшилось. А таких было подавляющее большинство. Помните пустые полки магазинов, заполнившиеся товарами только в 1992 году? Помните «визитные карточки покупателя»? Помните московские талоны на соль и сахар?
Во-вторых, глобальное акционирование и развитие «частной собственности на средства производства» началось только в девяностых, а в 1987-89 годах в «негосударственном секторе экономики» еще не было ничего, кроме кооперативных шапочек и маечек на московском «Рижском рынке» и его аналогах в крупных провинциальных городах. Да и не так уж сладко жилось немногочисленным «кооператорам».
А может быть, люди поверили горбачевским декларациям и телепередаче «Прожектор перестройки»?
Как же! Как говорится, и не такое слышали. Вся эта демагогия воспринималась лишь как очередная кампания, необходимая для сближения с Западом (такие попытки делались и у Хрущева с Эйзенхауэром в конце пятидесятых, и у Брежнева с Никсоном в начале семидесятых). Все знали, что СССР покупает на Западе зерно и станки, и поэтому Запад сегодня нужен. А завтра опять опустят «железный занавес» – и все…
Так все-таки, что же погубило советскую власть? Почему в 1987 году мы еще жили с ней, а в 1990-91 годах – уже без нее?
5.
Придется вспомнить еще один горбачевский термин –«гласность». Конечно, и он воспринимался как очередная демагогия. Помните, был популярен такой «народный» стишок:
Сейчас у нас эпоха гласности,
Товарищ, верь – пройдет она,
И Комитет госбезопасности
Припомнит наши имена!
Но в 1986 году отменили цензуру. Нет, не формальную – ее в СССР как бы и не было, да и зачем она, если все редакции, издательства и типографии находятся в руках государства? Отменили цензуру фактическую – перестали сажать (как минимум, исключать из партии и увольнять с работы) за «запрещенные» книги, за «авангардные» картины, за политические анекдоты. И, что самое главное, отменили государственную монополию на издательства и средства массовой информации.
В этом, собственно, «гласность» и заключалась. В советское время ведь не печатали даже Джеймса Джойса и Генриха Белля! На последнего, например, советские идеологи «обиделись», когда он в 1961 году высказался относительно берлинской стены, и немедленно перестали пропускать в печать…
А тут, кроме дешевых книжечек типа «Как стать счастливой в постели», Россию заполнил огромный поток настоящей литературы. И Замятин, и Платонов, и «Доктор Живаго», и лагерные мемуары, и «Архипелаг ГУЛаг», и «Верный Руслан», и разнообразнейшая иностранная литература.
Книги выходили, и все спешили их покупать. А вдруг исчезнут? Издавали тогда все это некие кооперативные издательства, дорого, паршиво, в мягком переплете, на каком-то жутком желтом офсете – ну и что? Книга есть книга. За «самиздат» могли и посадить, а тут – официально!
Расскажу в качестве исторического анекдота: стихотворение Мандельштама о Сталине «Мы живем, под собою не чуя страны» в 1988 году опубликовали в какой-то «местной» газете (то ли уфимской, то ли иркутской), и мы с друзьями запоминали ссылку на эту газету. Почему? Да потому, что неприятностей за это стихотворение уже ни у кого не могло быть, раз оно опубликовано в советской прессе. Вроде как спросят тебя в КГБ, почему ты этот стих упоминал в такой-то компании, а ты им гордо: «Прочитал в газете «Заря Урюпинска» от такого-то числа! А что, у нас запрещено цитировать советскую прессу?..»
А выставки андеграунда на Малой Грузинской и в зале на улице академика Миллионщикова? А появление в газетах и журналах свободных критических статей? А…
Перечислять приметы так называемой «гласности» можно долго. Самое главное: за эти два года произошел колоссальный сдвиг в духовной жизни людей, получивших возможность соприкоснуться с подлинным искусством и получить объективную информацию о происходящем в стране и в мире. Эти «открытия» в течение весьма короткого времени практически полностью вытеснили идеологическую шелуху типа «триединой задачи построения коммунизма» или «от каждого по способностям, каждому по потребностям».
Видимо, партийные идеологи, открыв «узкую щелочку» для свободы слова и печати, не представляли себе, какой могучий поток через нее хлынет и как быстро он сметет и дело, которому они служили, и их самих.
Отметим, что свободная и непредвзятая информация о происходящем в стране в этом мощном потоке играла далеко не ведущую роль. В той или иной мере она у советских людей была почти всегда – радиопередачи «Свободы», «Немецкой волны» и «Голоса Америки», плюс «самиздат», плюс слухи, плюс политические анекдоты, которые при Брежневе приняли характер национального достояния России… Скорее всего, партийные идеологи в 1987 году сознательно «разрешили» открыто говорить о всех проблемах – экологии, Чернобыле, Афганистане, нищете, детской смертности... Чтобы снизить давление в котле, обычно открывают клапан.
А вот искусство – в основном, этот «поток свободы» из него и состоял, и этого идеологи предвидеть не смогли. Они недооценили, во-первых, огромное влияние произведений искусства на разум и подсознание, а во-вторых, фактор запретного плода, который, как известно, сладок. Это сейчас (к огромному сожалению) большинство людей если читает, то детективы и эротические романы, если ходит в галереи, то к Шилову, а если в кино, то в залы с «долби-саундом» на боевики. А тогда, в 1987-90 годах, люди в метро читали Пастернака, валили толпами на выставки художников-модернистов и стояли в очередях на фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
6.
Казалось бы, ну и что?
А то, что могучая советская система, располагавшая самой большой в мире армией и самой налаженной карательной машиной, не смогла пережить именно этого.
Вместе с подлинным искусством в подсознание людей проникло нечто, не позволявшее воспринимать лживые пропагандистские ходы советской идеологии. Какие могли быть, например, мечты о «светлом коммунистическом будущем» после прочтения гениальных антиутопий – «Чевенгура» Платонова, «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла? А как можно было относиться к КГБ – оплоту социалистической системы – после «Архипелага ГУЛаг» Солженицына или «Колымских рассказов» Шаламова? А можно ли было любить советскую власть после «Крутого маршрута» Лидии Семеновны Гинзбург, «Верного Руслана» Владимова или мемуаров Надежды Яковлевны Мандельштам? А рваться на службу в Советскую Армию после «Ста дней до приказа» Юрия Полякова?
И так далее – даже «безобидная» книга «Москва-Петушки» Ерофеева наносила по советской идеологии страшный удар. Ведь любой ее читатель делал неизбежный вывод: оказывается, не только мы с Васей смеемся над бригадиром и вышестоящим начальством, не только мы пьем вместо работы, и не только мы понимаем, что никакой коммунизм в СССР не строится...
А художественные выставки? И дело даже не в огромной пропагандистской силе «совковых» гротесков Комара, Меламида, Бориса Орлова… Любое «неформальное искусство», безо всякого политического контекста, производило эффект разорвавшейся бомбы. Глядя на «аполитичные» абстракционистские или концептуальные работы, зритель думал «всего-то» следующее: «Надо же, нам это все запрещали, а чего тут такого? Ведь можем, оказывается, жить, как на Западе, и ничего страшного»… Только вот с подобными мыслями идти на комсомольское собрание как-то уж совсем не хотелось.
И пусть в 1987-89 годах казалось, что основ системы все это не затрагивало. На самом деле было затронуто гораздо большее – подсознание людей. Если даже материалист-прагматик Сталин называл писателей «инженерами человеческих душ», то что тут скажешь?
А от подсознания до осознания не так уж и далеко.
То, что коммунистическая идеология рухнула, мы понимали уже в 1990 году. А то, что вместе с идеологией канули в небытие и остальные составляющие советской власти – экономика и политика – мы поняли чуть позже, в августе 1991 года. Как ни парадоксально, при помощи ГКЧП.
В сущности, знаменитое «постановление» вице-президента СССР Янаева «с товарищами» было составлено всего лишь в обычном «совковом» стиле, а вот надо же – оно прозвучало таким диссонансом с уже далеко ушедшей реальностью, что пол-Москвы инстинктивно кинулось к Белому Дому. Похоже, что Янаев, Пуго и компания настолько не ожидали подобной реакции (их не поддержала даже армия), что сбежали из Кремля на удивление быстро. И это был конец.
Так что же погубило советскую власть? Ответ таков: ее погубило множество факторов, но решающим оказалось именно искусство.
Советская государственная система базировалась не на экономике, а на идеологии, а все фальшивые идеологические наслоения были в 1988-89 годах сметены потоком правды. Подлинное искусство не бывает лживым – как говорится, по определению. И человек, соприкоснувшийся с ним, постигает правду. Пусть этой правды всего грамм или миллиграмм, но к килограммам лжи этот человек уже оказывается куда менее восприимчивым. А когда в масштабе страны слились в тонны эти миллиграммы правды, раньше рассеянные в шепоте, политических анекдотах и «самиздате», ложь не смогла перед ними устоять.
И пусть диалектика нас учит, что после каждой революции наступает реакция. И пусть скептики говорят, что на каждую тонну правды найдется килотонна лжи. Но от советской идеологической, политической и экономической диктатуры Россию спасла правда подлинного искусства.
Дай Бог, чтобы Россию больше не пришлось спасать от каких бы то ни было диктатур. Но каждый раз, когда очередной потенциальный Бонапарт начнет рассуждать о необходимости «закручивания гаек» и использовать слово «демократия» в качестве ругательства, у него на пути будет вставать великое российское искусство. И рано или поздно искусство победит любого диктатора, потому что над свободой Духа не властно никакое правительство.
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский
НА СТРАНИЦУ «СОЦИАЛЬНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА»