НА СТРАНИЦУ «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КРИТИКА И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ»
Сергей Заграевский
ДУХОВНЫЙ АУТИЗМ
Опубликовано в справочнике «Единый художественный рейтинг», вып. 5. М., 2002.
«Аутизм (от греч. autos – сам), состояние психики, характеризующееся преобладанием
замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира».
Российский энциклопедический словарь
1.
Для начала – весьма невеселая констатация: зритель на современное искусство не идет. Это в полной мере испытал на себе каждый галерист, каждый музейный работник и, в конечном счете, каждый художник.
Пожалуй, до полного и весьма зловещего абсурда эта ситуация доведена в новых залах Третьяковки на Крымском Валу. На втором этаже периодически проводятся «громкие» выставки вроде Брюллова. У входа стоят очереди, на «брюлловском» этаже – толпа, а на третьем, «современном», – пусто. А ведь там экспонируется не только современное искусство – под общее падение зрительского интереса попали и Малевич, и Петров-Водкин, и Пименов, и Пластов. Но если даже зрители и доходят до них, то побороть соблазн выскочить в дверь, расположенную на «водоразделе эпох» – между «группой тринадцати» и ранними работами Злотникова и Коржева – способны очень немногие.
Такая же ситуация наблюдается в ЦДХ. Когда на втором этаже проводятся всяческие «меховые салоны» – третий этаж пустует, да и в галереях вокруг «коммерческого центра» особого оживления нет. Но там-то хоть понятно, что большинство людей изначально приходит не смотреть на художников, а покупать эксклюзивные меха. Но Третьяковка?
Впрочем, даже на «изгоев Третьяковки» – Нестерову, Старженецкую, Затуловскую, Новикова и других замечательных современных мастеров – пусть хоть пятьдесят человек в день, но посмотрят. А галереи современного искусства – и в Москве, и в Петербурге, и в других крупных городах – просто пустуют. Пустуют и муниципальные выставочные залы. И если последние хотя бы изначально (в конце шестидесятых - начале семидесятых годов ХХ века) задумывались как «камерные» и рассчитывались на жителей близлежащих домов, то для коммерческих галерей такая ситуация означает полный крах. Как минимум, крах выставочной деятельности.
Конечно, остается возможность торговли произведениями искусства, но само слово «торговля» уже предполагает существенное снижение качества произведений. Одно дело – галерея-музей, и совсем другое – галерея-магазин. И дело тут не только в том, что у галерей появляется «комплекс неполноценности» и они машут рукой на подбор художников и работ – лишь бы продать. Все гораздо хуже, так как против «галереи-магазина» начинает работать ее же оружие – рынок.
Дело в том, что во времена «художественного бума» конца восьмидесятых - начала девяностых галереи стремились располагаться в престижных местах, а там, естественно, огромная арендная плата. Значит, конкуренция с дешевым рынком на Крымском Валу и близлежащей набережной оказывается заведомо проигранной, и с произведениями искусства происходит примерно то же самое, что с одеждой и электроникой: там засилие Турции и Китая, а тут – оравы халтурщиков, «набивших руку» и выпускающих стандартные пейзажики со скоростью заводского конвейера.
Вот и появляются такие «галереи-скитальцы», как «Грааль», сменившая несколько «крутых» офисов и в итоге обосновавшаяся в квартире на московской окраине. А с одной из известнейших московских галерей – «Новой коллекцией» – произошла история, смешная и грустная одновременно: она теперь называется... «Крокин». И произошло это название не от избытка концептуализма, а от фамилии генерального спонсора. Что поделать – люди фамилии не выбирают, не выбирают названия и убыточные галереи.
Иногда можно слышать вполне логичное предложение: Бог с ней, с Крымской набережной и ее аналогами в других городах, пусть там торгуют дешевкой, а галереи пусть продают работы хороших художников за гораздо более хорошие деньги. Тогда будет и прибыль, которой должно хватать и на аренду престижных помещений, и на их евроремонт, и на привлечение высокопрофессиональных искусствоведов, и на материальную помощь особо нуждающимся художникам...
Теоретически это так, а практически – нереально. Почему? А потому, что не покупает публика работы хороших художников за хорошие деньги. Во-первых, не та после кризиса 1998 года у людей платежеспособность, а главное – публика не знает, какие художники хорошие, а какие плохие. Ведь везде всех хвалят! Получается, что все художники равны. А тогда, как говорится в рекламе стирального порошка, зачем платить больше?
К тому же с точки зрения личных пристрастий любого покупателя, для которого все художники равны, Крымская набережная предлагает выбор не хуже, а то и лучше любой галереи: хотите летний пейзаж – пожалуйста, хотите зимний – пожалуйста, хотите портрет – пожалуйста, и даже абстрактное искусство присутствует. В качестве «клубнички для любителей экзотики».
А представьте себе такой «ужас»: заходит человек в галерею, а там одна Наталья Нестерова. Однообразно – какие-то качели, какие-то непрезентабельные велосипедисты, какие-то мужики, картами облепленные, - ни одного сердцу милого среднерусского пейзажа, а все мрачно и непонятно. А в другую галерею зайдет, а там вообще какие-то завитушки, и подпись: Юрий Злотников. Вот и думает человек: издеваются надо мной, что ли? И ладно бы стоили эти два злотниковских мазка в центре белого листа по копейке за мазок, а то ведь и цена немалая! Точно издеваются, пойду-ка я на набережную. Или в мебельный салон, там мне еще и картину под цвет кровати подберут...
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Это ведь не абсурдная выдумка, а вполне откровенные рассказы абсолютно нормальных людей, которым мне недавно пришлось читать лекции по современному искусству. Они были избирателями, а я – кандидатом в депутаты Московской городской думы, и поскольку они понимали, что я волей-неволей отвечу на все их вопросы и не обижусь, то откровенничали.
Правда, Шилова народ любит, не отнимешь. И при звуке имени Глазунова оживляется. Впрочем, Зураб Константинович раздражает, но тут случай особый: к привычной городской среде любой мало-мальски порядочный человек относится трепетно. Вспоминает, например, как он в юности бродил с девушкой по Манежной площади, а теперь там все перерыли, скульптур понаставили и бутиков пооткрывали. Возникает некая ностальгия, и в данном случае она «работает» против Церетели или, например, Шемякина.
А что касается «музейного», а не монументального искусства – у людей нет никаких критериев, кроме «традиций русского реализма». Слава Богу, в Лаврушинский переулок в детстве водили почти всех. Вот и получается, что зритель инстинктивно хватается, как за соломинку, за реминисценции из детства.
А за что ему еще хвататься? В прессе хвалят всех – сколько стоит «заказная» публикация в центральной газете или на телеканале, мы знаем. То, что продавцы картин расхваливают любой «товар», на котором покупатель хоть на секунду задержал взгляд, мы тоже знаем. Знакомые художники или искусствоведы, которые могут «подсказать», есть далеко не у каждого зрителя.
Значит, остаются серьезные выставки, где, по идее, можно познакомиться и с творчеством художников, и их биографиями, и что-то для себя «разложить по полочкам».
Это по идее. Почему же в реальности выставки современного искусства пустуют?
2.
А дело в том, что в реальности подавляющее большинство экспозиций ничего зрителю не говорит. На нах нет ни экскурсоводов, ни каталогов, и даже вместо имен авторов стоят канцелярски-безликие инициалы. Короче говоря, экспозиции «слепы».
Можно сколько угодно рассуждать о традициях великих экспозиционеров – Бориса Робертовича Виппера или Михаила Всеволодовича Иванова, – но сегодня речь идет не о том, чтобы хоть немного приблизиться к высотам их экспозиционной работы. Сегодня забыты (точнее, игнорируются) элементарнейшие азы, и на выставках не делается даже то, что в принципе, доступно студенту первого курса искусствоведческого факультета.
Вспомним крайне прискорбный случай, происшедший в начале 2002 года в Третьяковке, где проводилась выставка «женщин России» – художниц от XV века до наших дней. Хорошая, грамотно построенная и развешанная экспозиция, но на ней не было ни экспликаций, ни экскурсоводов, ни консультантов! Зрители ходили среди сотен работ, растерянно вглядывались в «бесполые» таблички типа «Экстер А.А.» и ничего-ничегошеньки не понимали. А что тут можно было понять, когда на табличках не было указано ни годов рождения, ни самых кратких биографических справок – а ведь как важно для зрительского восприятия то, в какую эпоху создано произведение!
Ну хорошо, любой непрофессионал отличит золотое шитье XV века от современной живописи. Но как ему отличить «Попову Л.С.» от «Веревкиной М.В.», а ту, в свою очередь, от «Кирцовой Е.В.»? Неужели признанному мастеру экспозиционного дела Нине Глебовне Дивовой было сложно попросить компьютерщика написать на табличках хотя бы «Любовь Попова, 1889-1924», «Мариамна Веревкина, 1860-1938» или «Алена Кирцова, 1954»? Интересно, не обиделась ли бы Нина Глебовна, если бы я в этой статье ее назвал «Дивова Н.Г.»?
Ладно, предположим, что экспозиционеру вдруг захотелось, чтобы все было «единообразно» – как в картотеке паспортного стола. Но если хотите подражать паспортному столу, то пишите на табличках пол художника – ведь есть фамилии, по которым не поймешь, гражданин писал картину или гражданка. На выставке «Женщины России» хоть понятно, что все женского пола, а что делать с выставками, на которых присутствуют Назаренко Т.Г., Штейнберг Э.А., Гольц Н.Г., Кантор М.К. или Калужских Е.В.?
Каюсь, последнего художника (художницу?) не знаю, хотя видел его (ее?) картину на молодежной выставке Московского союза художников и получил весьма положительное впечатление. Вот и гадали мы на Кузнецком, 11, вместе с несколькими искусствоведами и зрителями, кто такой (такая?) г-н (г-жа?) Калужских Е.В. и сколько ему (ей?) может быть лет. Казалось бы, что стоило организаторам выставки написать это на табличке? А поскольку на выставках МСХ дежурных консультантов нет, то и спросить было не у кого.
Да что там художник (-ца) Калужских Е.В. – такая участь постигает всех, кто принимает участие в крупномасштабных выставках, проводимых и СХ России, и Московским союзом художников, и СХ Санкт-Петербурга.
Пора признаться и «покаяться»: именно я в свое время ввел в оборот применительно к таким выставкам термин «братская могила». Приношу извинения, но от своих слов не отказываюсь: как еще можно назвать тысячи работ, развешанных в три ряда на стенах огромных залов ЦДХ, где о каждом творце известно только то, что он «Зверьков Е.И.» или «Сорокин И.В.»? О тех героях, которые лежат в настоящих братских могилах, и то известно больше: воинское звание, имя-отчество, год рождения...
Вот и получается, что огромная толпа, которая собирается на вернисажах творческих союзов в ЦДХ, не имеет отношения к зрителям – просто каждый из тысяч участников приводит знакомых и родственников. Люди встречаются, раскланиваются, говорят торжественные речи, «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку», а дальше – тишина. Зрители с ужасом пробегают по «братским могилам» и спешат покинуть эти мрачные места.
А за выходом из ЦДХ их ждет... правильно, приветливая набережная, где все и расскажут, и покажут, и продадут. Да что, мало китча внутри самого ЦДХ? Галереи «Зеро», «Коллекция Якиманка», «Альпенрозе», «Елена» постоянно арендуют залы, а их умные и приветливые владельцы отличаются немалым коммерческим талантом.
И не зря галерея Карины Шаншиевой практически полностью перешла на продажу кукол – а что было делать, если, например, работа Нестеровой висит на стене годами и никак не продается? Одно из двух: либо сознательно переходить на китчевые пейзажики и доморощенный экспрессионизм, либо полностью менять профиль галереи. И, как ни парадоксально, Карина молодец, что не побоялась сделать этот выбор не в пользу изохалтуры.
Если падут последние оплоты подлинного искусства в ЦДХ – галереи «Лез Ореад» и «Гармония контрастов» – это будет совсем печально, хотя ситуацию принципиально не изменит. Хуже все равно уже, наверное, некуда. Или еще есть?..
3.
Но мы отошли от темы «слепых» экспозиций. Пару месяцев назад я разослал письмо, которое считаю своим долгом привести здесь практически полностью.
«Министру культуры России Михаилу Ефимовичу Швыдкому, директору ГМИИ им. А.С.Пушкина Ирине Александровне Антоновой, директору Государственной Третьяковской Галереи Валентину Алексеевичу Родионову, директору Государственного Эрмитажа Михаилу Борисовичу Пиотровскому, директору Государственного Русского Музея Владимиру Александровичу Гусеву, президенту Российской академии художеств Зурабу Константиновичу Церетели, председателю правления Союза художников России Валентину Михайловичу Сидорову, председателю исполкома Международной конфедерации союзов художников Масуту Махмудовичу Фаткулину, директору Государственного института искусствознания Алексею Ильичу Комечу, директору НИИ теории и истории изобразительных искусств РАХ Виктору Владимировичу Ванслову, директору Российского института истории искусств Татьяне Алексеевне Клявиной, президенту Ассоциации искусствоведов Александру Ильичу Морозову, президенту Академии художественной критики Анатолию Михайловичу Кантору, директору Центрального Дома художника Михаилу Ионовичу Курчицеру, директору ЦВЗ «Манеж» Станиславу Юрьевичу Каракашу, директору Санкт-Петербургского ЦВЗ «Манеж» Дине Александровне Градовой, руководителям российских региональных союзов художников.
Уважаемые господа!
Обращаюсь к Вам, руководителям крупнейших организаций, ведущих музейную, выставочную и искусствоведческую деятельность, с выражением крайней обеспокоенности по поводу утраты современным российским искусством его просветительской роли.
К сожалению, не все проблемы, связанные с беспрецедентным падением интереса публики к изобразительному искусству, можно объяснить «нецивилизованным рынком». Не последнюю роль в создавшейся ситуации играет почти повсеместная утрата экспозиционной культуры.
Вспомним: еще недавно, во времена советской власти, ни одна крупная выставка не обходилась без каталога. В обязательном порядке налаживалось экскурсионное обслуживание, в каждом зале висели подробные экспликации. Даже квартирные выставки «андеграунда» фактически проходили по аналогичной схеме, только «экспликациями» служили личные, «доверительные» взаимоотношения зрителя и художника.
В наше время эти, казалось бы, «азы» экспозиционной культуры повсеместно игнорируются. Примеров «слепых» экспозиций можно привести множество. Особенно огорчает тот факт, что на табличках к работам вместо имен указываются инициалы – по отношению к художникам это не только канцелярская обезличка, это элементарное неуважение. Чаще всего подобным образом строят свои экспозиции крупные творческие союзы – и выставки тысяч художников и произведений оказываются для зрителей безликими и, в конечном итоге, не выполняют своей просветительской роли. Впрочем, «подслеповаты» и вторая часть экспозиции ГТГ «Искусство ХХ века», и новые музеи РАХ, и большинство стендов на «арт-салонах».
А ведь современное искусствоведение утверждает, что в эпоху, когда оценка художественного произведения с точки зрения канонов академической изобразительности уступила место семантическо-дискурсивной оценке произведения как прежде всего языка самовыражения художника, актуальность серьезной подготовки экспозиций не уменьшается, а увеличивается. За работами должна прослеживаться личность художника (субъектно-объектное единство «художник-произведение»), в противном случае у неподготовленного зрителя вполне резонно возникает ощущение «вседозволенности» и «уравниловки» признанных мастеров с ловкими «рыночниками».
Поделюсь и личным опытом. Во время моей предвыборной кампании в Московскую городскую Думу в конце 2001 года я многократно читал избирателям лекции по современному российскому изобразительному искусству. Непрофессиональные аудитории различных возрастных групп отрицательно реагировали на репродукции картин Андронова, Зверькова, Злотникова, Кабакова, Нестеровой, Никонова, Попкова, Старженецкой, Юкина и других замечательных мастеров, причем с аргументацией столетней давности – «а в жизни все не так». И только после более подробного анализа работ и ознакомления с биографиями художников аудитории становилась понятна глубокая психологическая подоплека их произведений и отношение менялось в положительную сторону.
Уважаемые господа! В связи с вышесказанным предлагаю неформально (возможно, и формально) принять следующие необходимые условия для любой, временной или постоянной, экспозиции в любом музее, галерее или выставочном зале – государственном, муниципальном или частном:
1. Каждая выставленная работа должна иметь табличку:
- как минимум – с названием работы, фамилией и именем автора;
- как максимум – с названием работы, фамилией, именем, отчеством автора и необходимыми биографическими данными. Последнее может относиться к нескольким работам.
2. При каждой экспозиции должен постоянно находиться:
– как минимум – консультант;
– как максимум – экскурсовод.
3. Каждая экспозиция должна иметь:
– как минимум – настенную экспликацию;
– как максимум – каталог.
Отмечу, что дополнительные финансовые затраты для организаторов экспозиций окажутся ничтожно малыми по сравнению с колоссальным повышением просветительского эффекта. Если целью экспозиции является продажа работ, то и в этом случае принятие подобных требований означает существенное увеличение объема продаж.
Для начала подобные необходимые условия могут быть приняты в пределах компетенции каждой из организаций, ведущих музейную и выставочную деятельность. В ближайшей перспективе возможно и принятие на эту тему совместного заявления.
Профсоюз художников готов при Вашем предварительном согласии провести организационную работу по подготовке подобного заявления.
Буду рад, если нам удастся совместными усилиями эти необходимые условия расширить, провести в жизнь и убедить в необходимости их принятия частные галереи.
С уважением и самыми наилучшими пожеланиями,
Председатель Профессионального союза художников Сергей Вольфович Заграевский».
4.
И какой же была реакция тех, кому это письмо было адресовано?
Сказать, что никакой, было бы несправедливо. Почти сразу же прислал ответ Российский институт истории искусств в Санкт-Петербурге – его директор Татьяна Алексеевна Клявина поддержала нашу инициативу и предложила начать разработку методических рекомендации по экспозиционной деятельности.
На самом деле, по всей видимости, нам с Татьяной Алексеевной придется изобретать велосипед, потому что в советское время такие методические рекомендации были. Правда, сейчас они благополучно канули в недра архивов Минкульта, и мы, несомненно, благополучно изобретем велосипед и рекомендации разработаем. А что дальше? Как убедить все остальные художественные организации, а тем более частные галереи, им следовать?
На эту тему я получил весьма характерный ответ от директора ЦДХ Михаила Ионовича Курчицера, сводящийся к тому, что инициатива полностью поддерживается, и искусствоведы ЦДХ по мере возможности всегда старались прививать художникам и галеристам экспозиционную культуру. Но вот беда – никаких реальных рычагов влияния у ЦДХ нет, так как залы сдаются в аренду, и галеристы с художниками как хотят, так их и оформляют.
Это правда, и последний Арт-Салон в ЦДХ это показал: там, где галеристы «слушались» оргкомитета, висели и биографии художников, и экспликации. По моим наблюдениям, зрители больше всего задерживались именно у этих галерей – и это подтверждает необходимость «поворачивания экспозиции лицом к зрителю».
Но дальше – тишина. Никто больше не ответил на письмо.
Впрочем, я не сомневаюсь, что «расписку в отсутствии рычагов влияния» рано или поздно в некоей форме получу и от министерства культуры, и от искусствоведческих организаций. Но почему молчат те, кто непосредственно занимается экспозиционной работой?
Я, грешным делом, сначала думал, что им некогда или, как минимум, все равно. И тут мне позвонил руководитель одного из региональных отделений СХ России, с которым меня связывают давние дружеские отношения, и высказал по поводу моего письма нечто, могущее быть кратко охарактеризовано народной присказкой: поучи жену щи варить.
Я попросил мотивировать сказанное, и услышал примерно следующее: «Да ты что, Сергей, не знаешь, в какой спешке союзы делают выставки? Кто там будет думать, что писать на табличках? Какие там экскурсоводы – ты что, не знаешь, какая зарплата у наших сотрудников? Какие там каталоги – ты что, не знаешь, сколько стоит издание?..»
Не могу сказать, что я потерял дар речи – эти аргументы не выдерживают никакой критики, и не ответить было грех. Действительно, неужели трудно вместо инициалов написать имя и год рождения художника – что, у машинистки рука отвалится напечатать пять лишних букв? Неужели трудно вывесить на стену хотя бы пресс-релиз, который печатается в любом случае? Неужели нельзя собирать с художников деньги не на выпивку-закуску на вернисаже, а на издание хотя бы простенького, хотя бы черно-белого каталога?..
Но вряд ли я убедил своего собеседника, так как услышал такой вопрос: а зачем все это, если выставку и так проведем, и все художники будут довольны?
И свои слова он вскоре подкрепил делом: провел крупномасштабную выставку абстрактного искусства, где на стене висели рядом работы «Д.Плавинского» и «Ирины Наховой». А поскольку первая картина была в два раза меньше второй и написана куда менее броскими красками, то у крайне немногочисленных зрителей возникало вполне резонное убеждение, что «Д.Плавинский» – некий начинающий (и к тому же посредственный) художник, а Ирина Нахова – общепризнанный мэтр.
И что можно сказать о «просветительской роли» такой выставки?
Впрочем, не будем бросать в творческие союзы чересчур большие камни. Групповая выставка, даже проведенная для «галочки» – все-таки мероприятие, которое, как минимум, дает художнику почувствовать себя среди коллег, и это является неким «подслащиванием» той пилюли, что работы с «братских могил» никогда не продаются. Так что будем считать, что творческие союзы проводят свои выставки исключительно для увеселения художников – нечто вроде приятного «междусобойчика».
Но для кого проводит свои выставки, например, «Московский центр искусств» на Неглинной? Вполне прилично сформированная и развешанная экспозиция «Бубнового валета» – и опять: А.В.Лентулов, Р.Р.Фальк, А.И.Мильман... А экспликация – да, вывешена. На всю историю «Бубнового валета» руководителю галереи Марине Лошак хватило полстранички. Коротко, но ясно ли?
Ну хорошо, Аристарха Лентулова, Роберта Фалька и Петра Кончаловского знает практически каждый. Но мимо не столь «раскрученных» Льва Бруни и Адольфа Мильмана люди проходили, не останавливаясь – прежде всего потому, что г-жа Лошак предлагала зрителям безликих и бесполых существ, идентифицированных как «А.И.Мильман» и «Л.А.Бруни». Слава Богу, хоть писала инициалы не после фамилий, а перед ними – все-таки интеллигентный человек...
И подобным «слепоглухонемым» экспозициям несть числа. Бывает, хотя это просто абсурдно, что с биографией художника невозможно ознакомиться даже на его персональной выставке! Пример – недавняя «персоналка» Нателлы Тоидзе в Музее современного искусства на Петровке, 25.
А последний «Арт-Манеж» (декабрь 2001 г.) поставил печальный рекорд: более половины «персональных» стендов не имели ни биографической, ни тем более искусствоведческой информации о художниках. Встречались даже такие сверхоригинальные галереи, как «Вместе», вообще не удостоившие зрителей сведений о том, работы какого художника глядят на них со стен. А ведь Петр Бронфин – «жертва» галереи «Вместе» – заслуживал того, чтобы о нем узнали все зрители, а не только те, кто нашел возможность «пробиться» к вечно занятым консультантам.
Вот и возникает риторический вопрос: для кого делаются подобные экспозиции?
Ясно, что ни для кого, кроме самих организаторов.
5.
Думаю, что нынешнее состояние российской художественной культуры можно в полной мере охарактеризовать как духовный аутизм.
Причин такого состояния немало, и можно перечислить лишь некоторые из них.
Во-первых, рыночный принцип «каждый за себя» работоспособен далеко не во всех сегментах рынка. Если речь идет о владельцах палаток, торгующих сигаретами и водкой – да, возможно. Но как только мы переходим к более сложному товару – здесь уже нельзя без неких общекорпоративных действий, направленных на формирование «цехового имиджа». Российские биржевики и финансисты это поняли лет десять назад, нефтяники – лет пять, а вот коммерческие галереи пока что не поняли и до сих пор живут по волчьему принципу: «умри ты сегодня, а я завтра».
Во-вторых, те организации, которым сам Бог велел заниматься вопросами формирования имиджа мира искусства у широкой публики – «старые» творческие союзы – увлеклись сдачей в аренду помещений, доставшихся им в наследство от СХ СССР, и забыли про все на свете. То же самое относится и к Российской академии художеств, хотя причины там несколько иные – сегодня вся РАХ работает на имидж только одного человека (по имени Зураб Церетели), а все остальные проблемы остальных художников оказались «за бортом».
В-третьих, мы в юности слишком хорошо заучили слова пушкинского поэта:
«Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес,
Тебе бы пользы все – на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский»...
И забыли про другие – толпы:
«...Теснятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя!»
И вот читатель (в нашем случае зритель) на каждом шагу слышит:
«Ступайте прочь – какое дело
Поэту мирному до вас?»
Поэту, действительно, никакого дела до толпы нет и не может быть – иначе он перестает быть творцом и сам превращается в «поденщика, раба нужды, забот». Но есть еще один герой еще одного стихотворения – книгопродавец, и ему-то до потенциальных покупателей дело есть.
«Не продается вдохновенье,
Но можно рукопись продать».
А для этого нужно провести некий набор «маркетинговых действий», в которые входит и формирование общекорпоративного имиджа.
А каково отношение к этой задаче современных «книгопродавцов» и, следовательно, каков сегодня этот имидж, мы уже говорили. Имиджа просто нет – художественный мир в «ауте». Вот и перестали продаваться рукописи (в нашем случае – произведения изобразительного искусства, хотя в писательском мире проблемы те же).
Так что же делать?
В общем, ничего нового и ничего особенного.
«Всего-то» отбросить корпоративное чванство и постараться целенаправленно вовлечь зрителя в художественную жизнь.
И если такую «сверхзадачу» поставит себе каждый экспозиционер, каждый галерист, каждый журналист, пишущий об искусстве – тогда появится шанс излечения того «аутизма», в котором сегодня пребывает мир российского искусства.
В противном случае ситуация будет продолжать становиться все хуже и хуже, мы будем вновь и вновь оптимистично заявлять, что «хуже уже некуда, вот пройдет черная полоса – и все», а потом вновь и вновь понимать, что полоса, которую мы считали черной, на самом-то деле была белой...
2002 г.
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский
НА СТРАНИЦУ «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КРИТИКА И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ»