НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

Академик С.В. Заграевский

 

ДВОРЦОВО-ХРАМОВЫЙ КОМПЛЕКС ВАСИЛИЯ III

В АЛЕКСАНДРОВСКОЙ СЛОБОДЕ

И ЕГО МЕСТО В ТИПОЛОГИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ

ЦАРСКОЙ УСАДЬБЫ XVI ВЕКА

 

Опубликовано: Заграевский С.В. Дворцово-храмовый комплекс Василия III в Александровской слободе и его место в типологическом развитии царской усадьбы XVI века. В кн.: Материалы XV межрегиональной краеведческой конференции (16 апреля 2010 г.). Владимир, 2010. С. 346–369.

 

Аннотация

 

В статье подтверждается факт окончания в 1513 году в Александровской Слободе строительства двора Василия III, имевшего вид хорошо укрепленного, занимавшего почти всю территорию существующего Успенского монастыря дворцово-храмового комплекса с четырьмя храмами и примыкавшими к ним палатами. Александровская слобода была «дальней» усадьбой Василия III, а «ближней» было Коломенское. Эти усадьбы унаследовал Иван IV. В статье также показано, что такие пары усадеб – «ближняя» и «дальняя» – были и у Ивана III (соответственно Напрудное и Синьково), и у Бориса Годунова (Хорошево и Большие Вяземы, затем Остров и Борисов Городок).

 

 

То, что в Александровской Слободе в начале XVI века существовал дворцово-храмовый комплекс (загородная усадьба) Василия III, исследователи знали уже в середине ХХ века. Это напрямую следовало из сообщения «Троицкого летописца», говорящего об окончании строительства великокняжеского двора в Слободе: «Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 (1513 – С.З.) ноября 28 священа бысть црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел (курсив мой – С.З.). Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сергий, а сщал ее епспъ Митрофан Коломенский да игумен Памва, а на сщние был кнзь великий»1.

Впрочем, истинный масштаб этого архитектурного комплекса оценен не был, так как сохранившиеся до нашего времени храмы Слободы датировались следующим образом:

– Покровский, ныне Троицкий, собор (в дальнейшем будем без оговорок называть его Покровским) датировался 1513 годом на основании вышеприведенного сообщения «Троицкого летописца»;

– Троицкая, ныне Покровская, церковь (в дальнейшем будем без оговорок называть ее Троицкой) обычно датировалась вторым строительным периодом Слободы – пребыванием в ней Ивана IV (с 1565 по 1582 год; поскольку строительство теоретически могло начаться несколько ранее приезда Грозного в Слободу, то в качестве даты ориентировочно принимались 1560–1570-е годы). Основанием для такой датировки был ее шатровый верх. Традиционно считалось, что первым шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском, построенная в 1529–1532 годах, и на базе этой теоретической предпосылки Троицкая церковь не могла датироваться одновременно с Покровским собором;

 – Успенская церковь условно датировалась либо годами строительства Покровского собора, либо годами строительства Троицкой церкви;

 – Распятская колокольня (до 1710 года – церковь Алексея митрополита) также датировалась 1560–1570-ми годами. После того, как в 1940-е годы А.С.Полонский выявил внутри нее более раннее столпообразное здание2, последнее стали относить к первому строительному периоду Слободы и датировать, как и Покровский собор, 1513 годом (в дальнейшем для простоты мы будем называть Распятской колокольню в ее современном виде, а церковью Алексея митрополита – столпообразное здание, находящееся внутри нее).

 

Александровская Слобода. Покровский (ныне Троицкий) собор.

 

Александровская Слобода. Покровский (ныне Троицкий) собор.

 

Александровская Слобода. Троицкая (ныне Покровская) церковь.

 

Александровская Слобода. Троицкая (ныне Покровская) церковь.

 

Александровская Слобода. Успенская церковь.

 

Александровская Слобода. Успенская церковь.

 

Александровская Слобода. Распятская колокольня.

 

Александровская Слобода. Распятская колокольня.

 

Соответственно, в великокняжескую усадьбу Василия III в Слободе исследователи середины ХХ века включали только Покровский собор и церковь Алексея митрополита с гипотетическими смежными дворцовыми палатами, масштаб которых был неясен.

В этом виде датировки памятников Слободы XVI века и общие представления о дворцово-храмовом комплексе Василия III просуществовали до исследований В.В.Кавельмахера. В 1980–1990-е годы ученый провел беспрецедентную по масштабам серию раскопок и зондажей, выявивших принципиальный факт: Покровский собор, Троицкая церковь, Успенская церковь и церковь Алексея митрополита (в дальнейшем будем для простоты называть их первыми храмами Александровской Слободы) вместе с окружающим их комплексом дворцовых палат были возведены в одном строительном периоде.

Во всех этих памятниках В.В.Кавельмахер отмечал материалы (кирпич и белый камень) сходных кондиций, однородное связующее, идентичное связное железо, технику смешанной кладки, единый итальянизирующий «графический» стиль русской придворной архитектуры XVI века, с применением одних и тех же, отчетливо унифицированных, узлов и деталей – корытообразных филенок, наборов профилей цоколей, венчающих тяг и капителей. Кладка всех храмов изначально имела открытый характер – не красилась и не белилась, подкрашивались белым левкасом только некоторые выполненные из кирпича элементы декора. Все выступающие белокаменные элементы были скреплены однотипными скобами. Все храмы (за исключением столпообразной церкви Алексея митрополита) были построены с приделами и смежными дворцовыми палатами, а Троицкая и Успенская – даже с погребами. В интересах всего ансамбля ложный подклетный ярус и ложную паперть со звонницей получила и церковь Алексея митрополита. Различались постройки между собой только объемом и качеством покрывающей их «фряжской» резьбы, однако В.В.Кавельмахер отмечал единый стиль этой резьбы (за исключением орнаментальных поясов Покровского собора, скопированных с Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры)3.

 Эта аргументация В.В.Кавельмахера была справедливо воспринята всеми без исключения исследователями как исчерпывающая4, и неминуемо возник вопрос о коррекции принятых ранее датировок.

В.В.Кавельмахер, ссылаясь на вышеприведенный текст «Троицкого летописца» и близость стилистики первых храмов Александровской Слободы к стилистике итальянизирующих кремлевских соборов Ивана III и Василия III5, датировал храмы Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита первым строительным периодом Слободы – 1509–1513 годами. Ко второму строительному периоду – 1560–1570-м годам – В.В.Кавельмахер относил только перестройку церкви Алексея митрополита и пристройку к Троицкой церкви трапезной на погребе и подклете6 (именно эти строительные работы могли отметить немцы-опричники И.Таубе, Э.Крузе и Г.Штаден7).

Подтверждению верности датировок В.В.Кавельмахера и критике существующих в наше время формально-стилистических теорий поздней постройки первых храмов Александровской Слободы8 посвящены специальные научные труды автора этого исследования9, здесь же имеет смысл лишь бегло перечислить основные аргументы в пользу датировки первых храмов Слободы 1509–1513 годами.

Во-первых, необходимо уточнить, о каком Покровском соборе – каменном или деревянном – говорится в процитированном сообщении «Троицкого летописца». Речь идет о четырех постройках (крепостных воротах Троице-Сергиевой Лавры, церкви в селе Клементьеве, надвратной церкви Сергия Радонежского в Лавре и Покровском соборе в Александровской Слободе). В трех постройках указан строительный материал, причем очень точно (кирпичные здания названы именно кирпичными, а не обобщенно «каменными», как это обычно делалось в летописях), но относительно самой значимой из перечисленных построек – Покровского собора на великокняжеском дворе – о материале вообще ничего не говорится.

Конечно, просто забыть сделать необходимое уточнение в отношении материала постройки великокняжеского храма летописец вряд ли мог. Гораздо более вероятно, что такого уточнения и не требовалось – так же, как не требовалось уточнений в отношении, например, строительных материалов Успенского собора Фиораванти, Архангельского собора Алевиза Нового или Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. То, что главный собор великокняжеской резиденции – Александровской Слободы – был каменным, было ясно «по умолчанию». Таким образом, мы обязаны полагать, что сообщение «Троицкого летописца» говорит об освящении в 1513 году именно каменного Покровского собора.

Во-вторых, визуально-тактильный анализ строительной техники показал: в Покровском соборе, Троицкой и Успенской церквях, церкви Алексея митрополита мы видим «мягкую», «теплую» кладку, характерную и для кирпичных построек Московского Кремля рубежа XV и XVI веков, и для собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы). Характерен и строительный раствор – с исключительно высокой вяжущей способностью, с очень малым содержанием в извести песка и прочих примесей. Многочисленные белокаменные украшения и в Слободе, и в Кремле вытесаны так, что кажется, будто камень «дышит». В соборе Петра митрополита кирпичный декор, как и в Слободе, был покрыт левкасом «под белый камень».

В отличие от вышеперечисленных зданий, Распятская колокольня выстроена из «сухого», «пережженного» кирпича, на легко крошащемся растворе с высокой примесью песка. Из такого же кирпича, на таком же растворе построен собор Покрова на Рву. Белокаменный декор Распятской колокольни также вытесан, как на соборе Покрова на Рву, – жестко, геометрично, «сухо».

И в Распятской колокольне, и в соборе Покрова на Рву строители применяли наряду с железными связями деревянные. В храмах Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской Слободе все связи изготовлены исключительно из железа высокого качества10.

В-третьих, колокольня Александровской Слободы, как мы уже отмечали, была построена в течение двух строительных периодов. Это доказывается нижеследующими положениями:

– кладка, и раствор, и стилистика, и исполнение декора у церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни абсолютно различны;

– обследование автором второго яруса церкви Алексея митрополита показало: окнам этого яруса была придана (причем весьма аккуратно) другая форма еще до обстройки стенами будущей Распятской колокольни. Весьма сомнительно, что в течение декады–двух после постройки могло потребоваться проведение значительных работ по приданию окнам принципиально новой формы;

– ознакомление с зондажами А.С.Полонского и В.В.Кавельмахера, сделанными в местах примыкания пилонов Распятской колокольни к фасадам церкви Алексея митрополита, показывает: к моменту обстройки пилонами церковь Алексея митрополита успела «врасти в землю» примерно на полметра. Теоретически это могло произойти и в течение сравнительно короткого времени (в случае целенаправленных подсыпок грунта), но в данном случае это крайне маловероятно, так как ниже мы увидим, что примерно такой же культурный слой успел нарасти и вокруг Троицкой церкви к моменту возведения ее западной пристройки;

– по зондажам А.С.Полонского и В.В.Кавельмахера внутри лестничного ризалита Распятской колокольни видно, что в местах примыкания стен и пилонов Распятской колокольни на раскрытых зондажами фрагментах белокаменного цоколя и облевкашенного кирпичного декора церкви Алексея митрополита присутствуют следы выветривания, которые не могли успеть появиться в течение декады–двух.

Из вышеперечисленного следует, что между возведением церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни прошел значительный срок, гораздо больший, чем десять–пятнадцать лет. Таким образом, эти здания должны быть отнесены к двум разным строительным периодам. За все время существования Александровской Слободы как резиденции московских государей таких периодов было всего два – 1509–1513 и 1560–1570-е годы. Значит, мы обязаны относить церковь Алексея митрополита к 1509–1513 годам, а Распятскую колокольню – к 1560–1570-м.

В-четвертых, после сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и предыдущие, из палаты, подгреба и подклета (палата была разобрана в 1680 году11). В.В.Кавельмахер привел убедительные аргументы в пользу того, что эти пристройки были возведены существенно позже (не менее чем через несколько десятилетий) после Троицкого храма:

– в отличие от двух старых секционных объемов, новая секция получила иное плановое решение (квадратный, перекрытый в направлении север-юг коробовым сводом погреб; двойной, разделенный продольной стеной подклет) и иную трактовку объемов;

щелыга разобранного в 1680 году свода палаты достигала церковного карниза и врубалась в него;

– новая секция была заложена на иной, чем Троицкая церковь, отметке (в момент ее постройки вокруг храма уже образовался культурный слой до полуметра толщиной);

– пристройки принадлежали более низкой культуре строительства12.

Следовательно, возникает ситуация, аналогичная рассмотренной выше в связи с перестройкой церкви Алексея митрополита: мы обязаны относить постройку западной палаты с погребом и подклетом ко второму строительному периоду Слободы, а возведение самой Троицкой церкви – к первому строительному периоду, т.е. к 1509–1513 годам.

Таким образом, мы имеем независимые документальные и архитектурно-археологические данные о возведении в 1509–1513 годах Покровского собора, церкви Троицы и церкви Алексея митрополита. Подчеркнем – эти данные взаимно независимы, т.е. в отношении каждого из перечисленных храмов базируются на собственной системе доказательств.

Не будем забывать и то, что В.В.Кавельмахер независимо от всех вышеприведенных данных показал (и его точку зрения приняли все без исключения исследователи), что храмы Покрова, Троицы, Алексея митрополита и Успения были построены в одном строительном периоде. Этот аргумент, в отличие от всех предыдущих, нельзя назвать самодостаточным, но при однозначной датировке 1509–1513 годами хотя бы одного из первых храмов Слободы (а тем более трех, как мы видели выше) он дает столь же однозначную датировку этим временем и всех остальных храмов.

Все вышесказанное дает нам право полагать, что датировка первых храмов Слободы 1509–1513 годами доказана с избыточностью, весьма значительной по меркам истории древнерусской архитектуры.

Итак, сейчас мы можем утверждать уже с полной уверенностью, что в 1513 году в Александровской Слободе было в целом окончено строительство двора Василия III, имевшего вид хорошо укрепленного, занимавшего почти всю территорию существующего Успенского монастыря13 дворцово-храмового комплекса с четырьмя храмами и примыкавшими к ним большими и малыми каменными дворцовыми палатами с погребами и подклетами, а также с множеством деревянных палат и переходов между ними. По масштабам этот комплекс уступал только московскому Большому Кремлевскому дворцу14.

 

Успенский монастырь в Александрове. План.
Цифрами на плане обозначены:
1. Покровский собор.
2. Колокольня.
3. Троицкая церковь.
4. Успенская церковь.
5. Святые ворота и надвратная церковь Федора Стратилата.
6. Богадельня и Сретенская церковь.
7. Кельи.
8. Колодец.

 

Успенский монастырь в Александрове. План.

Цифрами на плане обозначены:

1. Покровский собор.

2. Колокольня.

3. Троицкая церковь.

4. Успенская церковь.

5. Святые ворота и надвратная церковь Федора Стратилата.

6. Богадельня и Сретенская церковь.

7. Кельи.

8. Колодец.

 

Понимание этого важнейшего историко-архитектурного факта дает нам возможность по-новому посмотреть на ряд принципиальных вопросов истории архитектуры XVI века, прежде всего генезиса шатрового зодчества и типологии великокняжеских, а с 1547 года – царских усадеб (для простоты в дальнейшем мы будем обобщенно называть такие усадьбы царскими).

Мы видим, что первым шатровым храмом была не церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы), а церковь Троицы в Александровской Слободе, построенная в 1509–1513 годах. Это дает нам возможность разрешить две принципиальные проблемы, с которыми сталкивалась господствовавшая до конца ХХ века теория, предписывавшая считать первым каменным шатровым храмом церковь Вознесения, а Троицкую церковь в Слободе – памятником 1570-х годов. Суть этих проблем состояла в следующем.

Во-первых, если полагать Троицкую церковь памятником не начала, а второй половины XVI века, то она по сравнению с Вознесенской (а тем более с Покровским собором на Рву) оказывалась «безобразным и регрессивным явлением»15. Это выглядело очень странно, так как Иван IV, уделявший каменному церковному строительству особое внимание, построивший такие шедевры, как Покровский собор на Рву, церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове и многие другие, вряд ли мог возвести в своей основной резиденции – Александровской Слободе – «безобразный и регрессивный» дворцовый храм.

Во-вторых, более чем странной выглядела постройка церкви Вознесения в Коломенском – совершеннейшего архитектурного шедевра, огромного здания невиданных пропорций, с «летящей» архитектоникой, – безо всякого предшествующего опыта каменного шатрового строительства как на Руси, так и в Западной Европе (для средневековой западноевропейской церковной архитектуры абсолютно нехарактерно перекрытие наоса шатром).

В-третьих, отмеченное еще в «Истории русского искусства» под редакцией И.Э.Грабаря16 отсутствие в коломенском храме архитектурных деталей и конструктивных приемов, говорящих о прямом воздействии деревянного зодчества, противоречило множеству данных (в том числе летописных17), свидетельствующих о происхождении каменного древнерусского шатрового зодчества от деревянного (подробно все эти данные приведены в специальном исследовании автора этой статьи18).

 

Церковь Вознесения в Коломенском.

 

Церковь Вознесения в Коломенском.

 

Теперь же, когда мы понимаем, что примерно за двадцать лет до церкви Вознесения была построена небольшая шатровая церковь Троицы в Александровской Слободе с ее традиционными формами четверика, рядом несообразностей в конструкции шатра19 и уп­рощенной, «прямоблочной» архитектурой, ассоциирующейся с деревянным зодчеством (В.В.Кавельмахер, в частности, отмечал утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порта­лы)20, – в теории генезиса каменного шатрового зодчества все становится на свои места.

В начале 2000-х годов автору этого исследования удалось назвать имя зодчего, построившего дворцово-храмовый комплекс Василия III в Александровской Слободе. Базируясь на тех же принципах, по которым С.С.Подъяпольский определил для церкви Вознесения в Коломенском авторство итальянского архитектора Петрока Малого21, мы показали, что зодчим первых храмов Слободы был строитель Архангельского собора в Московском кремле – Алевиз Новый.

Подробно этот вопрос рассмотрен в специальных трудах автора этого исследования22, здесь же имеет смысл остановиться лишь на базовых моментах:

– в 1508 году Алевиз Фрязин окончил работу над московским великокняжеским дворцом, а Алевиз Новый – над Архангельским собором23;

– в 1513 году в Александровской Слободе был завершен великокняжеский дворец и освящен Покровский собор;

– в 1514 году великий князь повелел одному из Алевизов возвести в Москве 11 церквей, в том числе собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре и церковь Благовещения в Старом Ваганькове24.

Такая взаимоувязанная цепочка дат вряд ли могла оказаться простой случайностью. Поскольку С.С.Подъяпольский сделал вывод об авторстве Петрока Малого в отношении церкви Вознесения на основании наличия временной лакуны между вероятным приездом зодчего в Москву в 1528 году и началом строительства Китай-города в 1534 году25, мы применяем этот принцип к строительству дворцово-храмового комплекса в Слободе. Основываясь, кроме вышесказанного, на ряде итальянизирующих черт всех перечисленных построек, мы в указанных специальных исследованиях сделали вывод об авторстве в отношении дворцово-храмового комплекса в Слободе одного из итальянских зодчих, известных нам под именем Алевиза.

Замысел великокняжеского слободского ансамбля полностью соответствовал масштабам любого из Алевизов – одновременное возведение очень большого для того времени комплекса построек, абсолютно уникальных, не похожих одна на другую, но при этом объединенных единым «загородным» стилем (в отличие от «столичного» стиля, реализованного в Большом Кремлевском дворце и Архангельском соборе).

Рассмотрев все документальные свидетельства, относящиеся к вопросу, кто из двух зодчих, известных под именем Алевиза, строил храмы Александровской Слободы, мы в указанных специальных исследованиях на основании анализа имеющихся летописных сообщений об Алевизах пришли к выводу об авторстве Алевиза Нового26.

Отметим, что мы не вправе исключать авторство (как минимум, соавторство) Алевиза Нового и в отношении ряда построек Большого Кремлевского дворца: утонченная «фряжская» резьба, характерная для произведений зодчего (Бахчисарайский дворец, Архангельский собор, первые храмы Александровской Слободы) присутствует на порталах и Благовещенского собора (галереи которого фактически были частью дворца), и Грановитой палаты. Да и различия в декоре южного и северного фасадов Архангельского собора говорят о том, что храм фактически был частью дворцового ансамбля.

Но для того, чтобы подчеркнуть колоссальную значимость великокняжеского усадебного строительства в Александровской Cлободе, вполне достаточно и того, что оно велось под руководством зодчего, незадолго до того построившего шедевр древнерусской архитектуры – Архангельский собор27.

И все же, несмотря на ряд новаторских архитектурных решений, типологически «дальняя» подмосковная усадьба Василия III в Слободе еще принадлежала средневековью. Это ук­репленное поселение можно назвать городом, замком, крепостью, но никак не «виллой». Такой «виллой», подлинно ренессансной, вынесенной на бескрайние речные просторы, стала построенная примерно через двадцать лет после дворца в Слободе «ближняя» подмосковная усадьба Василия – Коломенское. Итальянский зодчий Петрок Малый (разумеется, не без участия ктиторов – Василия III и его второй супруги Елены Глинской, воспитанной в европейской культурной традиции) совершил революцию в усадебном дворцовом строительстве, вывел усадебный храм из «домового» контекста и придал ему качества монумента.

Тем не менее, на протяжении всего XVI века Коломенское так и не сравнялось с Александровской Слободой – ни по статусу, ни по масштабам дворцово-храмового комплекса. Во-первых, там не было каменных дворцовых палат, необходимых с точки зрения и пожароустойчивости, и поддержания статуса государства в глазах иностранных послов. Во-вторых, сам «открытый» тип усадьбы на Руси во многом опередил свое неспокойное время, еще требовавшее серьезных крепостных укреплений.

Иван IV, несомненно, любил и обустраивал новую усадьбу своего отца – Коломенское. Доказательство тому – возведение в середине XVI века28 церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове, еще одного шедевра монументальной храмовой архитектуры. Но все же, покинув в конце 1564 года Москву и вначале приехав в Коломенское, царь Иван уже через две недели отправился на северо-восток, в старую отцовскую усадьбу – Александровскую Слободу, которая и стала фактической столицей государства вплоть до 1582 года. Для выполнения столичных функций в Слободе имелись все условия, прежде всего комфортабельный, в значительной части каменный, надежно укрепленный дворцовый ансамбль, потребовавший лишь минимального усовершенствования.

Наличие у Василия III и Ивана IV стабильной пары главных подмосковных  усадеб – «ближней» и «дальней» – заставляет нас задуматься над вопросом, было ли нечто подобное у Ивана III. До недавнего времени никакой информации, на которую мы могли бы опереться при построении хотя бы ориентировочных гипотез, у нас не было. Но в конце 1990-х годов В.В.Кавельмахер сделал следующее наблюдение относительно времен Ивана IV (процитируем):

«Некоторые ученые считают, что московский государь имел в ближнем Подмосковье великое множество дворцовых казенных сел, числящихся в Большом поместном приказе, т.е. вблизи от Коломенского, и все с каменными церквями. Эта фантастическая картина ничего не имеет общего с реальностью. Дворцовых сел было, действительно, множество, большинство с царскими хоромами и деревянными церквями, но вотчина с роскошными каменными церквями была одна-единственная – Коломенское. Второй «ближней» резиденции не было. Заводить вторую означало удвоение расходов и осложнение и без того перегруженной царскими заботами жизни…  По селам сидели управляющие – приказчики, «дворники» и т.п., с деревянными церквями царского обихода. Мы просмотрели книги Поместного приказа и обнаружили поразительную вещь: цари почти не строили в своих дворцовых селах каменных приходских церквей. Мы выявили только две, совершенно не делающие погоды: в Напрудном и Синькове Бронницкого уезда (курсив мой – С.З.). Во всех знаменитых, мелькающих на страницах летописей селах типа Воробьева или Крылатского каменных церквей испокон веку не было – ни царских, ни приходских. Таковы поразительные факты»29.

 

Церковь Трифона в Напрудном.

 

Церковь Трифона в Напрудном.

 

Церковь в Синькове. Реконструкция В.В. Кавельмахера.

 

Церковь в Синькове. Реконструкция В.В. Кавельмахера.

 

В.В.Кавельмахер датировал церковь Трифона в Напрудном серединой XVI века30. Открытый его раскопками бесстолпный одноапсидный белокаменный храм в селе Синькове Раменского района Московской области, имевший схожие габариты и строительную технику, он датировал примерно тем же временем31. Конечно, в середине столетия эти небольшие храмы «погоды не делали». Однако в последние годы автор этого исследования подтвердил верность «классической» датировки, предложенной Л.А.Давидом еще в 1940-е годы32, – конца XV века. Основными аргументами в пользу нашей датировки были следующие33:

– строительство в значимом царском селе маленького и скромного храма для середины XVI века маловероятно;

– возведение белокаменного храма вдали от каменоломен также маловероятно для середины XVI века;

– всем условиям возникновения на рубеже XV и XVI веков крещатого свода, – новшества, ставшего «законодателем архитектурной моды» на много десятилетий вперед, – удовлетворяет только церковь Трифона в Напрудном.

На основании анализа Большого Сиона владимирского Успенского собора мы уточнили, что возведение Трифоновского храма наиболее вероятно во временном промежутке с середины 1470-х до середины 1480-х34.

А учитывая то, что Напрудное было центром царских охотничьих угодий и в нем был построен первый в древнерусской архитектуре бесстолпный центрический храм с крещатым сводом35, гипотеза о том, что в этом селе находилась главная «ближняя» усадьба Ивана III, буквально напрашивается.

В связи с этим мы вправе предположить, что если Напрудное было главной «ближней» подмосковной усадьбой Ивана III, то Синьково (церковь в котором по аналогии с Трифоновской мы вправе датировать концом XV века) было «главной дальней». В пользу этой гипотезы говорят следующие факты:

– с начала XVI века каменные храмы уже строятся в боярских подмосковных вотчинах (Юркино – Голохвастовы, Благовещенский погост – Нагие, Чиркино – Шереметевы36). Ктиторами таких храмов в это время уже выступали и купцы (церкви Николы Посадского в Коломне37 и, вероятно, Зачатия Анны в Китай-городе38). Соответственно, главные усадьбы великого князя к этому времени уже не могли не иметь каменных храмов (и существование таких храмов в Напрудном и Синькове доказано);

Напрудное не имело крепостных укреплений, Синьково имело39. Эта ситуация, как мы показали выше, характерна для «ближней» и «дальней» подмосковных усадеб Василия III и Ивана IV.

 

Синьково. Приблизительные контуры укреплений.

 

Синьково. Приблизительные контуры укреплений.

 

Соответственно, если у Ивана III была «главная дальняя» усадьба (как у его преемников на Московском великокняжеском столе), то других вариантов, кроме Синькова, не остается. В этом случае мы получаем дополнительное основание для ранней датировки синьковской церкви.

Мы можем выдвинуть и соображения, касающиеся «ближней» и «дальней» главных загородных усадеб Бориса Годунова – как во время его фактического правления при царе Федоре (в дальнейшем для простоты будем называть это эпохой Годунова-правителя), так и во время его царствования (эпоха Годунова-царя).

Борис Федорович не пользовался главными наследственными усадьбами Рюриковичей – Коломенским и Александровской Слободой40 (возможно, он не считал это этичным; возможно, они вызывали у него неприятные воспоминания о временах Ивана Грозного, когда каждый неверный шаг мог стоить ему головы). У Годунова-правителя были две основные подмосковные усадьбы, где он построил каменные храмы, – Хорошево (церковь Троицы, 1590-е годы41) и Большие Вяземы (церковь Преображения, ныне Троицы, конец 1590-х годов42). Храмы в этих усадьбах не являются шатровыми и относительно скромны по масштабам (во всяком случае, по сравнению с храмовыми комплексами в Александровской Слободе и Коломенском).

В самом конце своего правления в статусе боярина Годунов начал строить колоссальную шатровую церковь Бориса и Глеба в Борисове (ок. 1597–1601 или 160343).

В конце своего царствования Годунов начал строить еще один огромный шатровый храм – Преображения в Острове. Датировка этого храма много десятилетий была предметом дискуссий, но в своем монументальном исследовании, посвященном островскому храму, В.В.Кавельмахер привлек широкий спектр доказательств, не оставляющий никаких сомнений в начале постройки храма в эпоху Годунова и окончании строительства в Смутное время44.

 

Церковь Троицы в Хорошеве.

 

Церковь Троицы в Хорошеве.

 

Церковь Преображения (ныне Троицы) в Больших Вяземах.

 

Церковь Преображения (ныне Троицы) в Больших Вяземах.

 

Церковь Преображения в Острове.

 

Церковь Преображения в Острове.

 

Борисов городок. Церковь Бориса и Глеба, крепость. Изображение конца XVII века.

 

Борисов городок. Церковь Бориса и Глеба, крепость. Изображение конца XVII века.

 

Борисов Городок. План XVIII века.

 

Борисов Городок. План XVIII века.

 

Отметим еще один важный факт: Большие Вяземы и  Борисов имели укрепления45, Хорошево и Остров – нет46.

Экстраполируя имеющиеся у нас данные относительно «ближних» и «дальних» главных усадеб Ивана III, Василия III и Ивана IV на эпохи Годунова-правителя и Годунова-царя, мы можем предположить следующее.

Главной «ближней» подмосковной усадьбой Годунова-правителя было «пленэрное» Хорошево, главной «дальней» – укрепленные Вяземы. Храмы в этих усадьбах не являлись шатровыми и не обладали «царской» монументальностью. В связи с этим в конце своего правления в статусе боярина, полностью утвердившись в качестве первого лица в государстве, Борис начал строить колоссальный шатровый храм в еще одной своей усадьбе – Борисове. К тому времени, как в этой усадьбе появились храм и укрепления, Годунов уже венчался на царство, и Борисов стал полноценной «дальней» царской усадьбой.

Осталось ли главной «ближней» загородной усадьбой Годунова-царя Хорошево? Известны многочисленные приемы Борисом Федоровичем в этой усадьбе иностранных послов47, но мы полагаем, что при Годунове-царе эта усадьба уже имела лишь временный статус «главной ближней»: хорошевский храм слишком мал и скромен, и вряд ли он мог соответствовать престижу царя, построившего церковь Бориса и Глеба в Борисове и готовившего постройку в Кремле еще более монументального храма – «Святая Святых»48.

В связи с этим мы вправе предположить, что «пленэрный» Остров с огромным шатровым белокаменным храмом должен был стать новой главной «ближней» усадьбой вместо Хорошева. Но завершить обустройство этой новой усадьбы Борис не успел.

Конечно, соображения по поводу загородных резиденций Ивана III и Бориса Годунова – пока что не более чем гипотезы, хотя и могущие служить основанием для продолжения исследований в этом направлении. Но что касается пары главных усадеб Василия III и Ивана IV, – «ближнего» Коломенского и «дальней» Александровской Слободы, – то их архитектурная история в наше время уже видится достаточно ясной и во многом проливает свет на еще три пары вероятных главных царских усадеб, пока что изученных гораздо слабее: «ближних» – Напрудного, Хорошева и Острова, «дальних» – Синькова, Вязем и Борисова.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. ОР РГБ. Ф. 304. Ед. хр. 647. Л. 4,4 об.

2. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы. Сборник статей. Владимир, 1995 (далее – Кавельмахер, 1995). С. 76; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы. М., 2008 (далее – Кавельмахер, 2008). С. 96.

3. Кавельмахер, 1995. С. 8-11; Кавельмахер, 2008. С. 26-30.

4. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы. В кн.: Труды Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Художественная культура Москвы и Подмосковья XIV–начала XX веков. Сборник статей. Т. 2. М., 2002 (далее – Подъяпольский, 2002). С. 163, 165, 176, 180.

5. Кавельмахер, 1995. С. 7, 17, 24-29; Кавельмахер, 2008. С. 26, 32, 59-64.

6. Кавельмахер, 1995. С. 13; Кавельмахер, 2008. С. 30.

7. Таубе И., Крузе Э. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. В кн.: Русский исторический журнал. Кн. 8. Пг., 1922. С. 51; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925. С. 67, 90, 91.

8. Подъяпольский, 2002. С. 163–180; Баталов А.Л. Московское каменное зодчество конца XVI века. М., 1996; Баталов А.Л. Памятники Александровской Слободы в контексте развития русской архитектуры XVI века. В кн.: Зубовские чтения. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 30–37.

9. Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы. В кн.: Зубовские чтения. Сб. статей. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 69-96 (далее – Заграевский, 2005); Заграевский С.В.  Новые исследования памятников архитектуры Александровской Слободы. М., 2008 (далее – Заграевский, 2008).

10. Кавельмахер, 1995. С. 8; Кавельмахер, 2008. С. 26.

11. Кавельмахер, 1995. С. 37; Кавельмахер, 2008. С. 68.

12. Подробнее см. Кавельмахер, 1995. С. 36-37; Кавельмахер, 2008. С. 67-68.

13. Кавельмахер В.В. Государев двор в Александровой Слободе (опыт реконструкции). В кн.: Якоб Ульфельдт. Путешествие в Россию. М., 2002 (далее – Кавельмахер, 2002). С. 487.

14. Кавельмахер, 2008. С. 153;  Кавельмахер, 2002. С. 487.

15. Кавельмахер, 1995. С. 43, 70; Кавельмахер, 2008. С. 71, 90.

16. Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы. В кн.: История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 432.

17. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. В кн.: Исторические записки. Кн. 10. М., 1941. С. 88.

18. Заграевский, 2008. С. 53-55.

19. Кавельмахер, 1995. С. 43, 70; Кавельмахер, 2008. С. 71, 90.

20. Кавельмахер, 1995. С. 28; Кавельмахер, 2008. С. 62.

21. С.С.Подъяпольский. Архитектор Петрок Малой. В кн.: Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Стиль, атрибуции, датировки. М., 1983 (далее – Подъяпольский, 1983). С. 34-50.

22. Заграевский, 2005; Заграевский, 2008.

23. ПСРЛ 6:247; 13:10.

24. ПСРЛ 6:254.

25. Подъяпольский, 1983. С. 44.

26. Заграевский, 2005; Заграевский, 2008.

27. Так, В.В.Кавельмахер отмечал, что Покровский собор – памятник московской дворцовой архитектуры, построенный сразу же после Архангельского собора, на той же архитектурной волне, тем же заказчиком, возможно, теми же зодчими, с теми же профессиональными издержками, под диктовку заказчика, поставившего иноземного архитектора в трудные условия. Архангельский и Покровский соборы – здания сопоставимые и соразмерные, сформированные одними и теми же обстоятельствами и запросами (Кавельмахер, 2008. С. 160).

28. О дате постройки церкви в Дьякове см.: Кавельмахер В.В. К истории постройки именинной церкви Ивана Грозного в селе Дьякове. М., 1990; Баталов А.Л. О датировке церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове. В кн.: Русская художественная культура XV–XVII веков. Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». Материалы и исследования. Вып. 9. М., 1998. С. 220-239; Кавельмахер В.В. О позднеготических истоках и мастерах Покровского собора на Рву, Борисоглебского собора в Старице и церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове. Статья была скомпонована С.В.Заграевским из черновых рукописей В.В.Кавельмахера и находится на Интернет-сайте www.kawelmacher.ru.

29. Подробнее см.: Кавельмахер В.В. Церковь Преображения в Острове. М., 2009. (Далее – Кавельмахер, Остров). С. 62.

30. Заграевский С.В. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2008. (Далее – Заграевский, 2008). С. 5.

31. Там же, с. 6.

32. Давид Л.А. Церковь Трифона в Напрудном. В кн.: Архитектурные памятники Москвы XVXVII века. Новые исследования. М., 1947.

33. Подробнее см.: Заграевский, 2008.

34. Там же, с. 28.

35. Там же.

36. Там же, с. 20-28.

37. Там же, с. 21.

38. Там же, с. 20, 32.

39. Наблюдения, сделанные автором этого исследования в 2008 году, показали, что крепость в Синькове имела форму неправильного овала длиной примерно 200 м, вытянутого по линии север-юг. Церковь находилась в южной части крепости. На северном конце укреплений были прослежены остатки вала и рва.   

40. Подробнее см.: Кавельмахер, Остров. С. 62.

41. Баталов А.Л. Московское зодчество конца XVI века. М., 1996. С. 57.

42. Там же, с. 58.

43. Там же, с. 60.

44. Подробнее см.: Кавельмахер, Остров.

45. Информация об остатках рва в Вяземах имеется на Интернет-сайте http://www.odintsovo.info/goroda/?id=2834.

46. Преображенская церковь стоит на территории древнего селища, но никаких остатков укреплений в Острове археологические исследования не обнаружили (Археологическая карта России. Московская область. Ч. 1. М., 1994. С. 116). Осмотр прилегающей местности, проведенный автором этой статьи в 2008 году, также не выявил никаких следов укреплений.

47. Баталов А.Л. Указ. соч. С. 55.

48. Баталов А.Л. Гроб Господень в замысле «Святая Святых» Бориса Годунова. В кн.: Иерусалим в русской культуре. М., 1994. С. 154-171.

 

 

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

© С.В.Заграевский

 

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА