НА СТРАНИЦУ «ЗАЩИТА ИСТОРИКО-АРХИТЕКТУРНОГО И КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ»
Академик С.В. Заграевский
О ПЕРЕДАЧЕ РЕЛИГИОЗНЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ
ПАМЯТНИКОВ АРХИТЕКТУРЫ, ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ
Москва,
С.В. Заграевский (с) 2010
Начнем с общих замечаний. Согласно проведенному в 2007 году опросу ВЦИОМ, верующими себя считает примерно половина граждан России. Из них ортодоксальной православной конфессии придерживаются 66–67 %, ислама – 6–8 %, любого из других вероисповеданий (в т.ч. старообрядцев, которые тоже считают себя православными) – не более 2 %.
Может сложиться ощущение, что преобладание ортодоксального православия в России столь велико, что никаких распрей на религиозной почве, могущих подорвать единство страны, нет и быть не может. Но на самом деле это лишь иллюзия, и весьма вредная. Почему – объясним.
Да, исторически сложилось так, что основной религией в России было именно православие. Даже в преамбуле к Закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» признается «особая роль православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры», и с этим спорить трудно. Такова российская традиция, и во всем мире Россию воспринимают именно как «православную» страну.
Но не следует путать традицию и подлинные, глубокие религиозные убеждения. Если человек придерживается традиционных взглядов, они вовсе не обязательно являются его глубоким личным убеждением – здесь может лишь иметь место вполне естественное (во всяком случае, в зрелом возрасте) желание «быть как все». Но если человек выбирает что-то, идущее вразрез с традицией, – обычно он выбирает это сознательно и будет готов эти убеждения отстаивать.
Поэтому в традиционном российском ортодоксальном («никонианском») православии, олицетворением которого является Русская православная церковь (в дальнейшем будем без оговорок называть его православием), разрыв между декларированием конфессиональной принадлежности и реальными религиозными убеждениями очень велик. Попросту говоря, иногда заглянуть в храм и поставить свечку – это одно, а быть активным членом религиозной общины (да хотя бы регулярно посещать церковь, исповедоваться, соблюдать все посты и другие обряды и предписания) – совсем другое.
В мусульманстве этот разрыв несравненно меньше, в иудаизме, лютеранстве, старообрядчестве или католицизме – еще меньше. Про многочисленные секты и говорить не приходится.
Поэтому никакие данные опросов не могут здесь дать объективной картины. Более точное представление о соотношении, например, православия и ислама дает количество приходов: у РПЦ их около 16 тысяч, у мусульман – около 4 тысяч. Это уже пропорция не 1:10, а 1:4.
А учитывая то, что «качество» прихода (количество прихожан, посещаемость храмов, выполнение обрядов и предписаний, влияние на верующих) у мусульман в среднем гораздо выше, чем у православных, можно с уверенностью сказать, что в России ислам если и уступает православию в количестве глубоко и искренне верующих, то ненамного, и уж точно не на порядок.
А если учитывать и отношение той или иной религии к возможности вооруженной борьбы, то вряд ли в случае очередной «священной войны» (скажем более обобщенно – распрей на религиозной почве) ислам в Российской Федерации окажется слабее православия.
Совсем недавно, меньше ста лет назад (а что такое сто лет в мировой истории, тем более в истории религий!) России был преподан жестокий урок на эту тему.
Православие в Российской Империи было не только государственной религией, оно непосредственно управлялось государством через государственный орган – Священный Синод. Соответственно, все прочие конфессии и формально, и фактически находились в положении притесняемых «иноверцев» (вполне официальный термин тех времен). Исторически сложилось так, что более всего притесняли евреев, у которых национальное самосознание тогда было неотделимо от религиозного, и все особые налоги, ограничения гражданских прав, позорная «черта расселения» и периодические погромы воспринимались не как геноцид еврейского народа (до Освенцима и Треблинки тогда дело еще не дошло), а как несправедливое отношение православных к «иноверцам».
Результат общеизвестен: в начале ХХ века костяк всех наиболее радикальных политических партий оказался сформирован евреями и прочими «иноверцами». Троцкий, Мартов, Блюмкин, Каменев, Дзержинский, Урицкий, Менжинский, Каплан, Войков, Зиновьев… Этот список можно продолжать очень долго. Ленин, писавшийся в анкетах как «великоросс православного вероисповедания», был скорее исключением.
Как в дальнейшем сложилась судьба еврейского народа в СССР – тема не этой статьи. Для нас сейчас существенно то, что наученные горьким опытом Российской Империи советские руководители, независимо от их национальности и веры, поняли, что распрей на религиозной почве в колоссальной многонациональной, многоконфессиональной, а в двадцатых годах ХХ века – еще и крайне нестабильной стране можно избежать, не усиливая ту или иную религию (или все религии разом), а наоборот – всемерно ослабляя их. В итоге с присущей тому времени радикальностью все конфессии были не только ослаблены, но и фактически разгромлены.
Мы ни в коем случае не собираемся ставить эту ситуацию в пример руководителям современной России. От них требуется только одно – неукоснительно соблюдать требование ст. 14 Конституции РФ об отделении религиозных объединений от государства, т.е. вести в отношении всех конфессий абсолютно нейтральную политику. Так сказать, политику «равноудаленности». И здесь этот термин является еще более справедливым и необходимым, чем в отношении крупного бизнеса, в связи с которым он был когда-то придуман. А поддерживать, финансировать, пропагандировать, да и просто уделять какое-либо внимание и какой-либо одной религии, и даже всем разом, – значит игнорировать не только Конституцию, но и горький урок истории, преподанный России в 1917 году.
Предвидится вопрос: почему нельзя поддерживать одну религию в ущерб другим – более-менее понятно (это неэтично, несправедливо и т.п.), но почему нельзя поддерживать все религии вместе? К примеру, распределять поддержку пропорционально числу верующих, или числу приходов, или даже поровну между крупнейшими конфессиями…
Да, если бы религии жили между собой в мире, можно было бы их поддерживать и так, и этак. Но не будем строить иллюзий: мир между конфессиями вообще и отдельными верующими в частности очень хрупок даже в условиях стабильного общества (и в Швейцарии, и в Германии, и во Франции периодически вспыхивают религиозные конфликты), а любая социальная нестабильность обостряет коренные, фундаментальные религиозные разногласия. И многие конфессии, к сожалению, декларируют возможность разрешения этих разногласий не только мирным путем.
Поэтому и получается, что государственная поддержка одной религии в ущерб другим порождает у других – «обделенных» – недовольство в отношении государства, а самая равная и справедливая поддержка всех религиозных организаций усиливает их и обращает их недовольство уже в сторону не государства, а друг друга. А без недовольства «соперниками» пока что ни одна конфессия обойтись не может, даже если ее руководители декларируют обратное. Так устроен наш несовершенный мир, в котором господствует конкуренция, которая, в свою очередь, далеко не всегда имеет мирный характер.
И закономерный, объективный итог любого конфессионального недовольства – распри на религиозной почве. Их острота зависит от множества факторов, но уж чего-чего, а дестабилизирующих начал в современной России хватает. Чечня, Ингушетия, Дагестан, Татарстан, Башкортостан... Надо ли продолжать этот список?
Как сказал у Шекспира Полоний о Гамлете, «в этом безумии есть своя система». В одном из «безумий» современной России – открытой и весьма существенной материальной и моральной государственной поддержке ряда религиозных организаций, прежде всего РПЦ, – тоже, несомненно, своя система есть. Государству нужна идеология, а в отсутствие таковой, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Но религиозные организации-то предлагают не одну, а несколько противоречивых идеологий! Значит, надо либо идти по пути наименьшего сопротивления и выбрать одну в ущерб другим (поставив Россию перед риском повторения катастрофы 1917 года), либо не выбирать никакую и разработать свою, внерелигиозную. Второй путь более сложен, но он, в отличие от первого, будет цементировать, а не подрывать единство страны.
А пока идеология не разработана, надо просто выполнять Конституцию РФ и соблюдать в отношении религий принцип «равноудаленности». И если, например, президент, премьер-министр, глава региона или любой другой высокопоставленный государственный чиновник лично является верующим человеком и принадлежит к той или иной конфессии, он должен посещать храм как частное лицо, а не стоять на специальном возвышении и благосклонно кивать, когда священник прерывает службу Богу, чтобы обратиться к этому чиновнику с благодарственной речью или преподнести ему какой-либо «церковный орден» или почетную грамоту.
И тем более государство не должно делать религиозным организациям таких бесконечно щедрых подарков, как подготовленный Министерством экономического развития и внесенный в феврале 2010 года в Государственную Думу законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности».
Этот законопроект устанавливает, что религиозным организациям при их желании может быть передано практически любое движимое и недвижимое имущество религиозного назначения, находящееся в государственной или муниципальной собственности.
И речь здесь идет прежде всего о памятниках архитектуры, истории и культуры (в дальнейшем будем обобщенно называть их памятниками), которые до революции были в собственности Русской православной церкви, а при советской власти стали национальным музейным достоянием. Это и старинные храмы вместе с их внутренним убранством, и так называемые «непрофильные» объекты (дома причта, пекарни, воскресные школы, монастырские кельи и т.п.), и соответствующие земельные участки, и иконы, и ризы, и паникадила, и богослужебная утварь… Словом, все – от древнерусских соборов до икон Андрея Рублева и Феофана Грека.
У других конфессий до революции собственности было несравненно меньше, поэтому вопросы, поднятые в этой статье, мы будем рассматривать на примере РПЦ, не забывая о том, что в отношении прочих религиозных организаций аналогичные проблемы тоже существуют.
Мы уже упоминали, что до революции Русская православная церковь фактически была государственным учреждением. Соответственно, вся ее колоссальная собственность де-факто являлась государственной (что в начале 1920-х годов существенно облегчило большевикам задачу ее национализации). Сейчас же ситуация принципиально иная: церковь и формально, и фактически отделена от государства, и согласно подготовленному законопроекту получается, что государство передает памятники сторонней организации.
Законопроект устанавливает определенные ограничения, время передачи может составить от нескольких месяцев до нескольких лет, но в итоге практически все памятники при желании РПЦ будут ей переданы. Не передать их будет нельзя: п. 3 ст. 4 законопроекта гласит, что «религиозная организация, получившая государственное или муниципальное имущество религиозного назначения в безвозмездное пользование, вправе получить данное имущество в собственность в установленном настоящим Федеральным законом порядке при предоставлении в уполномоченный орган документов в соответствии с упрощенным перечнем, утверждаемым Правительством Российской Федерации». А уж документы-то, тем более по «упрощенному перечню», любая организация предоставит.
В принципе, никто не сомневается, что в области передачи памятников РПЦ давно пора навести порядок.
Памятники уже не первый десяток лет передаются церкви и де-юре, и де-факто, и за этим процессом тянется длинный шлейф скандалов и конфликтов (наиболее громкие связаны с монастырями – например, с московскими Новодевичим, Николо-Угрешским и Андрониковым, костромским Ипатьевским, александровским Успенским, владимирским Княгининым, в который была отдана Боголюбская икона Богоматери, и т.д.), но общее число подобных конфликтов уже исчисляется сотнями, если не тысячами.
И решаются эти конфликты, в основном, на местном уровне в зависимости от субъективного фактора. Где-то музейщики оказались сильнее (например, Московский кремль), где-то слабее (например, Кострома), где-то достигнут хрупкий баланс сил и интересов (например, Владимир), где-то конфликт уже тянется много лет и не видно ему ни конца, ни края (например, Александров)…
Поэтому закон нужен. Но такой ли, суть которого можно кратко выразить так: «все отдать церкви, и немедленно»?
В пользу принятия внесенного в Думу законопроекта и, соответственно, передачи памятников РПЦ часто можно услышать такой аргумент: Андрей Рублев писал свои шедевры для храмов, и был бы очень огорчен, узнав, что они хранятся где-то еще.
На это можно сказать: писал ли свои шедевры Рублев для храмов вообще, или для какого-то конкретного иерея, игумена или епископа, или просто из любви к искусству, – мы не знаем, и не нам судить о мотивации творчества Рублева. Может быть, он был бы весьма польщен, узнав, что его иконы объявлены национальным достоянием и находятся в музеях, и что потомки воспринимают его не как ремесленника, не как «работника декоративно-прикладного искусства», а как великого художника? Здесь можно только гадать. А сохранение его шедевров – задача бесспорная.
Можно услышать еще один аргумент: РПЦ является более рачительным хозяином памятников, чем музеи.
Но на уровне деклараций и отчетов любой хозяин рачителен, а его конкуренты нерачительны и губят все, к чему прикасаются. А на самом деле все зависит от местных условий, помноженных на субъективный фактор.
Да, есть отдельные положительные примеры того, как церковный приход действительно ведет себя как серьезный и рачительный хозяин, при этом не прекращая научные исследования. Вспоминается церковь Преображения в подмосковном селе Остров, настоятелем которой с 1992 года является протоиерей Леонид (Грилихес), параллельно возглавляющий кафедру библеистики Московской духовной академии, преподающий древние языки, ведущий семинар «Язык Библии» на филологическом факультете МГУ, составивший учебники древнееврейского и арамейского языков, выпустивший книгу духовных стихов... Но много ли в РПЦ таких священников, как о. Леонид?
Поэтому не будем даже пытаться анализировать конкретные субъективные примеры (тем более что мало-мальски правдивую статистику по ним собрать невозможно) и скажем так: объективная задача музеев – сохранять и изучать памятники, а объективная задача церкви – использовать памятники для религиозных нужд. Это само по себе делает изъятие памятников у музеев и передачу их церкви делом крайне рискованным, фактически ставящим судьбу шедевров древнерусского искусства в зависимость от личных качеств деятелей РПЦ. А рисковать памятником – все равно что рисковать жизнью человека, так как в случае утраты его не восполнишь никакой современной копией или муляжом.
Есть еще один «эмоциональный» аргумент в пользу передачи памятников РПЦ, суть которого хорошо выражена словами из песни Бориса Гребенщикова «Поезд в огне» (начало 1990-х годов):
А земля лежит в ржавчине,
Церкви смешали с золой,
И если мы хотим, чтобы было, куда вернуться,
Время вернуться домой…
Да, без эмоций здесь невозможно, особенно когда вспоминается, что в 1930-е годы многие и многие храмы или «смешали с золой», или превратили в руины, или устроили в них учреждения, склады, машинно-тракторные станции... Все это так.
Но на самом деле уже в послесталинские времена такое отношение к памятникам было скорее исключением, чем правилом. Чаще всего, если по каким-то причинам музеи не брали их на свой баланс, их консервировали и оставляли стоять до лучших времен. И нет никакой уверенности, что если бы после войны не единичные, а все без исключения памятники вдруг оказались переданы церкви, она не поступала бы так же. Разумеется, консервация часто проводилась некачественно и не спасала памятники, – но, опять же, нет никакой уверенности, что РПЦ провела бы консервацию лучше.
Хороший пример – уникальная церковь начала XVI века в Благовещенском погосте (ныне около дер. Тимошкино Кольчугинского района Владимирской области). Она была довольно посредственно законсервирована еще в 1960-е годы, и к середине 1990-х годов уже стояла с негодными кровлями и глубокими трещинами во всех стенах. Денег у органов охраны памятников на нее не было, и ее передали РПЦ. Уже много лет она формально имеет настоятеля, а состояние ее только ухудшилось. Причина та же самая – нет денег. И даже собрать их с прихожан не получается вследствие ничтожно малого количества таковых: в деревне Тимошкино – всего несколько домов, к ней даже круглогодичного проезда нет.
Так не лучше ли государству улучшить финансирование музеев и органов охраны памятников, чем поступать по известному порочному принципу «на тебе, Боже, что нам негоже»?
Никто ведь не против того, чтобы у РПЦ в собственности были храмы, как и до 1917 года. Но до революции речь о памятниках архитектуры вообще шла крайне редко, да и понятие это не влекло за собой тот строгий охранный режим, который оно влечет в наше время. Поэтому в современной России возврат к дореволюционной практике возможен только одним способом: пусть церковь строит новые храмы, а не забирает у государства памятники.
И надо отдать должное церкви: она очень активно возводит храмы (пусть и весьма сомнительных архитектурных качеств), и в них верующим гораздо удобнее, чем в памятниках: просторно, светло, тепло, все в соответствии с современными строительными нормативами… А с канонической точки зрения литургия и в Успенском соборе Аристотеля Фиораванти, и в любом современном «новоделе», и в приспособленном в качестве храма железнодорожном вагоне абсолютно равнозначна, если освящение было проведено надлежащим образом.
То же самое с иконами. К копии старинной иконы можно прикладываться, можно ставить около нее свечи и зажигать лампады: при необходимости ее несложно переписать или заменить. А с канонической точки зрения у икон не бывает «степеней святости»: любое надлежащее освящение равнозначно, и любая купленная в церкви дешевая иконка, воспроизводящая «Троицу» Рублева, имеет такую же «святость», как оригинал.
Поэтому и без передачи памятников РПЦ, как говорится, не пропадет.
Да, служить литургию в «намоленном» старинном храме с древними фресками или «прикладываться» к шедевру Феофана Грека, конечно, приятно, спору нет. Но на то и гражданское самосознание, чтобы жертвовать своими личными желаниями ради сохранности памятников. Иначе священники и верующие уподобятся Первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Григорию Романову, который, если верить слухам, в конце 1970-х годов выдавал замуж дочь и велел на свадебный стол поставить екатерининский фарфор из коллекции Эрмитажа. Сколько этого фарфора переколотили «на счастье» пьяные гости – можно только догадываться.
Кто-то может сказать, что это просто несправедливо – сначала в 1920-х годах у церкви имущество отобрали, а теперь не хотят вернуть. Но на эту тему вспоминается старая шутка: Российская Федерация предъявляет иск к Монгольской народной республике с требованием вернуть дань, уплаченную во времена монгольского ига. И все понимают, что это шутка, так как и Монголия, и Россия давно уже не те, что были во времена Батыя. Так вот, и РПЦ уже совсем не та, что была до 1917 года. И ее статус в государстве другой, и само государство другое, и времена другие. В мировой истории в одну реку нельзя войти дважды.
Будем называть вещи своими именами: фактически передача памятников РПЦ – это реституция, слегка завуалированная тем, что надо же где-то и с чем-то служить Богу. Но отсюда ведь один шаг до реституции в отношении Романовых, Голицыных, Оболенских, Шереметевых, Лианозовых, Мамонтовых и прочих крупных собственников, потерявших свое имущество в революцию. И ее можно прикрыть таким же аргументом: надо же где-то и на что-то жить потомкам «тех» Романовых и Лианозовых! Так далеко зайти можно.
И не спровоцирует ли принятие законопроекта о передаче имущества религиозным организациям массовый передел собственности в стране? Мало, что ли, у России глобальных проблем, надо еще одну искусственно создавать?
Это было еще одно добавление к тем принципиальным аргументам против усиления религиозных организаций, которые мы приводили в начале этой статьи. Вот и еще одно: имущество РПЦ после передачи памятников (вместе с земельными участками!) станет сопоставимо с имуществом, например, Газпрома, и у церкви появится возможность существенно влиять на экономику, а значит, и на политику государства. А поскольку воздействие религии сродни идеологическому, то не получим ли мы новую КПСС – пусть не в виде партийных агитаторов в серых костюмах, а в виде иереев в расшитых золотом ризах? И как к этому отнесутся другие конфессии? Опять приходится вспоминать про горький урок 1917 года…
У недопустимости передачи памятников в собственность религиозных организаций есть и юридическая сторона. Статья 234 Гражданского Кодекса РФ гласит: «Лицо – гражданин или юридическое лицо, – не являющееся собственником имущества, но добросовестно, открыто и непрерывно владеющее как своим собственным недвижимым имуществом в течение пятнадцати лет либо иным имуществом в течение пяти лет, приобретает право собственности на это имущество (приобретательная давность)». Значит, уже к концу 1930-х годов государство в лице музеев получило «приобретательную давность» на все памятники. А даже если считать, что СССР владел памятниками недобросовестно (отобрал у церкви), то с 1991 года – образования Российской Федерации как независимого государства – «приобретательная давность» тоже давно наступила.
Вспомним и ст. 9 «Основ законодательства о культуре»: «Права человека в области культурной деятельности приоритетны по отношению к правам в этой области государства и любых его структур, общественных и национальных движений, политических партий, этнических общностей, этноконфессиональных групп и религиозных организаций, профессиональных и иных объединений».
А Закон «О музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» гласит, что «музейная коллекция является неделимой» (ст. 15)…
Не слишком ли много базовых законодательных положений перечеркивает внесенный в Думу законопроект о передаче имущества религиозным организациям?
Справедливости ради отметим, что практика передачи памятников в частную собственность при условии соблюдения охранных режимов широко распространена во всех цивилизованных странах. Но там и условия совсем другие, и контроль другой, и традиции, и социальная ответственность собственников… В России же пока что мы видим, что частный собственник, получая памятник, получает много проблем (обязуется обеспечить доступ посетителей, проводить не просто ремонты, а научную реставрацию, ничего не переделывать без разрешения органа охраны и т.п.), но не получает самое главное: почет и уважение за то, что хранит памятник. Поэтому зачастую и возникают уродливые ситуации, когда памятник проще и дешевле уничтожить (или заменить муляжом), чем содержать.
Можно с уверенностью сказать: если церковь и могла худо-бедно «переварить» одиночные памятники, передаваемые ей в течение многих лет, – то если эти памятники после принятия соответствующего законопроекта хлынут к ней широким потоком, она не справится. Фактически РПЦ придется взять на себя все функции музеев, вплоть до обеспечения в храмах соответствующего температурно-влажностного режима. Готова ли она к этому? Достаточно ли у нее для этого квалифицированных специалистов, соответствующего оборудования, да и просто денег? Конечно же, нет.
В теории церковь может и не забирать у музеев памятники, если увидит, что не справляется. Но это в теории. А на практике – как отказаться от таких неслыханно щедрых подарков, еще и с земельными участками?
И не надо быть пророком, чтобы предугадать, что РПЦ сразу возьмет все, что есть, а потом уже будет пытаться «выкрутиться». Но если «выкрутиться» у нее не получится, то ценой этого будут уничтоженные памятники. Мы уже говорили, что это равносильно загубленным человеческим жизням. Поэтому эксперименты тут неуместны.
В связи со всем вышесказанным предлагается отвергнуть внесенный в Государственную Думу законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» и ввести законодательный мораторий на дальнейшую передачу памятников в собственность религиозным организациям. Сроком, как минимум, на 10 лет.
За это время органы охраны памятников должны провести мониторинг всего того, что уже было передано, собрать необходимую статистику и представить законодателю объективный отчет. А когда появится ясная картина того, в каком состоянии находятся ранее переданные памятники, решать судьбу дальнейших имущественных взаимоотношений государства и религиозных организаций можно будет гораздо более объективно и оптимально.
В отношении бесценных невосстановимых памятников цена любой ошибки слишком высока. То же самое можно сказать и про цену любой ошибки во взаимоотношениях государства с религиозными организациями в огромной многоконфессиональной стране.
НА СТРАНИЦУ «ЗАЩИТА ИСТОРИКО-АРХИТЕКТУРНОГО И КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ»
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский