Академик С. В. Заграевский. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы. ГЛАВА 1: ВОПРОСЫ ДАТИРОВКИ ПАМЯТНИКОВ АЛЕКСАНДРОВСКОЙ СЛОБОДЫ XVI ВЕКА.

Памятники архитектуры Александровской¹ слободы XVI века уже не первое столетие привлекают к себе пристальное внимание исследователей древнерусской архитектуры. До 1980-х годов по поводу датировок этих храмов серьезных разногласий не возникало. После того, как в 1924 году комиссия Центральных реставрационных мастерских выяснила, что до XVIII века современный Троицкий собор назывался Покровским, а шатровая Покровская церковь была посвящена Троице², в научной и популярной литературе закрепились следующие даты:

– Покровский, ныне Троицкий, собор (рис. 1; в дальнейшем будем без оговорок называть его Покровским) датировался 1513 годом на основании сообщения «Троицкого летописца»: «Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 ноября 28 священа бысть црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел (курсив мой – С.З.). Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сергий, а сщал ее епспъ Митрофан Коломенский да игумен Памва, а на сщние был кнзь великий»³;

Покровский (ныне Троицкий) собор. Общий вид.

Рис. 1. Покровский (ныне Троицкий) собор. Общий вид.

– Троицкая, ныне Покровская, церковь «на Дворце» (рис. 2; в дальнейшем будем без оговорок называть ее Троицкой) датировалась вторым строительным периодом Слободы – пребыванием в ней Ивана IV (с 1565 по 1582 год; поскольку строительство могло начаться несколько ранее приезда Грозного в Слободу, то в качестве даты ориентировочно принимались 1560–1570-е годы). Основанием для такой датировки был ее шатровый верх. Традиционно считалось, что первым шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском, построенная в 1529–1532 годах, и на базе этой теоретической предпосылки Троицкая церковь не могла датироваться первым строительным периодом Слободы – 1510-ми годами;

Троицкая (ныне Покровская) церковь. Общий вид.

Рис. 2. Троицкая (ныне Покровская) церковь. Общий вид.

– Успенская церковь (рис. 3) условно датировалась теми же 1560–1570-ми годами, что и Троицкая;

Успенская церковь. Общий вид.

Рис. 3. Успенская церковь. Общий вид.

– Распятская колокольня (рис. 4; до 1710 года – церковь Алексея митрополита⁴) также датировалась 1560–1570-ми годами. После того, как в 1940-е годы А.С.Полонский выявил внутри нее более раннее столпообразное здание⁵, последнее стали относить к первому строительному периоду Слободы и датировать, как и Покровский собор, 1513 годом. Фактически мы имеем дело с двумя разными зданиями, поэтому для простоты в дальнейшем будем называть Распятской колокольню в ее современном виде, а церковью Алексея митрополита – столпообразное здание, находящееся внутри нее (о реконструкции церкви Алексея митрополита мы подробно поговорим в гл. 2).

Распятская колокольня. Общий вид.

Рис. 4. Распятская колокольня. Общий вид.

В этом виде датировки памятников Слободы XVI века просуществовали до исследований В.В.Кавельмахера. В 1980–1990-е годы он провел беспрецедентную по масштабам серию раскопок и зондажей, выявивших принципиальный факт: Покровский собор, Троицкая церковь, Успенская церковь и церковь Алексея митрополита (в дальнейшем будем для простоты называть их первыми храмами Александровской слободы) были возведены в одном строительном периоде.

Во всех этих памятниках В.В.Кавельмахер отмечал материалы (кирпич и белый камень) сходных кондиций, однородное связующее, идентичное связное железо, технику смешанной кладки, единый итальянизирующий «графический» стиль русской придворной архитектуры XVI века, с применением одних и тех же, отчетливо унифицированных, узлов и деталей – корытообразных филенок, наборов профилей цоколей, венчающих тяг и капителей⁶. Кладка всех храмов изначально имела открытый характер – не красилась и не белилась, подкрашивались белым левкасом только некоторые выполненные из кирпича элементы декора. Все выступающие белокаменные элементы были скреплены однотипными скобами⁷. Все храмы (за исключением столпообразной церкви Алексея митрополита) были построены с приделами и смежными палатами, а Троицкая и Успенская – даже с погребами⁸. В интересах всего ансамбля ложный подклетный ярус и ложную паперть со звонницей получила и церковь Алексея митрополита⁹. Различались постройки между собой только объемом и качеством покрывающей их «фряжской» резьбы, однако В.В.Кавельмахер отмечал единый стиль этой резьбы (за исключением орнаментальных поясов Покровского собора, скопированных с Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры – рис. 5)¹⁰.

Троицкий собор в Троице-Сергиевой Лавре.

Рис. 5. Троицкий собор в Троице-Сергиевой Лавре.

Эта аргументация В.В.Кавельмахера была справедливо воспринята исследователями как исчерпывающая¹¹, и неминуемо возник вопрос о коррекции принятых ранее датировок.

В.В.Кавельмахер, ссылаясь на уже приведенный нами текст «Троицкого летописца»¹² и близость стилистики первых храмов Александровской слободы к стилистике кремлевских соборов Ивана III и Василия III¹³ (эта стилистическая близость была отмечена еще А.И.Некрасовым¹⁴), датировал храмы Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита первым строительным периодом Слободы – началом 1510-х годов. Ко второму строительному периоду – 1560–1570-м годам – В.В.Кавельмахер относил только перестройку церкви Алексея митрополита и пристройку к Троицкой церкви трапезной на погребе и подклете¹⁵ (именно эти строительные работы могли отметить «немцы-опричники» И.Таубе, Э.Крузе и Г.Штаден¹⁶).

В конце 1990-х–начале 2000-х годов точка зрения В.В.Кавельмахера была поставлена под сомнение С.С.Подъяпольским. Поддерживая отнесение Покровского собора, Троицкой церкви, Успенской церкви и церкви Алексея митрополита к одному строительному периоду, он датировал все эти памятники 1560–1570-ми годами¹⁷. Аргументация исследователя заключалась в следующем:

– «слишком многое в концепции В.В.Кавельмахера (относительно датировки первых храмов Слободы 10-ми годами XVI века – С.З.) противоречит устоявшимся взглядам на развитие зодчества Московской Руси XVI столетия»¹⁸.

– архитектура Троицкой церкви более характерна для шатровых храмов второй половины XVI века¹⁹;

– сообщение «Троицкого летописца» не дает достаточных оснований для того, чтобы датировать Покровский собор 1513 годом, так как в нем нет указания на материал постройки, т.е. речь могла идти и о деревянном храме²⁰;

– некоторые стилистические черты сближают Покровский собор и Троицкую церковь Александровской слободы не с кремлевскими соборами Ивана III и Василия III, а с собором Покрова на Рву (1556–1561 годы) и верхними приделами Благовещенского собора (1560-е годы)²¹;

Первый и второй аргументы С.С.Подъяпольского имеют общетеоретический характер и не могут служить основанием для каких-либо датировок. По словам В.В.Кавельмахера, «здесь спорят между собой не факты, а теория (т.е. наше сегодняшнее понимание генезиса русского шатрового зодчества) и факты. В этой ситуации долг исследователя – безоговорочно встать на сторону фактов»²².

Третий аргумент С.С.Подъяпольского негативен: указание на необоснованность одного из доказательств датировки 1510-ми годами не может служить доказательством датировки 1560–1570-ми (к тому же в п. 2 мы покажем, что в сообщении «Троицкого летописца» все же говорится именно о каменном храме). Аргументом по сути является лишь четвертый – попытка датировать первые храмы Слободы по стилистической аналогии с московскими постройками середины–второй половины XVI века.

Тем не менее, в этом исследовании мы рассмотрим все аспекты позиций и В.В.Кавельмахера, и С.С.Подъяпольского.

Прежде всего рассмотрим вопрос, о каком храме – каменном или деревянном – говорится в процитированном в п. 1 сообщении «Троицкого летописца».

А.И.Некрасов полагал, что уже сам факт сообщения об освящении свидетельствует о том, что Покровский собор был каменным²³, но С.С.Подъяпольский справедливо отметил²⁴, что «Троицкий летописец» сообщает не только о каменных храмах, но и о деревянной церкви.

Добавим, что с православно-догматической точки зрения, которой, несомненно, придерживались авторы «Троицкого летописца», освящение деревянного и каменного храмов абсолютно равнозначно.

Тем не менее, мы вправе использовать сообщение «Троицкого летописца» для датировки существующего – каменного – Покровского собора 1510-ми годами. Покажем это.

Процитируем еще раз это сообщение, выделяя курсивом слова, на которые следует обратить особое внимание: «Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 ноября 28 священа бысть црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел. Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сергий…»

Мы видим, что в этом сообщении речь идет о четырех постройках (крепостных воротах Троице-Сергиевой Лавры, церкви в селе Клементьеве, надвратной церкви Сергия Радонежского в Лавре и Покровском соборе в Александровской слободе). В трех постройках указан строительный материал, причем очень точно – кирпичные здания названы именно кирпичными, а не обобщенно «каменными», как это обычно делалось в летописях. Но относительно самой значимой из перечисленных построек – Покровского собора на великокняжеском дворе – о материале вообще ничего не говорится.

Эта ситуация может показаться странной, так как просто забыть сделать необходимое уточнение в отношении материала постройки великокняжеского храма летописец вряд ли мог.

Гораздо более вероятно, что такого уточнения и не требовалось – так же, как не требовалось уточнений в отношении, например, строительных материалов Успенского собора Фиораванти, Архангельского собора Алевиза Нового или Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. То, что главный собор великокняжеской резиденции – Александровской слободы – был каменным, было ясно «по умолчанию».

Таким образом, мы обязаны полагать, что сообщение «Троицкого летописца» говорит об освящении в 1513 году именно каменного Покровского собора.

В пп. 4 и 5 мы увидим, что для датировки этого храма (как и остальных первых храмов Слободы) началом XVI века есть и другие основания, а пока обратимся к основному (и, по сути, единственному) аргументу С.С.Подъяпольского в пользу 1560–1570-х годов – стилистических чертах различия первых храмов Слободы с кремлевскими соборами начала XVI века и их гипотетического сходства с собором Покрова на Рву и верхними приделами Благовещенского собора. В значительной части своей аргументации С.С.Подъяпольский ссылался на А.Л.Баталова (который, в свою очередь, в последние годы ссылается на С.С.Подъяпольского²⁵), поэтому мы будем рассматривать позиции обоих исследователей.

Прежде всего заметим, что итальянизирующие мотивы в архитектурном декоре русских храмов имели место на протяжении всего XVI века (это показывал и А.Л.Баталов²⁶). Следовательно, сам факт наличия таких мотивов не может являться основанием для каких-либо датировок – как 1510-ми, так и 1560–1570-ми годами.

А.Л.Баталов и С.С.Подъяпольский отмечали, что ряд особенностей декора отличает первые храмы Александровской слободы от кремлевских соборов Ивана III и Василия III²⁷. С отмеченными ими чертами отличия нельзя не согласиться. Но имело ли при этом место сходство этих храмов Слободы с храмами середины–второй половины XVI века?

Основным объектом, с которым указанные исследователи пытались найти стилистическое сходство первых храмов Слободы, являлся собор Покрова на Рву. А это само по себе вызывает сомнение в верности любых проведенных аналогий, так как в архитектуре и декоре московского собора мастера изначально стремились к объединению самых различных стилей – «различными образцы и многими переводы»²⁸.

И все же перечислим все те черты, которые, по мнению А.Л.Баталова и С.С.Подъяпольского, определяют сходство первых храмов Слободы и собора Покрова на Рву.

Во-первых, А.Л.Баталов писал²⁹ (и С.С.Подъяпольский подтверждал³⁰), что «в приделах Покрова Богородицы и Входа в Иерусалим собора Покрова на Рву наличники круглых окон так же, как в Александрове (в Троицкой церкви, см. рис. 2 – С.З.), соприкасаются с архивольтами кокошников».

Конечно, формулировка «придел Покрова Богородицы собора Покрова на Рву» выглядит несколько странной и неоправданной, так как основной храм и придел – абсолютно разные понятия. Более адекватно с церковной точки зрения звучало бы «главный престол собора Покрова», а с архитектурной – «центральный столп собора». Но дело не в формулировке: на рис. 6 видно, что на центральном столпе собора Покрова на Рву вообще отсутствуют наличники окон (мы видим перспективные оконные проемы), а на Входоиерусалимском приделе наличники окон в кокошниках далеко не соприкасаются с архивольтами (рис. 7).

Покровский собор на Рву. Окна в кокошниках и декор центрального столпа.

Рис. 6. Покровский собор на Рву. Окна в кокошниках и декор центрального столпа.

Входоиерусалимский придел собора Покрова на Рву. Окна в кокошниках.

Рис. 7. Входоиерусалимский придел собора Покрова на Рву. Окна в кокошниках.

Во-вторых, С.С.Подъяпольский полагал, что замена полуколонок филенкой сближает композицию западного портала Покровского собора Александровской слободы с порталами центрального столпа храма Покрова на Рву. Впрочем, исследователь был вынужден сделать оговорку, что в московском храме, «правда, обращенная внутрь проема поверхность плечиков декорирована, и подставов с наружной стороны нет»³¹.

Не будем здесь рассуждать о том, что более существенно – отмеченное исследователем сходство или им же отмеченные различия. На рис. 8 и 9 видно, что и общая стилистика, и трактовка подавляющего большинства деталей декора порталов Покровского собора Слободы и центрального столпа Покрова на Рву абсолютно различны. К тому же порталы Покровского собора Слободы белокаменные, а Покрова на Рву – кирпичные.

А частичную замену полуколонок филенкой мы видим и на порталах Архангельского собора (рис. 10), и на северном портале Благовещенского собора (рис. 11), и на портале собора Чудова монастыря (1501 год, рис. 12).

Западный портал Покровского собора в Слободе.

Рис. 8. Западный портал Покровского собора в Слободе.

Южный портал центрального столпа собора Покрова на Рву.

Рис. 9. Южный портал центрального столпа собора Покрова на Рву.

Северный портал и филенки «цокольного» яруса Архангельского собора в Кремле.

Рис. 10. Северный портал и филенки «цокольного» яруса Архангельского собора в Кремле.

Северный портал Благовещенского собора.

Рис. 11. Северный портал Благовещенского собора.

В-третьих, А.Л.Баталов утверждал, что декор портала Федоровского придела Троицкой церкви в виде балясин (по С.С.Подъяпольскому, в виде «гипертрофированных бусин»³²) схож с декором северного портала Входоиерусалимского придела собора Покрова на Рву³³. Но, опять же, достаточно взглянуть на рис. 12 и 13, чтобы понять: у этих порталов абсолютно различная форма и бусин, и перемычек между ними. Ничего общего не имеет и форма самих порталов (например, на портале Входоиерусалимского придела отсутствует верхний фронтон), и трактовка всех их деталей.

Портал Федоровского придела Троицкой церкви в Слободе.

Рис. 12. Портал Федоровского придела Троицкой церкви в Слободе.

Южный портал Входоиерусалимского придела собора Покрова на Рву.

Рис. 13. Южный портал Входоиерусалимского придела собора Покрова на Рву.

Отметим, что такие же порталы, как у Входоиерусалимского придела, есть у приделов Троицы и Николая Чудотворца собора Покрова на Рву, а на фасаде центрального столпа этого собора присутствует еще одна разновидность «гипертрофированных бусин» (см. рис. 6). Еще более принципиально то, что подобные «гипертрофированные бусины» присутствовали уже на портале собора Чудова монастыря (1501 год, рис. 14).

Портал собора Чудова монастыря в Москве (1501 год).

Рис. 14. Портал собора Чудова монастыря в Москве (1501 год).

В-четвертых, С.С.Подъяпольский говорил о том, что узкая полоса наклонной кладки в основании шатра Троицкой церкви между двумя близко расположенными карнизами, прорезанная в середине каждой грани маленьким окошком, является «несколько модифицированным мотивом машикулей, которые не встречаются в московских храмах ранее середины XVI века (храм Покрова на Рву, церковь в Дьякове)»³⁴.

Но эта полоса кладки в Троицкой церкви (рис. 15) – просто нижняя часть шатра, отделенная от верхней части карнизом. Благодаря прорезанным в нижней части окошкам достигалось визуальное ощущение «парения шатра в воздухе». А что касается «мотива машикулей», то он при взгляде из интерьера присутствует в любых окнах, прорезанных в любом шатре (как и в любой стене, наклоненной внутрь). Таких «модифицированных машикулей» в русской архитектуре XVI–XVII веков можно насчитать сотни, если не тысячи.

Окно в нижней части шатра Троицкой церкви в Слободе.

Рис. 15. Окно в нижней части шатра Троицкой церкви в Слободе.

Кроме проведения аналогий (как мы видели, неубедительных) с собором Покрова на Рву, А.Л.Баталов³⁵ и С.С.Подъяпольский³⁶ предполагали сходство рисунка филенок – основного мотива галерей первых храмов Слободы и верхних приделов Благовещенского собора в Московском кремле. Но на рис. 16 и 17 видно, что ничего общего филенки храмов Слободы и приделов Благовещенского собора не имеют. У них абсолютно различны пропорции, глубина, обломы.

Декорированная филенками южная стена Успенской церкви в Слободе.

Рис. 16. Декорированная филенками южная стена Успенской церкви в Слободе.

Южный верхний придел Благовещенского собора.

Рис. 17. Южный верхний придел Благовещенского собора.

А филенки, объединенные сплошным карнизом, мы видим и на «цокольном» белокаменном ярусе фасада Архангельского собора (см. рис. 10).

А.Л.Баталов³⁷ и С.С.Подъяпольский³⁸ полагали, что карниз на стенах первых храмов Слободы и верхних приделов Благовещенского собора, в отличие от Архангельского собора, не раскрепован над лопатками. Но на рис. 10, 16 и 17 видно, что на самом деле он почти повсеместно раскрепован во всех перечисленных храмах, просто вынос лопаток в первых храмах Слободы и приделах Благовещенского собора значительно меньше, чем в Архангельском соборе, и поэтому раскреповка не столь заметна.

С.С.Подъяпольский также привлекал в качестве стилистического аналога резьбы западного портала Покровского собора в Александровской слободе резьбу южной галереи Благовещенского собора³⁹. Впрочем, исследователь не применял это стилистическое сходство в качестве датирующего признака, так как резьба южной галереи кремлевского храма не имеет точно установленной даты⁴⁰. Но в последние годы эту резьбу датируют грозненским временем А.Л.Баталов⁴¹ и А.В.Гращенков⁴². Соответственно, указанные исследователи используют стилистическое сходство этой резьбы с резьбой Покровского собора как основание для датировки последнего 1560–1570-ми годами⁴³.

Но прежде всего отметим, что датировка резьбы южной галереи Благовещенского собора грозненским временем остается весьма спорной, так как указанные исследователи основывают ее прежде всего на аргументах, связанных с ее близостью к резьбе Покровского собора в Слободе, который они датируют 1560–1570-ми годами. Соответственно, если использовать резьбу южной галереи храма Благовещения для поздней датировки храма Покрова, то получается неправомерный «замкнутый логический круг».

Но если даже предположить, что резной декор южной галереи Благовещенского собора может быть независимо датирован грозненским временем, то это все равно не может служить основанием для датировки этим же временем резьбы западного портала и киота Покровского собора.

Дело в том, что, как отмечал и С.С.Подъяпольский, резьба южной галереи храма Благовещения является «сознательным обращением к образцам»⁴⁴ – к изысканной «фряжской» резьбе начала XVI века порталов Архангельского (см. рис. 10) и Благовещенского (см. рис. 11) соборов. Иначе говоря, мы видим целенаправленную стилизацию, сделанную, как справедливо полагали и С.С.Подъяпольский, и А.Л.Баталов, и А.В.Гращенков, иными исполнителями⁴⁵.

Стилизацией под «столичный стиль», несомненно, являлась и резьба западного портала и киота Покровского собора в Александровской слободе (как мы покажем в гл. 3, также сделанная иными исполнителями). «Стилизаторство» было доминирующим принципом архитектуры этого храма (и его орнаментальные пояса, и общий облик стилизованы под Троицкий собор Троице-Сергиевой Лавры – см. рис. 5).

Соответственно, определенное сходство резьбы Покровского собора в Слободе с резьбой южных галерей Благовещенского собора имеет абсолютно ясное обоснование – общие истоки – и ни при каких условиях не может служить датирующим признаком, так как подобная стилизация могла производиться в разных местах в самое разное время – и через 5, и через 50, и через 100 лет после создания в начале XVI века оригиналов, показанных на рис. 10 и 11. Привлекать в качестве датирующих признаков любой из этих стилизованных резных декоров столь же неправомерно, как, например, датировать александровский Покровский собор 1420-ми годами на основании сходства его орнаментальных поясов с орнаментальными поясами Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры (1422–1423 годы).

Таким образом, мы обязаны констатировать отсутствие убедительных стилистических аргументов в пользу датировки первых храмов Александровской слободы 1560–1570-ми годами.

Стилистический анализ с выходом на датировку этих храмов 1510-ми годами проводили А.И.Некрасов⁴⁶ и В.В.Кавельмахер⁴⁷. Исследователи отмечали характерные для эпохи Василия III резные профилированные импосты в распалубках и резные орнаментированные розетки в сводах подклетов Троицкой церкви, одновременное наличие у этого храма погребов и подклетов (позже этот прием уже никогда не применялся), изначально открытый (неоштукатуренный и небеленый) характер кладки первых храмов Слободы, изощренную «фряжскую» резьбу западного портала и киота Покровского собора.

Но приведенные этими исследователями стилистические аргументы вряд ли могут служить самодостаточным основанием для датировки первых храмов Слободы 10-ми годами XVI века: слишком много черт различия этих храмов с кремлевскими соборами рубежа XV–XVI веков отметили А.Л.Баталов и С.С.Подъяпольский⁴⁸. Для датировки первых храмов Александровской слободы 1510-ми годами есть ряд других, гораздо более убедительных аргументов (см. пп. 2, 4 и 5).

В связи с этим можно высказать некоторые общие соображения.

В отношении первых храмов Слободы любой стилистический анализ (и по А.И.Некрасову, и по В.В.Кавельмахеру, и по А.Л.Баталову, и по С.С.Подъяпольскому) позволяет сделать лишь один бесспорный вывод: эти здания абсолютно уникальны, и максимальная точность их датировки на основании стилистического анализа – XVI век.

И эта ситуация характерна не только для первых храмов Слободы. Достичь необходимой точности датировки храмов «по стилистической аналогии» не позволяет принципиальный и неустранимый фактор: индивидуальность мастеров.

Зодчие и наиболее квалифицированные мастера могли выражать свою индивидуальность, строя храмы в различном стиле (иногда стилизуя, иногда «опережая свое время», иногда сознательно совмещая в одном произведении различные архитектурные стили). Индивидуальность же «рядовых» строителей была обусловлена тем, что, как не раз показывал автор настоящего исследования⁴⁹, в Древней Руси преимущественно использовались местные строительные кадры (это было для ктиторов проще и выгоднее).

В связи со всем сказанным в этом параграфе можно сделать общий вывод: формально-стилистический анализ, оторванный от документальных, исторических и архитектурно-археологических данных, может дать скорее негативные, чем позитивные результаты (к примеру, С.С.Подъяпольский даже отмечал, что в «неправильном, как бы болезненно изломанном рисунке западного портала Покровского собора Слободы есть что-то роднящее его с пластикой модерна»⁵⁰). В любых уникальных постройках (а это подавляющее большинство памятников древнерусской архитектуры XII–XVI веков) индивидуальность мастеров приводит тому, что все черты сходства памятников крайне условны, и на каждую черту сходства можно найти несравненно большее количество гораздо более принципиальных черт различия.

Гораздо более высокую точность может дать анализ характерных особенностей строительной техники: кладки, раствора, формы и качества кирпича, тески камня и т.п.

Во-первых, возможностей для выражения индивидуальности мастеров в строительном производстве практически не было.

Во-вторых, строительная техника тесно связана с технологией изготовления материалов (кирпича, камня, раствора), а последнюю существенно легче «привязать» к тому или иному времени.

Более того – автор настоящего исследования предполагал⁵¹ и предполагает, что будущее истории архитектуры именно за «строительными» методиками датировки памятников (при условии общедоступности и более высокой точности таких методов анализа особенностей строительной техники, как химический, петрографический, гранулометрический, радиоуглеродный, палеомагнитный, дендрохронологический и пр.)

А доступный автору визуально-тактильный анализ строительной техники показал: в Покровском соборе, Троицкой и Успенской церквях, церкви Алексея митрополита мы видим «мягкую», «теплую» кладку, характерную и для кирпичных построек Московского кремля рубежа XV и XVI веков⁵², и для собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы). Характерен и строительный раствор – с исключительно высокой вяжущей способностью, с ничтожно малым содержанием в извести песка и прочих примесей. Многочисленные белокаменные украшения и в Слободе, и в Кремле вытесаны так, что кажется, будто камень «дышит». В соборе Петра митрополита кирпичный декор, как и в Слободе, был покрыт левкасом «под белый камень».

В отличие от вышеперечисленных зданий, Распятская колокольня выстроена из «сухого» (по выражению В.В.Кавельмахера, «жареного»⁵³) кирпича, на легко крошащемся растворе с высокой примесью песка. Из такого же кирпича, на таком же растворе построен собор Покрова на Рву. Белокаменный декор Распятской колокольни также вытесан, как на соборе Покрова на Рву, – жестко, геометрично, «сухо».

И в Распятской колокольне, и в соборе Покрова на Рву строители применяли наряду с железными связями деревянные. В храмах Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской слободе все связи изготовлены исключительно из железа высокого качества⁵⁴.

Важно отметить и факт, который был вынужден признать и А.Л.Баталов⁵⁵: если датировать первые храмы Слободы 60–70-ми годами XVI века, то эти памятники окажутся единственными, где применен белокаменный декор «в той мере, в которой его употребляли в строительстве Василия III».

Все эти соображения являются дополнительным аргументом в пользу позиции В.В.Кавельмахера о датировке храмов Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита началом 1510-х годов.

Конечно, и кладка, и прочие особенности строительной техники все равно не могут дать стопроцентную уверенность в правильности датировок «по аналогии», так как технология строительства в зависимости от местных условий (качества глины, камня и извести, профессионализма местных мастеров) могла изменяться весьма существенно. Но поскольку, как мы показывали выше, возможностей для выражения индивидуальности мастеров в строительном производстве практически не было, эти данные при их наличии дают более точные результаты, чем формально-стилистический анализ.

Но мы еще не рассматривали основные архитектурно-археологические аргументы в пользу датировки первых храмов Слободы началом XVI века.

Прежде всего рассмотрим архитектурно-археологические основания для датировки 1510-ми годами церкви Алексея митрополита.

Колокольня Александровской слободы, как мы говорили в п. 1, была построена в течение двух строительных периодов. Все исследователи, за исключением С.С.Подъяпольского и А.Л.Баталова, полагали, что между этими строительными периодами (говоря в условных терминах, принятых нами в п. 1, – между датировками церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни) имел место значительный временной промежуток – не менее пятидесяти лет, прошедших между 1510-ми годами и временем пребывания в Слободе Ивана IV. Этот факт принимался как очевидный и не требующий отдельного доказательства.

С.С.Подъяпольский, датируя все памятники Александровской слободы XVI века 60–70-ми годами этого столетия, столкнулся с проблемой: если церковь Алексея митрополита была построена в это время, то когда могла быть возведена Распятская колокольня? В начале 1580-х годов Иван Грозный покинул Слободу, и «кровопийственный град» пришел в запустение. Новое строительство в нем началось только в середине XVII века, и, конечно, относить Распятскую колокольню к этому времени невозможно.

В связи с этим С.С.Подъяпольский был вынужден утверждать (впрочем, в крайне обтекаемой и неоднозначной форме), что «обстройка ее (церкви Алексея митрополита – С.З.) мощными пилонами, поддерживающими шатровую колокольню, обладает теми же строительными характеристиками, которые дали повод В.В.Кавельмахеру для отнесения других храмов Александровой слободы к одному строительному этапу (здесь ссылка на В.В.Кавельмахера⁵⁶ – С.З.). Из этого, казалось бы, следует, что переделка церкви, скорее всего, была произведена вскоре после ее возведения»⁵⁷.

Несмотря на обилие в процитированном тексте условных оборотов, можно понять, что С.С.Подъяпольский предполагал близость строительных характеристик церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни, относя эти памятники к одному строительному периоду⁵⁸. Исследователь обосновывал свою позицию ссылкой на слова В.В.Кавельмахера о том, что «при перестройке церкви ее стиль соблюден полностью».

Но вряд ли такая ссылка является корректной: стиль и строительные характеристики – абсолютно различные понятия, и никакой речи о близости строительной техники церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни В.В.Кавельмахер не вел. В данном случае «единый стиль» не мог означать даже стилистическую близость – у Распятской колокольни и архитектурные формы, и цоколь, и кокошники, и карнизы абсолютно иные, чем у ее предшественницы (см. рис. 4, 21–24, 32, 33). В.В.Кавельмахер мог иметь в виду только общую композицию зданий (столпообразность, обходные галереи, крупные кокошники, наличие дополнительных звонниц), а это ни в коем случае не может служить поводом для сближения датировок.

И все же посмотрим, могла ли церковь Алексея митрополита быть построена, а затем перестроена в течение одного строительного периода – 1560–1570-х годов.

Во-первых, выше мы говорили, что и кладка, и раствор, и стилистика, и исполнение декора у церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни абсолютно различны.

Во-вторых, церковь Алексея митрополита имела дополнительную звонницу для больших колоколов⁵⁹ (см. гл. 2), поэтому версия о необходимости ее обстройки под вывезенные в 1570 году из Новгорода большие колокола⁶⁰ весьма сомнительна. Большие колокола не могли поместиться и на звонах Распятской колокольни (там и не было мест для их крепления⁶¹), и все равно располагались на дополнительной звоннице⁶². Следовательно, масштабные работы по обстройке церкви Алексея митрополита могли быть вызваны либо недостаточными размерами, либо неудовлетворительным техническим состоянием старого здания, а такая ситуация вряд ли могла возникнуть в течение десяти–пятнадцати лет после постройки.

В-третьих, обследование автором этой книги второго яруса церкви Алексея митрополита⁶³ показало: окнам этого яруса была придана (причем весьма аккуратно) другая форма еще до обстройки стенами будущей Распятской колокольни (см. рис. 29). Весьма сомнительно, что в течение декады–двух после постройки могло потребоваться проведение значительных работ по приданию окнам принципиально новой формы.

В-четвертых, ознакомление с зондажами А.С.Полонского и В.В.Кавельмахера, сделанными в местах примыкания пилонов Распятской колокольни к фасадам церкви Алексея митрополита, показывает: к моменту обстройки пилонами церковь Алексея митрополита успела «врасти в землю» примерно на полметра. Теоретически это могло произойти и в течение сравнительно короткого времени (в случае целенаправленных подсыпок грунта), но в данном случае это крайне маловероятно, так как ниже мы увидим, что примерно такой же культурный слой успел нарасти и вокруг Троицкой церкви к моменту возведения ее западной пристройки.

В-пятых, по зондажам А.С.Полонского и В.В.Кавельмахера внутри лестничного ризалита Распятской колокольни видно, что в местах примыкания стен и пилонов Распятской колокольни на раскрытых зондажами фрагментах белокаменного цоколя и облевкашенного кирпичного декора церкви Алексея митрополита присутствуют следы выветривания, которые не могли успеть появиться в течение декады–двух.

Из вышеперечисленного следует, что между возведением церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни прошел значительный срок, гораздо больший, чем десять–пятнадцать лет. Таким образом, эти здания должны быть отнесены к двум разным строительным периодам.

За все время существования Александровской слободы как резиденции московских государей таких периодов было всего два – 1510-е и 1560–1570-е годы. Значит, мы обязаны относить церковь Алексея митрополита к 1510-м годам, а Распятскую колокольню – к 1560–1570-м.

Перейдем к архитектурно-археологическим аргументам, выдвигавшимся В.В.Кавельмахером в пользу датировки 1510-ми годами Троицкой церкви в Слободе (к сожалению, эти аргументы ускользнули от внимания большинства исследователей).

Известно, что после сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и предыдущие, из палаты, подгреба и подклета. Палата была разобрана в 1680 году⁶⁴. Ее следы на чердаке существующей трапезной были обнаружены еще в начале ХХ века епархиальным архитектором Латковым⁶⁵, о ней писали и А.И.Некрасов⁶⁶, и Г.Н.Бочаров с В.П.Выголовым⁶⁷, но все эти исследователи априорно полагали единовременность возведения церкви и западной пристройки с погребом и подклетом.

В.В.Кавельмахер же привел убедительные аргументы в пользу того, что эта пристройка была возведена существенно позже (не менее чем через несколько десятилетий) после Троицкого храма:

– в отличие от двух старых секционных объемов, новая секция получила иное плановое решение (квадратный, перекрытый в направлении север-юг коробовым сводом погреб; двойной, разделенный продольной стеной подклет) и иную трактовку объемов;

– шелыга разобранного в 1680 году свода палаты достигала церковного карниза и врубалась в него;

– новая секция была заложена на иной, чем Троицкая церковь, отметке (в момент ее постройки вокруг храма уже образовался культурный слой до полуметра толщиной);

– пристройки принадлежали более низкой культуре строительства (над входом в погреб нет иконной шишки, своды подклета не имеют импостов под распалубками, шелыги – розеток, груба архитектура подклетного окна, по-иному положены связи, неправильно и опасно возведена разделяющая подклет стена – поперек шелыги погребного свода)⁶⁸.

Следовательно, возникает ситуация, аналогичная рассмотренной выше в связи с перестройкой церкви Алексея митрополита: мы обязаны относить постройку западной палаты с погребом и подклетом ко второму строительному периоду Слободы (эти строительные работы, как и перестройку церкви Алексея митрополита, могли отметить И.Таубе, Э.Крузе и Г.Штаден⁶⁹), а возведение самой Троицкой церкви – к первому строительному периоду, т.е. к 1510-м годам.

Об освящении в 1513 году каменного Покровского собора, как мы показывали в п. 2, свидетельствует документальный источник – сообщение «Троицкого летописца». Необходимо уточнить, о каком Покровском соборе – каменном или деревянном – говорится в этом сообщении. Речь идет о четырех постройках (крепостных воротах Троице-Сергиевой Лавры, церкви в селе Клементьеве, надвратной церкви Сергия Радонежского в Лавре и Покровском соборе в Александровской Слободе). В трех постройках указан строительный материал, причем очень точно (кирпичные здания названы именно кирпичными, а не обобщенно «каменными», как это обычно делалось в летописях), но относительно самой значимой из перечисленных построек – Покровского собора на великокняжеском дворе – о материале вообще ничего не говорится.

Конечно, просто забыть сделать необходимое уточнение в отношении материала постройки великокняжеского храма летописец вряд ли мог. Гораздо более вероятно, что такого уточнения и не требовалось – так же, как не требовалось уточнений в отношении, например, строительных материалов Успенского собора Аристотеля Фиораванти, Архангельского собора Алевиза Нового или Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. То, что главный собор великокняжеской резиденции – Александровской Слободы – был каменным, было ясно «по умолчанию». Таким образом, мы обязаны полагать, что сообщение «Троицкого летописца» говорит об освящении в 1513 году именно каменного Покровского собора.

Итак, мы имеем независимые документальные и архитектурно-археологические данные о возведении в 1510-х годах Покровского собора, церкви Троицы и церкви Алексея митрополита. Подчеркнем – эти данные именно независимы, т.е. в отношении каждого из перечисленных храмов базируются на собственной системе доказательств.

Вспомним и то, что В.В.Кавельмахер независимо от этих данных показал⁷⁰ (и его точку зрения приняли все без исключения исследователи, в том числе и С.С.Подъяпольский⁷¹), что храмы Покрова, Троицы, Алексея митрополита и Успения были построены в одном строительном периоде (см. п. 1).

Не будем забывать и про аргументы, связанные с близостью строительной техники первых храмов Александровской слободы к строительной технике других храмов эпохи Василия III (см. п. 4).

Таким образом, мы имеем не только доказанную датировку первых храмов Слободы 1510-ми годами, но датировку, доказанную с избыточностью, весьма значительной по меркам истории древнерусской архитектуры.

С.С.Подъяпольский писал, что датировка памятников Александровской слободы 1510-ми годами «противоречит устоявшимся взглядам на развитие зодчества Московской Руси XVI столетия»⁷², «перечеркивает едва ли не все сложившиеся взгляды на развитие архитектурных типов и стилистики русского зодчества XVI века»⁷³.

Возможно, утверждения С.С.Подъяпольского чересчур категоричны, но в главном он оказался прав: в соответствии со сделанными в Слободе открытиями В.В.Кавельмахера многие устоявшиеся взгляды на русское зодчество XVI века следует пересмотреть.

Впрочем, к корректировке (или даже к полному пересмотру) своей позиции в соответствии с новыми архитектурно-археологическими и документальными данными должен быть готов каждый историк архитектуры. Так было в 1930-е годы, когда П.Н.Максимов обнаружил под обстройками древний собор Андроникова монастыря⁷⁴, так было в 1950-е годы, когда раскопки Н.Н.Воронина раскрыли белокаменные стены Боголюбова⁷⁵ и галереи церкви Покрова на Нерли⁷⁶, так было в 1960-е годы, когда Б.П.Дедушенко установил принадлежность существующего собора Высоко-Петровского монастыря творчеству Алевиза Нового⁷⁷, так было в 1980-е годы, когда В.В.Кавельмахер и Т.Д.Панова обнаружили на Соборной площади Кремля октагон колокольни Иоанна Лествичника⁷⁸, так было в 1990-е годы, когда раскопки О.М.Иоаннисяна открыли в Ростове бутовую церковь Бориса и Глеба 1287 года⁷⁹, так было в начале 2000-х годов, когда исследования автора показали следы перекладки сводов Успенского собора во Владимире и подтвердили гипотезу о первоначальном пятиглавии храма⁸⁰.

Что же придется историкам архитектуры корректировать и пересматривать сейчас, когда стала окончательно ясна правильность датировок В.В.Кавельмахера в отношении памятников Александровской слободы?

Перечислим лишь некоторые составляющие (прежде всего те, которые упоминались в трудах А.Л.Баталова и С.С.Подъяпольского).

«Сооружение собора с двумя примыкающими приделами необычно для начала XVI века, такая композиция известна только у церкви Спаса на Бору 1527 года»⁸¹. Теперь мы знаем уже два храма начала XVI века, имевших такую композицию, – Спасский в Кремле и Покровский в Слободе⁸².

«Филенки с характерными угловыми клинышками до сих пор совершенно неизвестны у сооружений начала XVI века»⁸³). Теперь такие филенки нам известны – в Александровской слободе.

«Примитивизация классических профилей (например, отсутствие раскреповки карниза над пилястрами) имела место в 1570-е годы»⁸⁴. Теперь мы видим такую «примитивизацию» (хотя и весьма относительную) и в храмах Слободы начала XVI века, со сделанной нами в п. 3 этой главы оговоркой, что незначительная и не повсеместная раскреповка карнизов все же имела место.

«Для начала XVI века наиболее характерны сводчатые паперти с глухой стенкой в нижнем ярусе и с открытыми арками в верхнем, а что касается папертей с открытой аркадой в нижнем ярусе и поддерживающими кровлю каменными столпами в верхнем, то нам известен только один такой случай, а именно церковь Вознесения в Коломенском»⁸⁵. Теперь в начале XVI века нам известны такие паперти и у Покровского собора Александровской слободы.

«Прием расчленения филенками поверхности восьмигранного объема впервые применен в соборе Покрова на Рву»⁸⁶ – теперь мы видим, что такой прием был впервые применен в храмах Слободы 1510-х годов.

«Порталы с криволинейными боковыми стенками в виде развернутых волют существуют только у двух памятников второй половины XVI века – церкви Преображения в Острове и Успенского собора Троице-Сергиева монастыря»⁸⁷. Теперь мы должны полагать, что они существуют и у памятника начала века, а именно у Троицкой церкви Слободы.

«Троицкая церковь соответствует типу шатрового храма, сложившемуся в середине и второй половине столетия»⁸⁸. Теперь мы обязаны утверждать, что такой тип храма – близкий к традиционному, с тремя апсидами, с четвериком, завершенным горизонтальной тягой, с кокошниками, перенесенными на грани восьмерика, – сложился уже в начале века.

И, конечно, основное подлежащее пересмотру положение сложившейся на сегодняшней день теории – то, что первым шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы). Первым шатровым храмом на Руси была церковь Троицы в Александровской слободе, построенная в 1510-х годах.

Процитируем то, что писал о Троицкой церкви В.В.Кавельмахер (этот текст был вынесен в примечания к сборнику его статей⁸⁹ и ускользнул от внимания многих исследователей): «Предлагаемое отнесение церкви Троицы к первым десятилетиям XVI в. подрывает, на первый взгляд, самые основы теории русского шатрового зодчества. Однако так ли уж строга и совершенна эта теория? Так, первым каменным шатровым храмом на Руси считается с некоторых пор известная «заместительница» церкви Троицы на Дворце – церковь Вознесения в Коломенском, построенная тем же ктитором и с тою же целью – в качестве холодного дворцового храма в своей новой подмосковной резиденции. Постройка была осуществлена с неслыханным размахом и огромными материальными затратами. Строил церковь, как полагают исследователи, выдающийся итальянский архитектор Пьетро Франциско Аннибал (Петрок Малый) в 1529–1532 гг. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершенства единственным и неповторимым. Однако на этом процесс возведения каменных шатровых храмов в Москве в силу ряда обстоятельств прервался. «Массовое» строительство шатровых церквей возобновилось лишь в 50-е гг. XVI в. – враз, спонтанно, в поразительно развитой и совершенной форме, ничего общего, однако, с церковью Вознесения уже не имеющей. Разрыв нового строительства с конструктивной идеей и пластикой предполагаемого прототипа еще как-то можно объяснить, но как объяснить безупречно зрелую, «выдержанную», самостоятельную форму новой серии памятников? Ведь если следовать данной теории, получается, что едва ли не первыми после двадцатилетнего перерыва были построены такие шедевры, как центральный шатровый столп Покровского собора на Рву (1554–1561 гг.) и не дошедший до нас пятишатровый Борисоглебский собор в Старице (1557–1561 гг.). Можно, конечно, предположить, что оба здания строил гениальный Барма «с товарищи». Но кто тогда строил другой шатровый шедевр – не дошедшую до нас церковь Сергия на Троицко-Богоявленском подворье в Кремле (1558 г.)? Или не столь безупречный с точки зрения формы, но уверенно сделанный шатровый реликварий-усыпальницу Авраамия Ростовского в Авраамиево-Богоявленском монастыре Ростова Великого (1554 г.)? И кто создал конструктивно грубую, но вызывающе дерзкую шатрово-крестовокупольную конструкцию Спасо-Преображенского собора на Соловках? Кто построил двустолпный крестовокупольно-шатровый Благовещенский собор в фамильном замке Строгановых в Сольвычегодске (1557 г.)? И как тогда понимать свидетельство источника о постройке Покровского собора «с приделы» – «разными образцы и переводы»? Если принять эту теорию, придется признать, что у русских строителей не было никакого предшествующего опыта в строительстве шатровых храмов! Это льстит национальному самолюбию, так как предполагает у наших зодчих способность к гениальному спонтанному творчеству, но это – «плохая теория». Между тем архитектурные формы Покровского собора на Рву восходят не к церкви Вознесения в Коломенском (последнее касается только вымпергов и наличников), а в первую очередь к двум столпообразным памятникам Александровой Слободы – купольной церкви Алексея митрополита и шатровой Троицкой церкви. Если Троицкая церковь, как думают многие, тоже поздний памятник, то она в сравнении с Покровским собором – безобразное и регрессивное явление (курсив мой – С.З.). Именно такой приговор ей вынесла история архитектуры. Однако памятник слишком свеж и самобытен, слишком неуклюже-наивен, чтобы быть просто творческой неудачей неизвестного итальянского зодчего. А потому методы его датировки за неимением других должны быть строго археологическими».

В дополнение ко всему сказанному В.В.Кавельмахером отметим, что более поздняя дата церкви Вознесения по сравнению с Троицкой церковью ни в коем случае не умаляет значение коломенского памятника для русской архитектуры. В этом храме наряду с шатром были применены пристенные пилоны, что позволило построить огромное здание невиданных пропорций, с «летящей» архитектоникой.

Троицкая церковь по сравнению с Вознесенской «приземлена» и, как неоднократно показывал и В.В.Кавельмахер⁹⁰, весьма несовершенна в инженерном отношении. И это является дополнительным аргументом в пользу датировки церкви в Слободе 1510-ми годами, так как Иван IV, уделявший каменному церковному строительству особое внимание, построивший такие шедевры, как Покровский собор на Рву, церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове и многие другие, никак не мог возвести в своей основной резиденции – Александровской слободе – «безобразный и регрессивный» дворцовый храм.

А поскольку в пп. 2–5 мы обосновали более раннюю дату Троицкой церкви относительно Вознесенской, все становится на свои места. Между возведением этих храмов прошло около пятнадцати лет, относительно спокойных и мирных (последнее немаловажно, так как война – злейший враг зодчества). За эти годы и инженерная мысль, и строительная техника не могли не сделать существенный шаг вперед. Вероятно и возведение в 1510–1520-е годы неизвестных нам шатровых храмов, и приглашение из Италии для строительства церкви Вознесения в Коломенском не только зодчего, но и высококвалифицированных инженеров.

Отметим, что датировка первых храмов Слободы 10-ми годами XVI века придает особую актуальность словам А.И.Некрасова: «Памятники Александровой слободы – не какие-нибудь провинциальные сооружения (как мы были бы вынуждены полагать в случае принятия их датировки второй половиной столетия – С.З.), а стоят в первых рядах столичных памятников зодчества и художественно и идейно»⁹¹.

глава 2: реконструкция церкви Алексея митрополита

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

ПРЕДИСЛОВИЕ

глава 1: вопросы датировки памятников Александровской слободы XVI века

глава 2: реконструкция церкви Алексея митрополита

глава 3: вероятный автор памятников архитектуры александровской слободы 1510-х годов

ГЛАВА 4: происхождение шатрового зодчества

ПРИЛОЖЕНИЕ: Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер

часть 1: В.в. Кавельмахер – историк архитектуры и реставратор

Часть 2: БИБЛИОГРАФИЯ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА

Часть 3: НЕМНОГО О МОЕМ ОТЦЕ (воспоминания о В.В.Кавельмахере)

Часть 4: НЕКРОЛОГ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА

ПРИМЕЧАНИЯ

НА СТРАНИЦУ «НАУЧНЫЕ ТРУДЫ»

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА