С. В. Заграевский
НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПАМЯТНИКОВ АРХИТЕКТУРЫ
АЛЕКСАНДРОВСКОЙ СЛОБОДЫ
глава 1: вопросы датировки памятников Александровской слободы XVI века
глава 2: реконструкция церкви Алексея митрополита
глава 3: вероятный автор памятников архитектуры александровской слободы 1510-х годов
ГЛАВА 4: происхождение шатрового зодчества
ПРИЛОЖЕНИЕ: Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер
часть 1: В.в. Кавельмахер – историк архитектуры и реставратор
Часть 2: БИБЛИОГРАФИЯ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА
Часть 3: НЕМНОГО О МОЕМ ОТЦЕ (воспоминания о В.В.Кавельмахере)
Часть 4: НЕКРОЛОГ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА
ГЛАВА 4
происхождение шатрового зодчества
1.
Вопросы происхождения древнерусского каменного шатрового зодчества (в дальнейшем будем называть его шатровым зодчеством; материал построек будем уточнять лишь в случае деревянного зодчества) занимают исследователей уже не первую сотню лет. Поскольку подробный исторический обзор всех выдвигавшихся точек зрения выходит за рамки объема настоящего исследования, перечислим лишь «базовые» позиции (в хронологическом порядке их появления):
– шатровое зодчество Древней Руси явилось прямой или косвенной реминисценцией поздней западноевропейской готики (Н.М.Карамзин, И.М.Снегирев, Л.В.Даль, Е.Е.Голубинский, А.И.Некрасов, Г.К.Вагнер)1;
– шатровое зодчество – явление, сформировавшееся на базе древнерусской деревянной архитектуры (И.А.Забелин, Ф.Ф.Горностаев, И.Э.Грабарь, Н.Н.Воронин)2;
– шатровое зодчество произошло от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками (Н.И.Брунов)3;
– шатровое зодчество сформировалось под влиянием архитектуры древнерусских крепостных башен (П.Н.Максимов, М.А.Ильин, М.Н.Тихомиров, Г.К.Вагнер)4;
– на становление шатрового зодчества существенно повлияли древнерусские столпообразные церкви-колокольни (М.А.Ильин, Г.К.Вагнер)5;
– древнерусский шатер явился «случайностью в архитектуре» и просто заменил собой купол, перекрывающий наос (В.В.Кавельмахер)6.
Прежде чем начать рассматривать указанные гипотезы, заметим, что пересмотр позиции относительно первого древнерусского шатрового храма и его зодчего (см. гл. 1 и 3), не может сам по себе существенно повлиять на выбор той или иной точки зрения исследователей либо на разработку новой теории происхождения шатрового зодчества: один великокняжеский храм (Вознесения 1529–1532 годов), с высокой степенью вероятности построенный итальянским зодчим (Петроком Малым), «заменяется» на другой (Троицы 1510-х годов), также с высокой степенью вероятности построенный итальянским зодчим (Алевизом Новым). Оба храма принадлежат эпохе Василия III, ознаменованной расцветом зодчества и поиском новых форм.
Единственное, чем нам в дальнейшем исследовании поможет «замена» церкви Вознесения на церковь Троицы, – традиционные формы четверика последней.
И начнем мы с констатации факта, который трудно подвергнуть сомнению, – что в ходе становления древнерусской архитектуры XII–XV веков в ней постоянно усиливалась «устремленность вверх», характерная для романики и готики. Общие «высотные» пропорции храмов7, появление повышенных подпружных арок, обработка барабанов килевидными кокошниками8, возведение над куполами высоких луковичных глав9, строительство столпообразных церквей «под колоколы»10, – все эти явления соответствуют общему впечатлению «стрельчатости», которое производит готика.
Характерная для готики тенденция к увеличению и «зальности» внутреннего пространства храмов также нашла отражение в древнерусской архитектуре – столпы становились все тоньше и тоньше, все меньше и меньше храмов имели внутренние лопатки, появились бесстолпные храмы с угловыми пристенными опорами11, а затем и с крещатым сводом12. Успенский собор Фиораванти, к примеру, С.С.Подъяпольский справедливо относил к типу готической «зальной церкви»13, а Г.К.Вагнер писал, что «если бы развитие «высотной» архитектуры не было прервано монгольским вторжением, то Русь узнала бы нечто родственное готике»14.
В связи с этим мы обязаны полагать, что появление «устремленного вверх» шатрового зодчества соответствует одной из основных тенденций готики, и это является серьезным аргументом в пользу позиции Н.М.Карамзина, И.М.Снегирева, Л.В.Даля, Е.Е.Голубинского и А.И.Некрасова. Сюда же мы отнесем и позицию Н.И.Брунова (храмы с повышенными подпружными арками), М.А.Ильина, П.Н.Максимова, М.Н.Тихомирова и Г.К.Вагнера (столпообразные храмы и отдельностоящие крепостные башни), так как все это, как справедливо отмечал Г.К.Вагнер15, тесно связано с «высотными» чертами готики и, соответственно, с шатровым зодчеством.
Но возникает вопрос: связано напрямую или опосредованно?
Перечислим ряд положений, вынуждающих нас отрицать прямую связь шатрового зодчества и готики.
Во-первых, повышенные подпружные арки и шатровые завершения храмов имеют абсолютно различную конструктивную сущность (арки поддерживают купол, а шатер сам находится на месте купола и поддерживается арками), и проводить между ними прямую параллель неправомерно.
Во-вторых, столпообразные храмы до возведения в 1510-х годах церкви Алексея митрополита в Александровской слободе и собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре не имели, в отличие от шатровых церквей, мало-мальски обширных наосов, т.е. с точки зрения их архитектуры были ближе к башням, чем к церковным зданиям (примеры – церкви-колокольни Иоанна Лествичника 1329 и 1505–1508 годов, новгородская «часозвоня» 1443 года, первый Хутынский столп 1445 года).
В-третьих, прямая либо косвенная параллель между крепостными башнями и шатровыми храмами неправомерна. Первые имели исключительно «утилитарный» характер, облик вторых определялся прежде всего духовными запросами и архитектурной мыслью эпохи. Более того – с «утилитарной» точки зрения шатровые храмы не имели никакого смысла, так как по сравнению с «сомасштабными» крестовокупольными церквями (а тем более с европейскими базиликами) площадь их наоса невелика, а «колодцеобразность» интерьера порождает множество проблем с акустикой.
В-четвертых, для западноевропейской готики (как и для романики, как и для Ренессанса) абсолютно нехарактерно перекрытие наоса шатром. Над средокрестиями иногда строились либо каменные восьмигранные купола (романские соборы в Шпейере (Шпайере) и Лимбурге на Лане – рис. 36), либо деревянные шатры (готическая церковь Богоматери в Брюгге – рис. 37). Иногда декоративные деревянные шатры возводились над каменными куполами (романский собор в Падуе, рис. 38). Иногда шатрами перекрывались баптистерии (известен первоначальный каменный шатер XII века над баптистерием Сан-Джованни в Пизе, в XIII веке обстроенный куполом). Ни одного каменного шатра ни над наосом, ни над средокрестием в каком-либо мало-мальски значимом храме мы не знаем. В массовом порядке шатровая форма завершения использовалась в романско-готической Европе только для башен.
Рис. 36. Купол над средокрестием романского собора в Лимбурге на Лане.
Рис. 37. Готическая церковь в Брюгге.
Рис. 38. Романский собор в Падуе. Над центральным куполом возведен декоративный шатер.
Это в полной мере относится и к Востоку, где, кроме башен, каменными шатрами иногда перекрывались небольшие мавзолеи (как в Волжской Болгарии).
В связи с этим необходимо сделать важнейшую оговорку: определяя происхождение шатрового зодчества и говоря о первом каменном шатровом храме, мы можем не уточнять, что речь идет о Древней Руси. Других вариантов здесь быть не может, так как строительство больших храмов, перекрытых каменными шатрами, прецедентов в мире не имело.
А.К.Дежурко писал, что в отношении предполагаемого происхождения шатрового зодчества от готики «найден источник формы шатра, но не типологии шатрового храма. Это значит, что ничего не найдено: архитектурные типологии не складываются из самостоятельных частей по принципу коллажа. Если мы предположим, что русский шатер происходит от готического шпиля, то нам вслед за этим придется предположить множество промежуточных звеньев между двумя типологиями – готической колокольни, интегрированной в тело сводчатой базилики, и русской отдельностоящей центрической шатровой церкви. Например, русские базилики с шатровой колокольней, от которой затем произошли отдельностоящие шатровые колокольни, трансформировавшиеся затем в шатровые церкви. Или отдельностоящие центрические храмы, увенчанные шпилем, на Западе. Но так как этих промежуточных звеньев нет, версия рушится. Имеющихся доказательств недостаточно. Не может быть такого, что шпиль «спилили» с колокольни и водрузили на кстати взявшийся (и, взявшийся, кстати, неизвестно откуда) восьмерик на четверике»16. Мы должны полностью согласиться с исследователем.
В-пятых, одна из наиболее характерных тенденций готики – увеличение площади внутреннего пространства храмов. С шатровым же зодчеством ситуация обратная: мы уже говорили, что по сравнению с «сомасштабными» крестовокупольными церквями, а тем более с европейскими базиликами, площадь их наоса невелика.
В-шестых, начало XVI века в Италии прошло под знаком не готики, а Ренессанса. И весьма маловероятно, чтобы высококвалифицированный итальянский архитектор того времени, будь то Алевиз Новый или Петрок Малый, мог ориентироваться на готику. Как известно, сам термин «готика» принадлежит итальянцам XV–XVI веков и означает «искусство готов», т.е. «варваров».
Будет полезно отметить, что в церкви Вознесения в Коломенском, как показал С.С.Подъяпольский, имели место многочисленные «ренессансные» элементы (ордера, порталы с прямыми архитравными перекрытиями проемов, «ренессансная» прорисовка готических вимпергов и пр.). В отношении имеющих место в коломенском храме готических элементов (общей столпообразности и многих элементов декора, прежде всего самих вимпергов) исследователь полагал, что Петрок Малый применил их как стилизацию под «местную» архитектуру, так как уловил в предшествовавшем ему древнерусском зодчестве дух готики17.
Мы можем полностью согласиться с С.С.Подъяпольским и сказать то же самое про Алевиза Нового: в храмах Александровской слободы присутствует множество элементов зодчества Возрождения (декор, порталы, колоннады и пр.) Ориентация Алевиза на Ренессанс подтверждается и архитектурой его первой московской постройки – Архангельского собора. Все «готические» элементы в храмах, построенных этим итальянским архитектором, являются, как и у Петрока Малого, стилизацией под древнерусское зодчество (а Покровский собор в Александровской слободе, как мы уже отмечали, вообще является прямым «римейком» Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры).
2.
Теперь мы можем перейти к рассмотрению гипотез, связанных с происхождением шатрового зодчества от древнерусской деревянной архитектуры.
«Летописец вкратце Русской земли» (XVI век18) под 1532 годом говорит: «Князь великий Василей постави церковь камену Взнесение господа нашего Исуса Христа вверх на деревяное дело»19. Это сообщение можно интерпретировать по-разному, но в любом случае оно проводит прямую параллель между церковью Вознесения (пусть не первым, но одним из первых каменных шатровых храмов) и деревянным зодчеством.
Мы располагаем и изображением несохранившейся деревянной шатровой церкви в селе Уна Архангельской области (рис. 39), постройку которой клировые записи относят к 1501 году20, – соответственно, эта церковь была построена ранее первого каменного шатрового храма.
Рис. 39. Церковь в селе Уна Архангельской области.
Н.Н.Воронин и П.Н.Максимов полагали, что шатровые деревянные церкви представляли собой распространенный тип древнерусского храма уже в домонгольское время21, и мы можем привести ряд аргументов в поддержку их позиции.
Во-первых, указанные исследователи приводили примеры изображений деревянных шатровых храмов на иконе начала XIV века из села Кривого (рис. 40) и на полях псковского рукописного «Устава»22.
Рис. 40. Икона из села Кривого.
Во-вторых, указанные исследователи полагали на основе текстологического и иконографического анализа древнерусских документов, что шатровыми были несохранившиеся деревянные храмы в Вышгороде (1020–1026 годы)23, Устюге (конец XIII века)24, Ледском погосте (1456 год)25 и Вологде (конец XV века)26. Про церковь 1501 года в селе Уна мы уже упоминали выше.
В-третьих, указанные исследователи приводили летописное сообщение о высоких «стоянах» в Москве27 и показывали, что речь идет о деревянных шатровых столпообразных церквях28;
В-четвертых, деревянная шатровая колокольня приведена на изображении Тверского кремля первой половины XV века на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении29 (рис. 41).
Рис. 41. Изображение Тверского кремля первой половины XV века на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении.
В-пятых, весьма вероятно, что многие деревянные шатровые храмы XVI–XVII веков являются копиями более древних. Такая позиция была обоснована А.К.Дежурко30 на базе следующих соображений:
– народное зодчество консервативно, типологии меняются крайне медленно;
– существовала практика заменять сгнившие бревна в срубе по одному, отчего со временем в древнем памятнике первоначального материала могло оказаться очень мало. Поэтому датировка радиоуглеродным или дендрохронологическим методом относительно достоверна лишь в том случае, если для анализа берут большое количество бревен. Соответственно, некоторые деревянные памятники из-за недостаточно представительной выборки материала для анализов могли получить позднюю дату;
– плотников часто обязывали строить новую церковь по образцу старой, пришедшей в негодность.
В-шестых, из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол, а из камня купол построить проще, чем шатер. Причины этому следующие:
– технология строительства каменных куполов (и по опалубке, и без нее31) была прекрасно известна и налажена еще с времен Древнего Рима;
– каменный шатер обладает практически таким же распором, как купол, и добиться равномерности распора при большой высоте шатра (условно говоря, чтобы середина не «просела») – непростая инженерная задача;
– каменные шатры ранее начала XVI века строились преимущественно небольших размеров (над церквями-часовнями, баптистериями, усыпальницами, пивоварнями и кухнями32 – рис. 42);
Рис. 42. Кухня в аббатстве Фонтевро (романика).
– из дерева построить купол очень сложно (требуется либо придавать бревнам полукруглую форму, либо использовать очень короткие их отрезки);
– при строительстве деревянного шатра несколько (чаще всего восемь) бревен – ребер шатра – сводятся в верхней точке и обшиваются досками, и это может сделать практически любой мало-мальски квалифицированный плотник. И не зря, как мы уже отмечали ранее, все известные нам готические шатры над средокрестиями – деревянные.
Из того, что шатер из
дерева построить гораздо проще, чем купол, следует, что шатер мог являться
«упрощенной формой» купола в течение всего времени существования древнерусского
деревянного зодчества, в том числе и в XI–XV веках. Можно привести и пример такой
замены вне Руси – ротонда над Гробом Господним в Иерусалиме, которая до XIX века была деревянной.
Пропорции деревянным шатрам могли придаваться любые – в зависимости от качества бревен и мастерства плотников.
В связи с этим уместно будет поддержать позицию В.В.Кавельмахера в отношении того, что шатер явился простой заменой купола, перекрывающего наос, – с той лишь существенной оговоркой, что эта замена в деревянном зодчестве была не случайностью, а конструктивно обусловленным феноменом.
А поскольку шатер в деревянном зодчестве был многогранным (это обусловлено основой его конструкции – бревнами, образующими каркас), то вполне логично, что многогранность приобрели и барабаны. Число граней чаще всего равнялось восьми (по всей видимости, это количество оптимально и для осуществления перехода к шатру от четверика, и для максимальной устойчивости конструкции). Таким образом, мы видим источник формы «восьмерик на четверике».
И.Э.Грабарь и Ф.Ф.Горностаев высказывали сомнение в происхождении шатра от деревянного зодчества, связанное с тем, что шатровые завершения в дереве должны были бы ориентироваться на образцы в камне, которые до XVI века отсутствовали33. Но в XI–XV веках деревянные шатры над наосами имели вполне ясные образцы – купола в каменных храмах.
Еще одно сомнение в происхождении шатра от деревянного зодчества может быть связано с тем, что в сохранившихся древнерусских деревянных церквях шатровый верх обычно не открыт книзу, а отделен от наоса горизонтальным потолком. Но причины возведения дополнительного потолка убедительно показал В.А.Крохин: это было обусловлено необходимостью защиты собственно помещения церкви с иконостасом от дождя и снега, попадающего в зазоры между досками полиц и бревнами повала при сильном ветре; эффективного функционирования вентиляции в верхнем уровне сруба; независимой стабильной вентиляции в нижерасположенном помещении34. Известен случай отделения шатра от нижерасположенных помещений и в каменном зодчестве – трапезная Введенская церковь Успенского монастыря в Старице (1570 год).
Г.П.Гольц полагал, что «вертикально направленное каменное шатровое зодчество не может происходить от горизонтально направленной деревянной конструкции»35. Но существует множество примеров вертикально ориентированных деревянных храмов (как уже упоминавшаяся нами церковь в селе Упе (рис. 39), Ильинская церковь 1600 года Выйского погоста Верхне-Тоемского района Архангельской области – рис. 4336, Богоявленская церковь 1605 года в деревне Челмужи Заонежского района Карелии – рис. 4437, Вознесенская церковь 1654 года в селе Пиялы Онежского района Архангельской области – рис. 4538 и мн. др.), да и сам деревянный шатер (во всяком случае, его каркас) обычно состоит не из горизонтальных, а из вертикальных бревен.
Рис. 43. Церковь Выйского погоста Архангельской области.
Рис. 44. Церковь в деревне Челмужи Заонежского района Карелии. Продольный разрез.
Рис. 45. Церковь в селе Пиялы Архангельской области. Продольный разрез.
Но в связи с этим необходимо сделать одно существенное замечание: в целом «вертикально направленное» деревянное шатровое зодчество порождает не менее «готические» ассоциации, чем каменное.
Конечно, вряд ли деревенские (да и городские) плотники были знакомы с западноевропейским опытом, – скорее всего, готическая «высотность» пришла в деревянное зодчество опосредованно (через древнерусские каменные столпообразные храмы и храмы с повышенными подпружными арками). Но сути это не меняет.
3.
Мы видим достаточно обширный набор факторов, которые были способны прямо или косвенно повлиять на появление шатрового зодчества. Все эти факторы имеют очень высокую взаимную корреляцию, из-за которой любые логические построения рано или поздно «замыкаются» друг на друга.
В качестве примера приведем базовые постулаты, справедливость которых мы показали в настоящем исследовании:
– шатровые храмы имеют несомненную типологическую связь и со столпообразными колокольнями, и с храмами с повышенными подпружными арками;
– «высотные» столпообразные храмы «под колоколы», как и храмы с повышенными подпружными арками, появились на Руси под влиянием поздней романики и готики;
– для готики абсолютно нехарактерно перекрытие наоса (и даже средокрестия) шатром, тем более каменным;
– шатровое зодчество противоречит одной из основных тенденций готики – увеличению площади внутреннего пространства храмов;
– итальянские архитекторы Ренессанса не могли напрямую ориентироваться на готику;
– в деятельности итальянских зодчих на Руси имела место сознательная стилизация форм в соответствии с местными традициями;
– деревянное шатровое зодчество было распространено на Руси ранее XVI века;
– существует летописное подтверждение происхождения каменного шатрового зодчества от деревянного;
– из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол (а из камня купол построить проще, чем шатер);
– в деревянном зодчестве шатер явился заменой купола, перекрывающего наос;
– общая «высотность» древнерусских деревянных церквей формировалась под влиянием каменных столпообразных храмов и храмов с повышенными подпружными арками;
– каменные столпообразные храмы, как и храмы с повышенными подпружными арками, появились на Руси под влиянием поздней романики и готики.
«Логический круг» замкнулся. В данном случае это «замыкание» означает, что на появление шатрового зодчества в той или иной степени повлияли все вышеприведенные факторы.
Следовательно, каждый из исследователей, чьи позиции мы рассматривали в п. 1, был по-своему прав.
А из верности столь широкого спектра позиций можно сделать вывод: шатровое зодчество было подготовлено всей предыдущей историей и русской, и мировой архитектуры, со всем бесконечным набором связей, влияний и истоков.
Тем не менее, возведение первого шатрового храма было гениальным «творческим прорывом», и мы вправе попытаться хотя бы гипотетически реконструировать конкретные обстоятельства появления каменного шатра, возведенного в церкви Троицы Александровской слободы по проекту Алевиза Нового.
Теоретически мы можем допустить, что источником вдохновения для зодчего стали шатры, в которых жили библейские патриархи Авраам, Исаак и Иаков. В дальнейшем их шатры стали символом жилища, т.е. «сени», и это же значение в словах пророка Исаии получил небосвод: «Он (Бог – С.З.) распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис. 40:22). М.А.Ильин, пытаясь «раскрыть идейное содержание шатра»39, обратил внимание на эти слова пророка и на их основании придавал шатру «осеняющую» роль40. Но исследователь сам же писал, что понятие «сени» наиболее полно выражалось в крестовокупольном храме (купол на столпах)41, и остается непонятным, почему в XVI веке зодчий решил заменить одну «сень» (купол) на другую (шатер). Если бы шатер в церковной традиции имел какое-либо самостоятельное символическое (а тем более каноническое) значение, он как феномен каменного храмового зодчества появился бы гораздо раньше начала XVI века. Да и у пророка Исаии «шатер» является символом любого жилища, абсолютно необязательно имеющего шатровую форму.
В соответствии с «бритвой Оккама» («не следует умножать сущности сверх необходимости») мы можем предположить, что источником вдохновения для Алевиза Нового стали не ротонда над Гробом Господним в далекой Палестине и не абстрактные библейские символы, а конкретный великокняжеский заказ и окружавшая зодчего древнерусская архитектура.
В Древней Руси со времен прекращения в середине XII века воспроизведения византийских образцов специфика ктиторских заказов, даваемых приглашенным иностранным архитекторам, состояла в том, что ставилась задача постройки не итальянских, немецких или английских храмов, а именно русских. Иными словами, от архитекторов всегда требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры, – при том, что они были вольны вносить принципы и элементы того или иного стиля, принятого в стране их происхождения.
Из этого общего правила мы не знаем никаких исключений. Так, строительство в «западноевропейском» материале – белом камне – в домонгольской Суздальской земле велось, в том числе и мастерами от Фридриха Барбароссы, в «византийских» (к тому времени уже традиционных для Древней Руси) крестовокупольных формах, хотя и с привнесением ряда романских элементов декора и общей «высотности»42. Строительство столпообразных храмов «под колоколы» (вероятно, первым из них был октагональный храм Иоанна Лествичника 1329 года43) было подготовлено четырехстолпными храмами с повышенными подпружными арками и бесстолпными – с угловыми пристенными опорами44. Церкви с крещатыми сводами стали логичным развитием четырехстолпных храмов45. Октагональный собор Петра Митрополита (1514–1518 годы) – продолжение традиции столпообразных храмов «под колоколы», хотя и лишенный функции колокольни. Успенский собор в Москве (1475–1479), внутреннее пространство которого решено в духе готических «зальных церквей», и лишенная алтарных апсид Троицкая церковь в Чашникове (XVI век) по общему архитектурному типу являются классическими крестовокупольными храмами.
Словом, из «мэйнстрима» древнерусской архитектуры не выпадает ни один храм, в том числе и построенный приглашенным иностранным архитектором. Как мы показали выше, не стало исключением и шатровое зодчество.
На основании этого мы вправе полагать, что Алевиз Новый получил от великого князя Василия III задание построить дворцово-храмовый комплекс в Александровской слободе в «национальном» стиле – естественно, в меру понимания и восприятия этого стиля известным европейским зодчим. Ни в Европе, ни где-либо еще в мире не было таких зданий, как храмы Слободы 1510-х годов, – следовательно, Алевиз взял за образец архитектуру, окружавшую его на Руси. Точно так же в свое время Фиораванти взял за образец Успенский собор во Владимире, а Алевиз Новый, в свою очередь, принял в качестве образца для своего Архангельского собора Успенский собор Фиораванти.
Впрочем, взятие за образец ни в коем случае не означало полное копирование – ведь даже Покровский собор в Александровской слободе, построенный по прямому образцу Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, отличается от прототипа и по пропорциям, и по размерам, и по декору, и тем, что он построен из кирпича, а не из белого камня, и тем, что его стены вертикальны (а у Троицкого собора они «пирамидально» наклонены внутрь).
Следовательно, Алевиз Новый строил свои храмы на Руси так, как понимал русскую архитектуру, и применял те общие объемно-композиционные и декоративные решения, которые видел вокруг себя, – не отказываясь при этом от собственного творческого поиска и от тех приемов Ренессанса, которые были у него, как говорится, «в крови».
В связи с этим мы можем предположить, что возведенный Алевизом каменный шатер над наосом храма Троицы в Александровской слободе был построен под впечатлением общей высотности и «стрельчатости» русских церквей, в том числе и деревянных. Последние благодаря их огромному количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы, тем более что строительство шло не в «белокаменной» Москве, а в провинции – Александровской слободе. Так, В.В.Кавельмахер писал: «Среди церквей Слободы только церковь Троицы не имеет каменных папертей, так как изначально была обстроена деревянными хоромами… О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интимной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее формы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порталы»46.
Таким образом, применение в Троицком храме вместо купола шатра, возможно, было со стороны Алевиза Нового намеренным внесением в каменное зодчество «древодельных» мотивов, чтобы органично увязать в единый архитектурный ансамбль каменные храмы Александровской слободы и преимущественно деревянный (хотя и с многочисленными каменными палатами47) дворец Василия III. Впрочем, возможен и другой вариант: задачей зодчего было максимальное разнообразие форм четырех храмов Слободы 1510-х годов, а с «обычным» куполом на «обычном» барабане церковь Троицы слишком сильно походила бы на соседнюю церковь Успения, и в этой ситуации было решено применить вместо купола шатер.
Конечно, любая реконструкция замысла зодчего может быть лишь гипотетической. Но то, что шатровое зодчество является органичным продолжением предшествовавшей ему древнерусской архитектурной традиции, мы вправе считать доказанным. А эта традиция включала и деревянное зодчество, и широчайший набор связей с мировой архитектурой.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер
часть 1: В.в. Кавельмахер – историк архитектуры и реставратор
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский
глава 1: вопросы датировки памятников Александровской слободы XVI века
глава 2: реконструкция церкви Алексея митрополита
глава 3: вероятный автор памятников архитектуры александровской слободы 1510-х годов
ГЛАВА 4: происхождение шатрового зодчества
ПРИЛОЖЕНИЕ: Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер
часть 1: В.в. Кавельмахер – историк архитектуры и реставратор
Часть 2: БИБЛИОГРАФИЯ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА
Часть 3: НЕМНОГО О МОЕМ ОТЦЕ (воспоминания о В.В.Кавельмахере)
Часть 4: НЕКРОЛОГ В. В. КАВЕЛЬМАХЕРА