С.В. Заграевский
Новые исследования памятников архитектуры
Владимиро-Суздальского музея-заповедника
ГЛАВА 1:
Организация добычи и обработки белого камня в Древней Руси
глава 2: Начало
«русской романики»: Юрий Долгорукий или Андрей Боголюбский?
ГЛАВА 3: о
гипотетическом «промежуточном» строительстве собора рождества богородицы в суздале в 1148 году и первоначальном виде суздальского храма
1222–1225 годов
ГЛАВА 4: Вопросы
датировки и статуса церкви Бориса и Глеба в Кидекше
ГЛАВА 5: вопросы
архитектурной истории и реконструкции владимирского Успенского
собора андрея боголюбского
ГЛАВА 6: к
уточнению реконструкции Золотых ворот во Владимире
ГЛАВА 7:
Боголюбовский архитектурный ансамбль: вопросы истории и реконструкции
ГЛАВА 8: К
вопросу о реконструкции и датировке церкви Покрова на Нерли
Глава 9:
Вопросы перестройки владимирского Успенского собора Всеволодом Большое Гнездо
ГЛАВА 10:
Вопросы первоначального вида и датировки Дмитриевского собора во Владимире
ГЛАВА 10
Вопросы первоначального вида и датировки
Дмитриевского собора во Владимире
Дмитриевский собор во Владимире – одноглавый, четырехстолпный, трехапсидный храм, построенный из высококачественного белого камня (рис. 85). В сводах храма для их облегчения применен туфообразный известняк1.
Рис. 85. Дмитриевский собор во Владимире. Общий вид.
Собор был построен на владимирском дворе Всеволода Большое Гнездо2. Археологические исследования 2003–2004 годов показали, что в связи со строительством храма были снесены некоторые дворцовые постройки3. Далее мы увидим, что храм, подобно церкви Рождества Богородицы в Боголюбове, являлся центральной (а достаточно долгое время – и отдельностоящей) постройкой дворцового комплекса.
План собора приведен на
рис. 86. Он несколько вытянут по оси «восток-запад» (примерно 15 х
Рис. 86. Дмитриевский собор во Владимире. План.
Несмотря на то, что четверик храма почти кубический (высота западного фасада почти равна его ширине), его облик отличается «устремленностью вверх». В литературе часто проводились параллели между Дмитриевским собором и церковью Покрова на Нерли. Конечно, стилистическая близость этих храмов более чем условна (Н.Н.Воронин подверг ее весьма развернутой и обоснованной критике4, но нельзя отрицать, что у обоих храмов очень ярко выражена «высотность».
Впрочем, мы отметим вслед за Н.Н.Ворониным, что «высотность» этих храмов выражена различными способами: у церкви Покрова – прежде всего за счет пропорций, у Дмитриевского собора – прежде всего за счет того, что вертикали пилястр эффектно «оттеняются» горизонталью аркатурно-колончатого пояса и «строчным» расположением резных камней5. Добавим, что в Дмитриевском соборе средние закомары сильнее приподняты над боковыми, чем в церкви Покрова на Нерли, и это создает дополнительное ощущение «стройности» и «устремленности вверх».
В целом конструктивные решения, примененные в соборе, характерны для домонгольского зодчества Суздальской земли: полуциркульные апсиды, крестчатые столпы, соответствующие столпам лопатки с профилированными пилястрами, хоры, расположенные примерно на половине высоты столпов, аркатурно-колончатые пояса с поребриками примерно посередине стен, уступообразное сужение стен над поясами, аттический цоколь, угловые «когти» в базах полуколонок, перспективные порталы с полуциркульными архивольтами. Уникальным явлением в древнерусской архитектуре является дошедший до нас в почти первоначальном виде6 богатейший зооантропоморфный декор собора.
Перейдем к вопросам датировки галерей-папертей с лестничными башнями, видимых на многих изображениях храма первой половины XIX века7 (рис. 87 и 88) и разобранных при реставрации конца 1830-х годов8 (в дальнейшем будем обобщенно называть их галереями).
Рис. 87. Дмитриевский собор в 1834 году. Рисунок Ф.Дмитриева.
Рис. 88. Дмитриевский собор в 1830-х годах. Чертеж Ф.Рихтера.
Галереи окружали Дмитриевский собор с трех сторон – с севера, юга и запада. Нет никакого сомнения, что все эти галереи были тесно связаны с дворцовым комплексом, и периодически проводящиеся вокруг собора археологические исследования дают все больше и больше информации о зданиях дворца9.
Галереи были закрытыми; вероятно, сводчатыми10; их членения совпадали с членениями стен собора. В местах примыкания к западным пряслам северной и южной стен эти галереи были двухъярусными и играли роль лестничных башен (см. рис. 87 и 88). По всей видимости, внутрибашенные лестницы на хоры были деревянными11. Галереи были украшены скульптурным декором12; на южной галерее, судя по изображениям XIX века, был аркатурно-колончатый пояс.
Согласно археологическим исследованиям Н.Н.Воронина, фундаменты собора и галерей были построены одновременно, так как следы позднейшего рытья рвов и выброса грунта для фундаментов галерей отсутствуют13.
Это подтвердили и данные
раскопок 2003–2004 годов: храм имел единую систему фундаментов и с северной, и с
западной, и с южной галереей. Фундаменты как собора, так и галерей устроены в
две зоны: нижняя впущена с уровня дневной поверхности XII века в фундаментный
ров и сложена из грубоотесанных белокаменных блоков;
верхняя возводилась из чистоотесанных белокаменных
блоков выше уровня дневной поверхности на высоту примерно
Важно отметить и то, что нижняя зона фундамента восточной стены южной галереи сложена вперевязку с южной стеной основного объема Дмитриевского собора15.
На основании вышеизложенных фактов Н.Н.Воронин полагал, что галереи были «одновременны собору или пристроены вскоре после его окончания»16. П.Л.Зыков писал, что галереи возводились «в рамках единого строительного процесса в конце XII века и входили в первоначальный замысел зодчих17.
Но принять позицию указанных исследователей нам мешают те же проблемы, с которыми мы сталкивались при рассмотрении церквей Рождества Богородицы в Боголюбове (гл. 7) и Покрова на Нерли (гл. 8):
– отсутствие перевязки стен галерей со стенами Дмитриевского собора18;
– наличие полностью завершенного аркатурно-колончатого пояса в местах примыкания пристроек к стенам собора.
Первая проблема решается достаточно просто – как полагал и П.Л.Зыков, стены галерей возводились после завершения основного объема храма19. Но относительно второй проблемы мы вновь видим лишь предположения о том, что «такова была, – совершенно нелогичная, с нашей, современной точки зрения, – система работы владимирских мастеров» (Н.Н.Воронин)20.
На самом деле, вероятно, имела место ситуация, которую мы видели при изучении процесса строительства притворов собора Рождества Богородицы в Суздале (гл. 3) и галерей церкви Покрова на Нерли (гл. 8): как это часто бывало с постройками, пользовавшимися пристальным вниманием правителей, замысел строителей Дмитриевского собора несколько раз менялся по ходу реализации.
Скорее всего, имели место примерно следующие этапы:
1. Вначале храм задумывался его строителями с галереями, которые должны был соединять храм с дворцовым комплексом.
2. Заложив фундаменты, строители отказались от возведения галерей. Возможно, они поняли, что храм с галереями терял «устремленность вверх», которой, как мы показали в начале этой главы, придавалось большое значение. К тому же, как мы видели выше, часть дворцовых построек в связи со строительством собора была снесена.
3. Строительство галерей, соответственно, было остановлено, а собор продолжал строиться.
4. Поскольку храм строился как отдельностоящее здание, он был украшен скульптурным декором и аркатурно-колончатыми поясами со всех сторон. В связи с этим мы обязаны признать, что современный облик храма достаточно адекватно отражает его первоначальный вид, а логика древнерусских мастеров не отличалась от современной: вытесывая декор, они еще не знали, будут ли вообще у храма галереи.
5. Затем к храму пристроили некую лестницу для входа на хоры. Возможно, переход на хоры имел вид мостика, перекинутого с одного из соседних дворцовых зданий.
6. Позднее на ранее построенных фундаментах все же были возведены галереи. Определенный временной промежуток между возведением собора и пристроек подтверждается фактом, отмеченным в XIX веке Губернской строительной комиссией и послужившим одной из причин сноса галерей как «поздних»21: на северной стене собора под лестничной башней были найдены обгоревшие камни. Вероятно, пока храм стоял в своем первоначальном виде – без галерей, – неподалеку от него имел место большой городской пожар.
О том, насколько длительным был этот временной промежуток и следы какого именно пожара видны на стенах, мы подробно поговорим чуть ниже, а сейчас лишь констатируем, что в течение некоторого времени Дмитриевский собор был отдельностоящим зданием и не имел никаких пристроек. Для того, чтобы датировать его галереи, необходимо рассмотреть вопросы датировки самого собора.
Н.Н.Воронин приводил сообщение «Летописца владимирского Успенского собора» о возведении храма в 1191 году: «В лето 6699 вел. кн. Димитрий-Всеволод постави на дворе своем церковь каменну во имя великомученика Димитрия, и верх ея позлати»22. Однако исследователь по непонятным причинам не счел его основанием для датировки и вслед за С.Г.Строгановым привлекал в качестве датирующих признаков лишь косвенные аргументы:
– отсутствие упоминания собора в летописных сообщениях о пожаре 1193 года, когда от огня был спасен княжеский двор23;
– упоминание о соборе как о существовавшем в 1197 году (туда была поставлена привезенная из Солуни реликвия)24;
– гипотетическая связь начала строительства храма с рождением княжича Дмитрия в 1194 году25.
Соответственно, исследователь датировал храм 1994–1197 годами, и эта дата надолго закрепилась в научной и популярной литературе.
Однако все аргументы в пользу датировки Дмитриевского собора 1194–1197 годами весьма сомнительны:
– если бы княжеский двор в 1193 году сгорел, упоминание летописца о «погоревшем» соборе было бы весьма вероятным. Но двор как раз уцелел, и перечислять уцелевшие постройки было бы абсолютно неоправданно;
– связывать начало строительства собора с рождением княжича Дмитрия вряд ли правомерно, так как Дмитрием звали в крещении и самого Всеволода Большое Гнездо, а практика посвящения храмов в честь тезоименитого святого самого ктитора в Древней Руси была распространена несравненно шире, чем в честь новорожденных сыновей. В данном случае это подтверждается и сообщением I Новгородской летописи, на которое обратила внимание Т.П.Тимофеева: «Постави церковь камену на своем дворе св. Дмитрия, в свое имя»26;
– если в Дмитриевском соборе в 1197 году была помещена реликвия из Солуни, это ни в коем случае не означает, что в этом году было завершено строительство храма: он мог быть построен и гораздо раньше.
Таким образом, единственно возможной датой собора по С.Г.Строганову и Н.Н.Воронину могло бы быть «не позднее 1197 года».
Т.П.Тимофеева вновь обратила внимание на проигнорированное Н.Н.Ворониным непротиворечивое свидетельство «Летописца владимирского Успенского собора» (относительно позднего, но все же летописного источника) о том, что Дмитриевский собор был построен в 1191 году27, и мы вслед за Т.П.Тимофеевой принимаем этот год как базовую датировку Дмитриевского собора.
Т.П.Тимофеева полагала, что строительство собора в 1191 году было завершено, а начато несколько ранее – в 1188 или 1189 году28.
П.Л.Зыков отмечал, что собор Рождественского монастыря, во многом близкий Дмитриевскому, строился 6 лет29, и сомневался в сравнительно коротких сроках возведения храма Дмитрия. Исследователь также обратил внимание на следы большого пожара под галереями, – а поскольку он полагал, что галереи были построены сразу после стен основного объема, то логичным следствием такой позиции было предположение, что следы этого пожара указывают нам на дату возведения основного объема храма или, как минимум, его стен30.
В рассматриваемый период во Владимире известны три больших пожара – в 118531, 119332 и 1199 годах33. А поскольку к 1191 году, как показала Т.П.Тимофеева, Дмитриевский собор уже был построен, то на стенах последнего, по П.Л.Зыкову, могли быть следы пожара только 1185 года34.
Соответственно, исследователь полагал начало строительства Дмитриевского собора ранее 1185 года35, а столь длительный срок строительства храма он объяснял тем, что работы были приостановлены после пожара 1185 года, когда потребовалось обстроить Успенский собор36.
Таким образом, по мнению П.Л.Зыкова, первым белокаменным строительством Всеволода фактически был не Успенский, а Дмитриевский собор. Эта позиция претендует на существенную коррекцию устоявшихся взглядов на развитие домонгольского зодчества Северо-Восточной Руси, но вряд ли она справедлива.
Во-первых, «Летописец владимирского Успенского собора» говорит о том, что храм в 1191 году был «поставлен», – а то, что в погодном летописании термин «поставить» чаще всего означал строительство в течение одного года, и что за один строительный сезон возводились многие храмы подобного масштаба, мы показывали в гл. 4.
Во-вторых, абсолютно неправомерно утверждать, что Дмитриевский собор должен был бы строиться так же долго, как Рождественский. Одно дело – дворцовый храм великого князя, и совсем другое – собор монастыря. Нет никакого сомнения, что средств на строительство последнего отпускалось гораздо меньше (косвенным подтверждением этой позиции является неаккуратно разбитый план Рождественского собора37).
Таким образом, мы датируем возведение основного объема Дмитриевского собора 1191 годом (хотя и не исключаем, что строительство могло начаться несколько раньше, как полагала Т.П.Тимофеева38).
Значит, мы обязаны относить следы пожара на стенах Дмитриевского собора либо к 1193, либо к 1199 году.
После одного из этих пожаров храм начали обстраивать галереями, весьма полезными в целях расширения и утепления собора. Мы полагаем, что такая перестройка началась не после 1193, а после 1199 года, так как при пожаре 1193 года дворец великого князя уцелел. Маловероятно и то, что «парадный» облик Дмитриевского собора всего за два года «примелькался» настолько, что его начали обстраивать галереями.
А после пожара 1199 года строительство галерей вполне могло начаться. Эта ситуация – постепенное «обрастание» храмов утилитарными пристройками – для древнерусского зодчества видится абсолютно типичной.
Следовательно, мы обязаны датировать галереи не ранее 1199 года и полагать, что современный облик шедевра древнерусской архитектуры – Дмитриевского собора во Владимире – в целом соответствует первоначальному.
Единственное существенное уточнение, которое здесь необходимо сделать, касается формы главы храма. В настоящее время на Дмитриевском соборе (как и на владимирском Успенском соборе, и на большинстве «бумажных» и натурных реконструкций храмов XII–XVI веков) мы видим шлемовидную главу39, но на самом деле в соответствии с новейшими исследованиями форм глав (купольных покрытий) древнерусских храмов40 купола домонгольских церковных зданий Древней Руси имели простейшие посводные покрытия «византийского» типа с подкрестными камнями и небольшими крестами. Такие покрытия сохранялись на храмах до конца ХIII века, когда в массовом порядке стали возводиться луковичные главы (в частности, на московском Успенском соборе 1326–1327 годов уже, вероятно, была луковичная глава, что нашло отражение в нашей реконструкции, приведенной на рис. 25). Шлемовидные же главы появились лишь в XVI–XVII веках в качестве «стилизации под старину» – как нечто среднее между луковичными главами и простейшими посводными покрытиями41.
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский
ГЛАВА 1: Организация добычи и обработки белого камня в Древней Руси
глава 2: Начало «русской романики»: Юрий Долгорукий или Андрей Боголюбский?
ГЛАВА 3: о гипотетическом «промежуточном» строительстве собора рождества богородицы
в суздале в 1148 году и первоначальном виде суздальского храма 1222–1225 годов
ГЛАВА 4: Вопросы датировки и статуса церкви Бориса и Глеба в Кидекше
ГЛАВА 5: вопросы архитектурной истории и реконструкции владимирского
Успенского собора андрея боголюбского
ГЛАВА 6: к уточнению реконструкции Золотых ворот во Владимире
ГЛАВА 7: Боголюбовский архитектурный ансамбль: вопросы истории и реконструкции
ГЛАВА 8: К вопросу о реконструкции и датировке церкви Покрова на Нерли
Глава 9: Вопросы перестройки владимирского Успенского собора Всеволодом Большое Гнездо
ГЛАВА 10: Вопросы первоначального вида и датировки Дмитриевского собора во Владимире