Сергей Заграевский. Мой ХХ век (мемуары). Глава 10. Коммерция

Правильно это или нет – смотря что считать мафией. Если в классическом понимании (хотя бы по роману “Крестный отец”), то, наверно, все-таки нет – семейственность и переход власти от отца к одному из многочисленных сыновей у нас является скорее исключением, чем правилом.

Но если считать мафией сращение государственных и криминальных структур с выработкой своих устойчивых “правил игры”, отличных от законов, официально принятых в государстве, – тогда, несомненно, да.

Например, в той или иной степени мафиозными взаимоотношениями является массовое российское явление конца девяностых – выплачиваемая на предприятиях зарплата “в конвертике”. С нее не платятся ни налоги, ни прочие законные выплаты, но при этом она является вознаграждением за работу, проделанную в интересах фирмы, то есть законы государства подменяются законами оптимального функционирования конкретного предприятия. Чем не мафия в миниатюре?

А когда между двумя фирмами в тех же целях “оптимизации налогообложения” заключается договор по заниженной (или, наоборот, завышенной) цене, а то и выполняются работы безо всякого договора? Или договор после выполнения работ уничтожается? То же самое.

Если это происходит на всех уровнях, то государство волей-неволей вовлекается в эти взаимоотношения и вместо того, чтобы жить на законно собираемые налоги, занимается “сбором податей”. То есть пойман ты на неуплате налогов – плати, но опять же не государству, а чиновнику, который тебя поймал (налоговому полицейскому, прокурору и т.п.). А последние “делятся” с вышестоящими начальниками. Вот и полномасштабная мафия.

Государственные законы игнорируются, но дела идут, значит, какая-то этика взаимоотношений все же должна существовать. А кто следит за ее выполнением?

Правильно, бандиты. Или те же правоохранительные органы, располагающие “в частном порядке” неменьшими средствами принуждения. Человек, чьи права нарушены (например, не возвращены деньги), имеет возможность “разобраться” с обидчиком, только не через медлительный и беспомощный суд, а быстро и сразу. Вроде бы хорошо?

Да, наверно. Но, как известно, природу не обманешь. Если человек за выполнением функций государства обращается к бандитам, то налоги с него начинают брать они. И эти “налоги” уже не оптимизируешь, и их “ставки” могут в любой момент изменяться, и кара за неуплату может быть любой, в зависимости от богатства воображения карающих… Короче, “ходить под бандитами” – дело непростое и опасное.

Надо сказать, что ни в США, ни в Италии, ни в СССР эта система столь всеобъемлющей не была. По таким правилам жили изначально мафиозные виды бизнеса вроде казино, публичных домов и торговли наркотиками, а также чисто советские спекулянты многочисленными дефицитными товарами.

Но никто не мог подумать, что в раннекапиталистической России это распространится на все сферы деловой жизни, вплоть до тяжелой промышленности и сельского хозяйства. Сейчас у нас к этому даже как-то привыкли и воспринимают как само собой разумеющееся.

К счастью, стала намечаться и обратная тенденция, хотя до цивилизованного бизнеса нам еще, как говорится, ползти и ползти. Пока что “цивилизация” заключается в том, что силовые структуры вытесняют с рынка “откровенных” бандитов и сами становятся на их место…

А итальянская мафиозная семейственность в российских реалиях принимает специфические формы – бизнес-партнерами становятся не только жены и сыновья, но и друзья детства, и “однокашники”, и сотрудники по советским “почтовым ящикам” или партийной работе. Словом, люди, которые друг друга знают много лет и могут в той или иной степени друг другу доверять.

В 1992–93 годах все это в общегосударственном масштабе только начиналось. Но бизнес, куда в начале 1993 года меня пригласил Марк Дмитриев, был мафиозным даже по советским понятиям, – торговля мясопродуктами. Помните анекдот семидесятых годов про человека с манией величия, вообразившего, что он мясник Елисеевского гастронома?

Марка я знал еще с институтских времен, более того, он был моим заместителем во времена спортивно-массовой работы в комитете комсомола. Человек деловой и практичный, уже тогда с повадками “большого начальника”, он, тем не менее, отличался мягким и не лишенным лирики характером, что отнюдь не мешало ему делать дело. Помните, я рассказывал, как моя бабушка в 1988 году шила для него резиночки для волос за 20 копеек?

Марк, кроме этих резиночек, успел поторговать на Рижском рынке шарфами и шапочками, а потом стал заместителем директора в коммерческой фирме, которая в бурной и мутной воде тех лет выросла в крупную холдинговую компанию. По меркам 1990 года понятие “крупности” несколько отличалось от теперешнего, офис у них был на задах павильона “Свиноводство” на ВВЦ, и я, заезжая иногда к Марку пообщаться, получал море удовольствия, проходя мимо загона с обилием поросят.

Эта холдинговая компания чем-то торговала, тоже типа одежды-обуви.

В 1991 – начале 1992 года я Марка потерял из виду, он за это время успел побывать в совете директоров известной банковской группы “Бета”, обрел определенную внешнюю солидность вкупе с персональным шофером, а потом, заработав некий стартовый капитал, ушел оттуда и начал свое дело – торговлю мясопродуктами.

Когда мы с ним в конце лета 1992 года опять стали общаться (не на деловые темы, просто ходили друг к другу в гости), он уже был весьма “крут”, постоянно снимал “люкс” в подмосковном доме отдыха “Планерное”, носил дорогие костюмы и ужинал в хороших ресторанах. Ему, кстати, еще не было и двадцати пяти – он моложе меня на четыре года.

У меня в конце 1992 года как раз произошло обратное – я обеднел.

К жизни в искусстве я еще не был готов. И материально, и, главное, морально я в 1992 году “не созрел”. Для этого понадобилось еще шесть лет.

Стартового капитала для собственного дела у меня не было, и встал элементарный вопрос: как зарабатывать на жизнь? Собирался я стать начальником ВЦ какого-нибудь автокомбината (мне это неоднократно предлагали), но это означало рабочий день “от звонка до звонка”, на что я мог пойти только в самом крайнем случае.

Нет, конечно, если бы совсем “прижало”, то стал бы я и начальником ВЦ, но кое-какие сбережения еще оставались, и было время поискать более подходящие варианты.

Отмечу, что Марк сначала мне предложил стать в его фирме (называлась она безотносительно к мясопродуктам – “Гранит”) завотделом сбыта на окладно-премиальной системе. Я отказался – привык самостоятельно руководить какими-никакими, но фирмами.

Тогда через некоторое время Марк пригласил меня уже в полноценные партнеры по экспортно-импортным операциям с созданием “под меня” отдельной фирмы.

Последнее приглашение было оправдано моим приличным знанием английского и немалым (по тем временам) опытом самостоятельной финансово-хозяйственной деятельности, так что на это я согласился, причем без всякой зарплаты, исключительно на долю в будущем доходе – мои сбережения это более-менее позволяли. Хотя, конечно, все расходы по “моей” фирме оплачивал Марк, относя их “на мой кредит”, то есть потом вычитая их из моей партнерской доли. Но зарплату я не получал, и это позволяло мне рядом с весьма “крутым” партнером сохранять свое лицо.

Это было принципиально, потому что у Марка уже имелся небольшой (человек десять) коллектив менеджеров, ездивших по провинциальным мясокомбинатам организовывать поставки мяса в Москву.

Возглавлял коллектив менеджеров коммерческий директор фирмы “Гранит” Владимир Хаткулов – лет ему было этак сорок пять, он вначале ревниво отнесся к моему появлению, но потом смирился и мы, можно сказать, подружились, хотя у нас с ним бывали частые конфликты. Кто бы мог подумать, чем закончится его “дружба” и со мной, и с Марком в 1998 году…

А мы с Марком в марте 1993 года учредили новую фирму “Н-Лейн”, я стал ее директором и занялся экспортом шкур и рогокопытного сырья. Да-да, рогов и копыт, прямо по Ильфу и Петрову.

Между прочим, рога и копыта были очень ценным сырьем для удобрений, и Германия их забирала в любом количестве, только вот сколько несчастных коров надо забить, чтобы наполнить огромный двадцатитонный трейлер “рожками-ножками”? Очень много. А именно тогда, в 1993 году, на животноводстве стал сказываться страшный экономический кризис 1991–92 годов, из которого Гайдар выводил страну при помощи инфляции.

Из кризиса он страну, несомненно, вывел, но чтобы восстановить поголовье скота, требовалось несколько лет, по возможности спокойных и урожайных, а вот их-то и не оказалось. И уже в 1993 году и рога-копыта, и шкуры доставать стало все труднее и труднее. Если мяса еще хватало, и решать вопросы его поставок в Москву могли рядовые менеджеры, то “выбивать” все более и более дефицитные и дорогие продукты приходилось мне самому.

Более того – один раз “договорившись” с директором, перепоручить менеджерам дальнейшие отношения с ним я обычно уже не мог. Закон мафиозного бизнеса – чиновники предпочитают иметь дело только с тем представителем фирмы, который с ними “договаривался”. Любые другие варианты на порядок увеличивают вероятность “подстав”, и суперопытные в этих делах директора мясокомбинатов на это, естественно, не шли.

III

Началась “пиратская” жизнь – непрерывные разъезды и приключения.

Едешь не сразу и не абы куда. Сначала в Москве целыми днями сидишь на телефоне, обзваниваешь мясокомбинаты и пытаешься добиться, чтобы тебе директор сказал заветную фразу: “В принципе, шкуры (рогокопытное сырье) есть, цена примерно такая-то, приезжайте, поговорим”. Потом стало проще – круг директоров мясокомбинатов был узок, весть о коммерсантах, которые “не обидят”, разнеслась достаточно быстро – за несколько месяцев, и заветная фраза: “Приезжайте, поговорим, этот разговор не по телефону” слышалась все чаще.

Секретарь ехала за билетом, а я мчался домой, бросал в сумку зубную щетку с бритвой, покупал несколько бутылок водки (на “предварительные” подарки) – и вперед.

Осенью 1993 года пошла первая продукция, деньги на фирму стали понемногу поступать, и Марк за какой-то символический бесценок отдал мне свою старую белую “Волгу” ГАЗ-24. Было ей лет десять, и якобы “с новья” на ней ездил сын Брежнева. Не знаю, ездил ли сын, но потом она несколько лет проработала в таксопарке, то есть “подо мной” разваливалась просто на ходу.

Но, во-первых, других вариантов не было, а во-вторых, мне “по штату” полагался шофер, который и занимался перманентным ремонтом. Таким образом, обычно в пределах 500 километров я ездил на машине, а если дальше – на поезде или самолете (последние летали редко и мало куда).

Тверская, Ульяновская, Орловская, Вологодская, Смоленская, Рязанская области, Мордовская и Калмыцкая АССР – далеко не полный список географических регионов на необъятных просторах нашей Родины, где мне приходилось бывать на множестве местных мясокомбинатов, причем если продукция шла, то неоднократно.

Однажды, например, я с Сергеем, своим водителем, заблудился в снегах на стыке Орловской и Тульской областей. Дорога, обозначенная в автомобильном атласе жирной зеленой линией “республиканского значения”, на деле была заброшена много лет назад, и в итоге привела к необходимости ехать (точнее, непрерывно вытаскивать машину из снега) километров пять по проселку посреди поля. Причем среди ночи, а Орловская область – не Московская, там деревни (тем более на областной окраине) отстоят от друга на десятки верст. Не буду выдумывать волчих стай – если они и были, то наверняка разбежались от нашей злобной непристойной ругани, рева мотора и света фар.

А однажды в Тверской области по дороге из Осташкова спасла только хорошая реакция того же водителя – ночью, в метель, по встречной полосе навстречу нам ехал трактор без огней! Сергей успел вывернуть в кювет, “Волгу” чудом не перевернуло (спас огромный вес этой машины и толстый слой снега), деревьев на нашем пути в кювет тоже, слава Богу, не оказалось, а потом мы долго ждали, чтобы нас какой-нибудь грузовик из этого кювета вытащил...

А командировки в Саранск на двухвинтовом самолете “Ан-24”, когда самолет трясет такой мелкой дрожью, что кажется, будто весь полет тебе сверлят зубы?

А поездки на поезде или в междугородном автобусе, когда спишь в обнимку с портфелем, чтобы его не украли?

А поездка на машине в Димитровград, когда мы, опять же снежной зимней ночью, несколько часов простояли в заторе в четырехстах километрах от Москвы, ибо где-то впереди забуксовал груженый трейлер, его развернуло и он заблокировал трассу?

Да и вообще, трасса таит в себе множество “сюрпризов”. Когда “назад пятьсот, вперед пятьсот”, совсем иначе начинаешь относиться и к дороге, и к автомобилю. Но есть у трассы и плюсы – это под Москвой можно час простоять на дороге с поднятой рукой, и никто не остановится и не спросит, что случилось. А на трассе притормозит почти любой – ведь сегодня случилось со мной, а завтра – с ним...

Ну, конечно, и общение с директорами – это было нечто! Еще с советских времен в своем городе, а то и в районе, директор мясокомбината занимал иерархическую ступень где-то между председателем исполкома и начальником управления торговли. Неудивительно – мясо в советские времена было главным дефицитным продуктом, а кто его распределял? Кто решал, кому сколько дать драгоценной вырезки? А все “заказы” партийному руководству откуда шли? С того же мясокомбината.

Но впрочем, к заезжим московским коммерсантам эти директора свысока не относились. Разве что некоторые и чуть-чуть. А чтобы не было и этого “чуть-чуть”, с ними надо было держать себя уважительно, но на равных. В частности, ни в коем случае не сидеть в приемной, если “Иван Иваныч” занят. Например, в Череповце директор на встречу опоздал на десять минут, и я это время делал вид, что курю в туалете. Впрочем, такие случаи были редкостью.

Обычно я приезжал к восьми утра и сразу встречался с директором, а потом он “перепоручал” меня какому-нибудь заму, и меня вели завтракать в так называемый “дегустационный зал”, где обкармливали всяческими “шейками” и “буженинами”. А иногда и не вели. А иногда я обедал с директором. Словом, все зависело от местной специфики.

А еще с почти всеми директорами рано или поздно приходилось пить водку. Без этого тогда не обходился любой российский бизнес, а уж мясо…

Боже мой, как эти люди пили! В Кашине, например, мы с директором однажды в его кабинете “бухали” 5 (пять) часов подряд. Вдвоем! Причем самое обидное, что директору до дома после выпивки ехать домой было десять минут, а мне – 250 километров.

Даже сейчас, в процессе написания этих строк, у меня от подобных “картин прошлого” разболелась голова. Уж на что Кашин – очаровательный старинный городок, и все равно первое воспоминание о нем – пьяный полусон то в междугородном автобусе, то в поезде, то на заднем сиденье “Волги”. И похмелье, застигавшее еще в пути, то есть вдвойне омерзительное…

Неудивительно, что пить я бросил немедленно по окончании поездок по мясокомбинатам (где-то в середине 1994 года) и с тех пор вообще не могу смотреть на алкоголь. Даже на шампанское по праздникам.

Любопытно, что, несмотря на “кочевую” жизнь (в среднем получалось почти что по одной командировке в неделю), я весьма “раздобрел” и принял имидж мордастого и лоснящегося “нового русского”. На это было две причины: во-первых, в 1993 году я бросил курить, а во-вторых, до 1993 года я видел мясо только в форме кусочков разваренного гуляша в отвратительной подливе автокомбинатовских столовок, а тут – утром, днем и вечером то вырезка, то язык, то прочие деликатесы, о которых в советской жизни я и не слыхивал.

В это же время я по настоятельному совету Марка приобрел и внешние атрибуты “нового русского” – хрестоматийный малиновый пиджак и не менее малиновое кашемировое пальто. Смешно, но таковой была форма социального протеста против совковой серятины (помните фильм “Служебный роман” и убогие костюмы его героев?)

Малиновый пиджак, впрочем, надевался не со спортивными штанами, а с вполне “цивильными” черными брюками и галстуком – все-таки я был коммерсантом, а не “братком”.

И сотовый телефон я завел – они тогда устойчиво работали только в центре Москвы, но зато были такого веса и размера, что ими в степях Орловской области можно было отбиваться от стаи волков. При этом стоили они (телефоны, а не волки) ненамного дешевле автомобиля “Жигули”, а некоторые модели и намного дороже…

И еще одна деталь – именно в это время я из труднопроизносимого “Вольфганговича” превратился в “Вольфовича”. На мясокомбинатах общаться без отчества принято не было, бытовала “партийная” форма: на “ты”, но “Иван Иванович – Сергей Вольфович”. Спасибо г-ну Жириновскому, примерно тогда же появившемуся на политической арене, – я без него не догадался бы “сократить” отчество и создал бы море проблем косноязычным директорам, а значит, и себе. Да и моего отца родные, друзья и коллеги обычно звали Вольфом, а то и “Вольфом Вольфовичем”, так что такое сокращение отчества и для меня оказалось вполне естественным.

Но если бы все проблемы этого бизнеса исчерпывались взаимоотношениями с директорами мясокомбинатов! Товар-то еще надо было довезти до Москвы, а “фуры” (огромные двадцатитонные грузовики) то ломались, то их “трясли” местные или московские гаишники, то провинциальные водители в Москве терялись в пути к таможенному терминалу, то происходили какие-то нестыковки в кипах документов для таможни…

Бывали и смешные случаи, когда, например, мы получили по железной дороге вагон шкур и разгрузили его на складе. Кстати, той же “родной” Мострансэкспедиции (мне по знакомству “сделали” минимальный тариф). Ночью в панике позвонил завскладом, что вокруг шкур, привлеченные специфическим запахом, собрались крысы и думают, кушать их или нет. К шкурам немедленно приставили охранника от крыс (не кота, а человека с ружьем), но потом охрану сняли, ибо выяснилось, что заевшиеся московские крысищи брезгуют мокросолеными коровьими шкурами. Когда я это рассказал директору мясокомбината, он позавидовал московскому уровню жизни, ибо у него на комбинате несчастные крысенята с голоду грызли даже рога и копыта.

Однажды я отправил “фуру” из Саранска, а через час водитель вернулся в панике на мясокомбинат, ибо на выезде с города его остановила ГАИ и потребовала какую-то загадочную справку с мясокомбината. Я его обругал за то, что он не смог “договориться”, а водитель был юн и настолько перепугался, что начал умолять, чтобы я ехал в Москву не на поезде, а с ним, так как по дороге будут еще посты ГАИ, а вдруг опять что-нибудь потребуют… Я быстро попрощался с директором (даже выпить не успели) и проехал Мордовию и Рязанскую область на огромной неторопливой “фуре”. Была потрясающая золотая осень, вокруг – неповторимый “моренный” мордовский ландшафт, и я по этим впечатлениям даже написал картину “Мордовия”. В это время я, кстати, пока еще относительно продуктивно рисовал.

Еще одна чисто российская “веселуха” имела место по еще одному поводу. Дело в том, что, согласно действующему законодательству России, при экспорте положено возмещение уплаченного НДС – налога на добавленную стоимость. Кто был на Западе, наверняка сталкивался с системой “Tax Free”, когда при покупке чего-нибудь в магазине потом при выезде из страны на границе возвращают часть стоимости, а именно НДС, по-английски VAT.

Это связано с избежанием двойного налогообложения, закреплено в международных конвенциях и абсолютно четко регламентировано нашим законодательством. Но когда мы пришли в налоговую инспекцию с просьбой о выплате из госбюджета НДС за наш экспортированный товар, на нас посмотрели, как на психов или самоубийц. И только невероятными усилиями (и при немалых расходах на нашего консультанта-аудитора) нам после огромного количества мытарств удалось получить из госбюджета деньги.

Это повторялось несколько раз. Каждому такому получению предшествовала полная налоговая проверка – и мы ее проходили! А в конце 1994 года, дабы платить поменьше, государство выставило условие возврата НДС только самим производителям (казалось бы, какая разница?). Но мы, как и большинство торгово-закупочных организаций, не растерялись и арендовали на одном московском кожзаводе участок цеха, платили там небольшую зарплату рабочим, они сортировали наши шкуры, и так наша фирма оказалась сопричислена к лику производителей…

А как мы ухищрялись в финансовых схемах! Но не буду утомлять читателя. Мои поездки по мясокомбинатам вскоре закончились вместе с катастрофическим сокращением забоя скота в российских регионах и переориентацией нашей с Марком фирмы с экспорта на импорт мясо-молочных продуктов в Россию.

Не могу не вспомнить отрывки из длинного стиха Сергея Гандлевского, трогательного и лиричного андеграундовца семидесятых – восьмидесятых. Для постсоветских поколений поясню, что Ош – это населенный пункт на некогда советском Памире, а шосткинский комбинат – помните, что было написано в конце почти всех советских фильмов? Снят на пленке шосткинского объединения “Свема”.

Жизнерадостный труд мой расцвел колесом

Обозрения с видом от Омска до Оша.

Хватишь лишку и Симонову в унисон

Знай бубнишь помаленьку: “Ты помнишь, Алеша?”…

Научился я древней науке вранья,

Разучился спросить о погоде без мата.

Мельтешит предо мной одиссея моя

Кинолентою шосткинского комбината.

Ничего, ничего, ничего не боюсь,

Разве только ленивых убийц в полумасках.

Отшучусь как-нибудь, как-нибудь отсижусь

С Божьей помощью в придурковатых подпасках…

Вот мы и дошли до “ленивых убийц в полумасках”. Попросту говоря – бандитов, ОМОНа, “спецназа” и прочих, кого ни в коем случае не надо бояться, но опасаться стоит.

Естественно, в моей “мясопродуктовой” работе в изобилии встречались “наезды” и прочая подобная нервотрепка.

Впрочем, последнее понятие вряд ли применимо к бизнесу – если хоть на секунду дашь волю нервам, сойдешь с ума. Одна проблема наслаивается на другую, за это время решаешь третью, но ее решение радости не приносит – пока ее решал, появилась четвертая... Более того, любой сбой в решении этих проблем может привести либо на тюремные нары, либо в “мир иной”.

– Уж так сразу и на нары, и в “мир иной”? – спросят меня.

Нет, не сразу. Обычно сначала беседуют.

Но, например, почему в цирке рукоплещут дрессировщику львов? Потому что потенциально любой лев может в единый миг этого дрессировщика разорвать, и вряд ли кто-то успеет помочь. А не разрывает потому, что возникает некая система тормозов на основе пусть шаткого, но взаимопонимания. Этакий “психологический паритет”.

Если лев что-то мог бы на эту тему думать, то, видимо, следующее: этот мелкий человечек мне чужд, непонятен и мерзок, но я кушать его пока не буду. Во-первых, я сыт, во-вторых, если съем, то начнется шум, гам, стрельба, могут быть неприятности. Вот если он меня совсем “достанет”, тогда все-таки съем – минутное дело, всегда успею…

А дрессировщик знает, что можно себе со львом позволить, а что нельзя. Так и живут.

Но малейшая ошибка дрессировщика может стать роковой – лев есть лев, и доводы инстинкта последнего могут в какой-то момент оказаться сильнее сомнительных доводов гипотетического разума. Известно же, что если дрессировщик споткнулся и упал, то у хищника что-то “срабатывает” и он может броситься…

Так вот, надо понимать, что любой бандит – хищник из абсолютно другого мира, и твоя “фраерская” жизнь его не беспокоит и стоит ровно столько, сколько составляют его расходы на то, чтобы побороть свою природную лень, до тебя доехать, выследить, “грохнуть” и уехать. То же, кстати, относится и к “ментам” – их подсознательной целью является заполнение тобой бутырских нар, они это с детства с молоком матери всосали… Ну, если не с детства, то в Высшей школе МВД...

Но и ты при определенной грамотности и тактичности можешь создать ситуацию, когда даже при пересечении интересов (например, их послал с тобой “разобраться” твой конкурент или неудовлетворенный кредитор) можно решить вопрос “полюбовно” и расстаться в прекрасных отношениях.

– Но как?

Ну, во-первых, даже если у тебя есть “крыша”, то далеко не всегда имеет смысл сразу ее подключать. Можешь только напортить – например, бандитская “крыша” злит “ментов”, и наоборот. А если тебя “трясет”, например, служба безопасности Президента, то вообще в гробу они видели всех остальных…

Если у тебя есть документы, подтверждающие твою правоту в отношении вопроса, по которому на тебя “наехали”, то вряд ли, посмотрев их, у “наехавших” возникнет желание продолжать “разборку”, – ведь тогда они, встретившись с твоей “крышей”, окажутся неправы, и за это в воровском мире могут и “замочить”, а в “ментовском” – уволить из органов. Да и “замочить”, кстати, тоже.

К сожалению, может оказаться так, что твоя “проблема” для того и была спровоцирована “ментами”, чтобы, например, через тебя выйти на твою “крышу” (если это бандиты) и получить формальный повод начать с ней войну. Или одна бандитская группировка решила за что-то сквитаться с другой. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

Ты в этой ситуации по-любому пострадаешь, поэтому и здесь не стоит спешить на “стрелку” со своей “крышей”. Для начала куда более выигрышной является позиция: я честный коммерсант, никого не трогаю, починяю примус, а если у вас против меня есть какие-то факты, то я, конечно, вам отвечу на любые вопросы… Скорее всего, “наезжающие” оставят тебя в покое и попробуют поискать для своих целей более “сладких”.

А если ты “неправ”, то есть на самом деле нарушил договор с конкурентом, должен денег, как-то еще “проштрафился”, и это документально подтверждено, – так и никакая “крыша” не поможет, и лучше немедленно все вернуть или “уносить ноги”.

Точнее, “крыша” может помочь, но лишь при одном условии: объявит, что ты работаешь на них, и “переведет стрелки”, а с ними и право требования, на себя. Но для тебя, “гнилого фраера”, последнее означает кабалу на всю оставшуюся жизнь на непредсказуемых финансовых условиях. Возможно, тогда рано или поздно все равно придется “уносить ноги” в надежде, что тебя поленятся искать, если ты мелкая сошка и должен мало денег. Но помни, что если поймают, то “они” свободны в выборе “средств принуждения” (леденящие душу истории про утюги, паяльники, изнасилования жен на глазах у мужей и мужей на глазах у жен, к сожалению, не всегда выдуманы).

Тот метод борьбы с “наездами”, когда ты просто идешь в ближайшее отделение милиции (а лучше в отдел РУБОП – регионального управления по борьбе с организованной преступностью), пишешь заявление о вымогательстве, потом получаешь для передачи “наезжающим” меченые деньги, всех братков “принимают” и “запирают”, может сработать в двух случаях.

Случай первый: ты “прав” по сути (не брал, не участвовал, не врезался в шестисотые “Мерседесы”), но с людьми ты встретился невменяемыми, а “крыши” у тебя нет.

Впрочем, пока эти люди не начали тебе мстить за то, что ты их “запер”, тебе лучше все-таки найти кого-то, кто им объяснит, что ты “прав”, и если они, выйдя, будут продолжать тебя беспокоить, то будет еще хуже. Эту роль в случае твоей “правоты” могут, кстати, взять на себя те же РУБОПовцы.

Случай второй: ты “неправ” по сути. Например, действительно должен кому-то за что-то денег, с тобой пришли “разбираться”, а ты их “подставил ментам”. В этом случае твоя “сдача братков” может привести лишь к выигрышу во времени, чтобы собрать вещички и сматываться в эфемерной надежде, что тебя не найдут, так как по всем “понятиям” они имеют право после этого делать с тобой все, что угодно, – убить, забрать любое имущество…

Соблюдая деловую этику и определенную тактичность, в принципе, можно вообще не иметь постоянной “крыши”, если ты, конечно, не торгуешь проститутками, наркотиками или в ларьке, – там все “территории” поделены. Но если ты знаешь, что твой бизнес рискован (к “зонам риска” сейчас, к сожалению, относится любая торговля, мало-мальски прибыльное производство и даже банковская деятельность), то лучше сразу найди “крышу” сам, не жди, когда к тебе придут и предложат свои “услуги”.

Лучше всего с “крышей” договариваться о работе по “разовым” вызовам (это идеально, но маловероятно, хотя “по знакомству” иногда удается) или на окладе. Но ни в коем случае нельзя давать им процент от прибыли – тогда они твои партнеры и имеют право лезть во все твои дела.

Еще один существенный момент. Кто бы к тебе ни пришел с “наездом” – “менты”, бандиты, прокуратура, налоговая полиция и т.п. – ни в коем случае не надо психовать, сразу бросаться куда-то звонить, а тем более пытаться увильнуть от встречи. Надо побеседовать спокойно и с достоинством, узнать, чего хотят, – ведь это они пришли к тебе, а не ты к ним.

Есть старый “воровской” принцип, применимый при общении с любым потенциальным или явным врагом, будь то “мент”, бандит или конкурент. Этот принцип знает каждый, но не каждый помнит, а тем более использует: “Не верь, не бойся, не проси”.

Замечательный принцип! “Они” из абсолютно чуждого тебе мира и не связаны с тобой никакими этическими нормами – значит, не верь. Страх может заставить тебя совершить необдуманные поступки и (или) сказать что-то лишнее – значит, не бойся. “Они” должны чувствовать твою уверенность в правоте – значит, ни о чем не проси. Можно не просить, а предлагать, но форму просьбы это иметь не должно.

Дело в том, что если ты “упустил” ситуацию настолько, что кем-то заплачены деньги просто за то, чтобы тебя убить, то в этом случае вряд ли кто-то будет приходить и разговаривать, – скорее всего, ты просто не успеешь понять, с какой стороны прилетела пуля…

– Вот так жизнь у “деляг”! – скажете вы. – Надо ли заниматься бизнесом и зарабатывать деньги, если это сопряжено с такими “издержками производства”? Правильно говорят во всем мире про российскую мафию…

Сказав это, вы будете абсолютно правы. Но все гораздо сложнее и гораздо страшнее, ибо подлинная трагедия такой системы – ее всеобъемлющий масштаб.

Возьмем, например, торговлю продуктами питания. Возможно, в цивилизованных странах “неформальных” взаимоотношений в этой отрасли и нету, но у нас еще во времена СССР любым дефицитным товаром торговали неофициально, то есть не под властью закона, а под властью “понятий”. А в СССР в дефиците было почти все.

Ладно, Бог с ней, с мафиозной советско-российской торговлей. Там эта система сложилась годами и, работая в ней, люди волей-неволей приспосабливались.

То же самое происходит, когда человек профессионально торгует наркотиками, проститутками или оружием: он обычно знает, на что идет, и сознательно принимает “правила игры”. То же самое относится и к любой другой отрасли, где специфика диктует некий повышенный риск. Те, кто ехал за “длинным рублем” ликвидировать последствия аварии на Чернобыльской АЭС, обычно тоже знали, на что шли.

На самом деле все это еще полбеды. Хуже другое: едешь ты по дороге на своем хрестоматийном “Запорожце”, “подрезал” тебя не менее хрестоматийный “Мерседес”, а то и простые “Жигули”, ГИБДД тебя сочло виновным в аварии – и все. Есть немалая вероятность, что к тебе придет не повестка в суд, а пара головорезов.

Например, отец одного моего знакомого, весьма пожилой пенсионер, был председателем старенькой кооперативной автостоянки. И вот однажды с его стоянки ночью угнали “Мерседес”, стукнув по голове сторожа. Так вот, и этого сторожа, и председателя стоянки некие бандиты немедленно посадили в сырой подвал и три дня там держали, периодически избивая, чтобы они признались, с кем “договорились угнать машину”. И если бы мой знакомый не занимался бизнесом и не имел соответствующих спасительных связей, неизвестно, что было бы с его отцом.

“Весело”, да? Вот в этом-то и есть настоящий ужас всеобъемлющей мафиозной системы – в эти “правила игры” в любой момент может оказаться вовлеченным каждый. Куда там мафии дона Корлеоне, всего лишь “крыше” игорного бизнеса в нескольких городах США…

В итоге множество людей в отсутствие духовных альтернатив делает следующий вывод: в бизнесе риск многократно возрастает, но зато и во много раз лучше оплачивается.

Находится даже нечто вроде “самооправдания”: можно, например, попасть под упавшую с крыши сосульку, так что же, не ходить по улицам в оттепель? А если довести идею до абсурда, то лучше не выходить из дома вообще, – кирпич на голову может упасть в любое время года…

Так и получается, что если в условиях “новорусского” бизнеса кто-то кому-то предлагает заниматься поставкой в Москву, например, наркотиков или проституток, то в мотивации отказа (или согласия) моральный аспект проблемы рассматривается наравне с прибыльностью, рискованностью, хлопотностью и прочими критериями оценки любого бизнеса.

Нарушаешь закон или нравственные нормы – больше проблем, но и больше денег, не нарушаешь – меньше проблем, значит, если денег меньше ненамного, то лучше не нарушать… Циничная математика циничной игры под названием “российский бизнес конца ХХ века”. И ведь выходит логично и убедительно, правда?

К сожалению, подобные правила принял и я для своей тогдашней работы. Полностью и безоговорочно. И попытки самооправдания – дескать, “в те годы у меня была всего одна, но достаточно четкая альтернатива – или искусство, или все, что угодно, а коль скоро я еще не “созрел” для того, чтобы полностью посвятить себя искусству, я и занимался чем угодно”, – звучат фальшиво и вымученно.

Уже в 1994 году я курировал вопросы финансов и, самое смешное, безопасности уже во всем холдинге “Гранит”, а не только в своей фирме “Н-Лейн”. Нет, вы представляете себе, что художник Заграевский занимался вопросами безопасности в фирме, торгующей мясопродуктами, то есть “разбирался” с большинством “наездов”?..

VII

Неудивительно, что рисовал я в эти годы “по нисходящей”, все меньше и меньше, а в 1995–98 годах вовсе забросил “холст, масло” за громоздкостью и невостребованностью, полностью перейдя на акварель.

Но зато фирма шла в гору. В начале 1994 года мы с Марком переехали в новый и по тем временам шикарный офис недалеко от Тишинской площади. Триста квадратных метров, “евроремонт”, круглосуточная охрана, у начальства приемные с секретарями, все в едином черно-бело-красном стиле – Марк проявил свой врожденный талант дизайнера в полной мере. Но и денег на это все было потрачено невообразимо много – приличных отечественных отделочных материалов тогда еще не было, а импортные и стоили соответственно.

В качестве анекдота: Марк как-то решил (на полном серьезе!) одеть всех сотрудниц офиса женского пола (бухгалтеров, секретарей, “кухарок”) в единую форму. Даже связался с какой-то фирмой, и нам привезли образцы.

Потом эта идея, слава Богу, “ушла в песок”, но нагрудные “визитки” с именем и должностью Марк все-таки заставлял носить, и от этой сомнительной чести были освобождены только члены совета директоров, то есть сам Марк, я и Володя Хаткулов, ответственный за сбыт мясопродуктов в Москве.

Последний тоже принимал посильное участие в отделке офиса, но обычно неудачное. Дело в том, что у него была склонность покупать невообразимо “крутые” и малонеобходимые вещи типа тысячедолларовых костюмов и стодолларовых галстуков. Например, еще в 1993 году он купил себе за шесть тысяч долларов (!) сотовый телефон, который вскоре пришлось выбросить, так как он мог им пользоваться только в радиусе 100 метров от своего автомобиля, где была установлена “базовая” станция.

А в офис мы по его “наводке” поставили супердорогую телефонную станцию, которую через пару-тройку лет ни одна фирма не смогла перепрограммировать, ибо эта модель оказалась редчайшей. Неудивительно – когда покупаешь за десять тысяч долларов то, что можно купить за тысячу, то не жди ни ремонтопригодности, ни взаимозаменяемости, ибо аналогов будет крайне мало…

Я “съехал” из этого офиса только в начале января 2000 года, почти одновременно с “миллениумом”, и, откровенно говоря, по нему не скучаю – все-таки хозяином там был не я, а Марк.

В последние годы наше с ним партнерство и формально, и фактически было абсолютно равным, но этот офис оказался хранителем традиций 1994–96 годов, когда деньги в фирме были только у Марка, и каждую копейку, в том числе и из моей партнерской доли, приходилось… Ну, не то чтобы выпрашивать, но на лице Марка при выдаче любых сумм всегда появлялось страдальческое выражение, и момент расставания с деньгами он старался отсрочить елико возможно надолго. Кстати, напрасно – пара дней отсрочки обычно ничего в кошельке у Марка не решала, а обижала людей, зависящих от него, сильно. И если я все-таки был партнером и мог в итоге настоять на своем, то исполнителям приходилось туговато, и они периодически увольнялись, причем не всегда “по-хорошему”.

Но дело не только в этом. Марк к офису относился любовно, вел там все хозяйственные дела, и этот офис, конечно, психологически принадлежал ему, а не мне.

То же самое относилось и к бизнесу. Марк всегда был “генератором идей”, что логично: если человек думает о своем деле день и ночь, идеи рождаются сами. А я “день и ночь” о “мясопродуктовой” работе никогда не думал, за исключением особо острых моментов, когда речь стояла о жизни и смерти либо фирмы, либо лично меня или Марка. А обычно ушел из офиса (порой, впрочем, это происходило глубокой ночью) – и забыл о делах до завтра.

VIII

Еще один момент, почему в глазах всех сотрудников (а их в лучшие времена было человек тридцать – сорок) Марк был “настоящим” начальником, а я нет. У Марка всегда был личный шофер, а я в один прекрасный день понял, что лучше потеряю в имидже, чем буду постоянно терпеть около себя чужого человека из совсем иной социальной категории, которому проблемы фирмы “до фонаря”, который все время что-то выпрашивает, а если его вызываешь в неурочное время, всем своим видом излучает недовольство.

Вообще говоря, обслуживающий персонал в России – отдельная тема. Скажу лишь, что на Западе то ли традиции другие, то ли выучка лучше, а у нас что шоферы, что официанты, что продавцы, – хоть по возможности и приветливы, но ненависть к эксплуататорам, видимо, всосана ими еще в советское время вместе с молоком матери и марксистскими догмами о классовой борьбе. Когда кухарка (по Ленину) думает об управлении государством, она со своими прямыми обязанностями начинает справляться плохо, причем замечания шеф-повара ее злят. К тому же у нас на Руси начальство всегда не любили…

Да, я все это понимал и не обижался, но это не было поводом смириться с постоянным присутствием рядом чужого и недоброжелательного человека – а ведь с шофером я при тогдашних разъездах проводил большую часть времени!

Водил я машину более чем нормально, с конца 1993 года автомобили у меня всегда были только новыми, так что с ремонтом проблем было сравнительно немного, и еще летом 1994 года шофера после его очередной мелкой хамской выходки я уволил и с тех пор ездил сам. А в командировки на мясокомбинаты, которых было все меньше и меньше, я брал в качестве сменного шофера либо кого-то из своих “замов”, либо сотрудницу офиса, отважную даму с немалым водительским стажем, с которой у меня тогда был “служебный роман”. В последнем случае даже тысячекилометровая поездка становилась куда приятнее…

А по поводу авторемонта – мы с Марком в конце 1994 года были настолько опьянены успехами, что даже открыли недалеко от развязки Дмитровского и Коровинского шоссе свой автосервис, призванный прежде всего обслуживать многочисленные автомобили сотрудников фирмы. По возможности, конечно, еще и какие-то деньги приносить.

Отмечу, что этот сервис оказался серьезной “пощечиной” со стороны природы, которую не обманешь, – мы же с Марком не могли постоянно там находиться и следить, как кто работает! Естественно, директор сервиса немедленно начал набивать свой карман, “халявные” автомобили сотрудников фирмы ремонтировал из рук вон плохо, и мы через год этот сервис закрыли за убыточностью и головной болью – туда непрерывно приезжали то незнакомые бандиты, то какие-то милиционеры, то пожарники, директор им якобы что-то отстегивал… Короче, надувал нас, кто мог и где мог.

Но, с другой стороны, нам с Марком проблем и в основном бизнесе хватало, так что особого желания глубоко влезать в вопросы функционирования автосервиса тоже не было.

Именно в это время, в середине 1995 года, наша фирма оказалась перед лицом куда более серьезных проблем, чем проворовавшийся директор автосервиса, а я в очередной раз был вынужден “поменять ориентацию” и заняться доселе малознакомым делом – банками.

Наша с Марком фирма в середине 1994 года начала кредитоваться в Промстройбанке, а кредит для фирмы – как наркотик: если на него “подсели”, то “слезть” уже крайне тяжело.

Но в апреле 1995-го Промстройбанк сгорел, причем в буквальном смысле, – там произошел пожар и выгорела половина огромного здания. Кому было выгодно поджечь этот уважаемый банк на Тверском бульваре (я не верю в случайность подобных происшествий) – не знаю, но мы в итоге остались без кредитования, ибо в банке все деньги оказались брошены на “ликвидацию последствий пожара”, и правила выдачи кредитов немедленно были ужесточены.

Для нашей фирмы это было страшным ударом, ибо в это время рентабельность поставок мяса из российских регионов в Москву упала до критической отметки, то есть этим заниматься стало невыгодно, и мы решили “поиграть” на финансовом рынке (в частности, в знаменитые “государственные краткосрочные облигации” – ГКО), а для этого были нужны большие деньги в обороте. Но из-за краха Промстройбанка мы остались без оборотных средств, и эти “игры” пришлось свернуть, несмотря на их немалую прибыльность.

Впрочем, слава Богу – до очередного кризиса, когда рухнули всяческие “Чары”, “Гермесы” и прочие, оставалось не так много времени (это произошло осенью 1995 года), и мы вследствие нашего слабоватого профессионализма и малого опыта, скорее всего, потеряли бы деньги, за которые потом пришлось бы отвечать перед Промстройбанком. В это время бывшие государственные банки в совершенстве освоили “бандитские” технологии выбивания денег из должников, так что все в итоге оказалось к лучшему.

И так мы летом 1995-го чудом выкрутились из эпопеи с так называемым “Старбанком”, в которую мы вложили на порядок меньше средств, чем тех, которыми располагали в “золотые” времена кредитования в Промстройбанке.

Вообще-то в этом году финансовые “пирамиды” приняли гораздо более хитрый и усложненный характер, чем печально знаменитая “МММ” полутора годами ранее. С господином Мавроди мы и не пробовали ни во что “играть”, ибо там не было никаких формальных гарантий возврата денег. Акции, а тем более загадочные “билеты МММ”, сегодня стоят столько-то, завтра столько-то, а послезавтра могут вообще ничего не стоить.

А вот в 1995 году мы чуть не “попали” – польстились на высокие проценты по банковским депозитам с полной “гарантией” выплат, надлежаще оформленными договорами и прочими атрибутами солидности. Жулье постепенно становилось все более и более изощренным и крупномасштабным.

А вложили мы деньги в московский филиал иркутского “Старательского банка”. Сокращенно “Старбанк”. Там работала бухгалтером приятельница Володи Хаткулова (прямо злой рок какой-то!), и она обещала контролировать ситуацию в банке на тот случай, если вкладчиков решат “кинуть”.

Через некоторое время эта бухгалтерша из банка уволилась, бросив нас на произвол судьбы, а вскоре банк прекратил выплаты по депозитам. Все произошло по стандартному сценарию – у входа выстроились шумные очереди “обманутых вкладчиков”, и банк превратился в осажденную крепость.

Необходимо отметить, что, как всегда, сильнее всех пострадали слабые и беззащитные “физические лица”. К коммерческим фирмам руководство всяческих “ЛЛД”, “Чар” и, в частности, “нашего” Старбанка подходило избирательно. Обычно проводились переговоры, на которых выяснялось, кто из коммерсантов-вкладчиков на что способен в целях возврата денег.

Мы с Марком добились встречи с председателем правления, пригрозили “разборкой по полной программе” (в таких случаях обычно говорил Марк, а я со своей красной раскормленной мордой и короткой стрижкой злобно молчал и был похож то ли на “мента”, то ли на бандита), и нам в конце концов не только вернули деньги, но и даже заплатили почти все проценты.

Это нам позволило в середине 1995 года понемногу начать импорт мяса, сыра и масла, в основном, из Германии. По грузовику, по два, – на большее не было денег. В это же время я лихорадочно носился по банкам в поисках кредитов, ибо без них увеличить обороты и стать конкурентоспособными на рынке было немыслимо.

А весной 1995 года я съездил в Нигерию, о чем стоит рассказать особо.

Где-то за год до того мы получили письмо от “высокопоставленного государственного чиновника Нигерии”. Он якобы нашел в секретных документах не до конца исполненный контракт, по которому Нигерийская национальная нефтяная корпорация (NNPC) кому-то когда-то недоплатила “скромную” сумму в сорок с чем-то миллионов долларов, и вот теперь у него есть возможность организовать перечисление этой суммы за рубеж. Дескать, он знает фирму “Н-Лейн” как солидную (мы в свое время записались в какой-то международный справочник), и если мы предоставим наш расчетный счет для приема этих денег, то он нам отдаст тридцать процентов, а остальное мы должны будем перечислить на его личный счет в швейцарском банке.

Ну, глаза-то у нас с Марком по неопытности загорелись! Мы вступили в переписку, получили по факсу уйму солиднейших документов на бланках NNPC, Центрального Банка Нигерии и всяких министерств, а потом нас попросили предоплатить… всего-то полтора процента на оплату расходов по переводу денег. Причем расходов якобы официальных, на эту тему прислали всевозможные документы и даже выписки из нигерийского законодательства.

У нас сразу возникло не то что сомнение, а недоверие. Во-первых, эти “официальные” расходы почему-то надлежало перечислить не в Нигерию, а на какой-то явно оффшорный счет в Европе. А во-вторых, эти “всего-то” полтора процента от сорока миллионов составляли 60 тысяч долларов, которыми мы рисковать не собирались.

Переписка приняла затяжной характер, мы требовали все новые и новые подтверждения, нам даже с целью увещевания стал звонить якобы зампредседателя Центрального Банка Нигерии, но мы стояли твердо и, наконец, решили, что надо ехать в Нигерию и разбираться на месте. Я, в отличие от Марка, относительно свободно говорил по-английски, поручить такой “щекотливый вопрос” мы больше никому не могли, так что выбора не было.

Моим нигерийским “партнерам” я, слава Богу, не назвал конкретное время визита, дабы иметь сначала возможность осмотреться.

Проведя ночь транзитом в очаровательном Амстердаме, я после еще десяти часов относительно комфортного полета (авиакомпанией “KLM”) оказался в Нигерии.

Первое, что там произошло, – меня задержали в аэропорту “до выяснения личности”, и я, просидев три часа в страшно обшарпанном закутке (еще хорошо, что не в КПЗ) среди оравы полицейских, уже тогда понял, куда попал.

Я, впрочем, догадался вести себя в роли “негра в Шереметьеве”: не строил из себя “крутого”, назвался “юристом” и с любезной улыбкой упрашивал черных “сэров” и “офицеров” доставить меня в российское посольство. Благодаря этому я, в конце концов, был в сопровождении офицера туда на такси доставлен и отделался двадцатью долларами таксисту и десятью – офицеру. Говорят, бывало, что люди со страха платили (или их заставляли платить) по нескольку сотен…

Все это, действительно, было страшновато. В странах арабского Востока, например, так себя не чувствуешь, ибо арабы хотя бы в массе худощавы и невысоки. Подсознательно понимаешь, что в крайнем случае, прежде чем с тобой справятся, десяток нападающих расшвыряешь.

Нигерийцы же огромны, подтянуты, грациозны, спортивны, а главное – всеми фибрами своей негритянской души ненавидят белых. Формальным поводом для их ненависти было то, что они в семидесятых годах успешно продавали нефть, а потом “белые” (США) опустили цены – и Нигерия разорилась. Кстати, на этом же падении мировых цен в начале восьмидесятых “погорела” и экономика СССР.

Что такое десятимиллионный Лагос, фактическая столица Нигерии, – если сказать кратко, это город лачуг, заборов и огромных автострад, которые остались от нефтяного бума и потихоньку разрушаются. В центре стоят несколько небоскребов, а вокруг – те же лачуги и заборы…

Лагос находится в знаменитой экваториальной Африке – “могиле белого человека”. Влажный “малярийный” климат, “плохая” жара, а из водопровода течет желтоватая вода, которую не рекомендуется пить даже отфильтрованную и кипяченую.

Грязь, обилие мусора, в воздухе витает вонь. Более того, на улицах сбитые машинами люди лежат, пока на них случайно не наткнется полиция, а до того их будут спокойно обходить и объезжать. Сам видел.

А на городском пляже, например, военным правительством периодически устраивались показательные казни – то медленный расстрел (сначала простреливают руки, потом ноги и т.д.), то сожжение заживо (обычно в автомобильных покрышках).

В российском посольстве я пообщался и с послом, и с советником, и с несколькими атташе, так что мне все рассказали. Естественно, никакими сорока миллионами долларов в этой нищей стране и не пахло, просто нигерийцы таким образом в массовом порядке дурили мир. США, например, от них пострадали на несколько сотен миллионов – доверчивые американцы верили ворохам солидных писем на солидных бланках…

Примечательно, что мои нигерийские “партнеры”, узнав, что я приехал и нахожусь в посольстве, немедленно исчезли и на связь больше не выходили.

А я неделю провел в посольской гостинице (менять дату вылета стоило слишком дорого) и посмотрел Лагос. Это можно было делать только днем и желательно не пешком, а на такси, после наступления темноты было небезопасно ездить даже на дипломатической машине. Я еще и позагорал у посольского бассейна, но отдохнувшим себя почувствовать все же не смог. Климат взял свое, и в Москву я прилетел с сильным фурункулезом, да еще и без бритвы “Филипс”, которую украли на таможне в аэропорту Лагоса…

И так меня эта жуткая Нигерия “достала”, что, проведя на обратном пути несколько часов во влажной духоте лагосского аэропорта и, наконец, ступив в кондиционированную прохладу лайнера “KLM”, я чуть не прослезился.

Кстати, мы с Марком в течение нескольких последующих лет получили не менее десятка писем из Нигерии с похожими предложениями и суммами, но в конце концов даже перестали их вскрывать.

Понятие “личная жизнь” к тому времени для меня почти полностью прекратило существование.

Друзей у меня, кроме Марка, практически не осталось, к тому же я постепенно стал не просто несемейным, а антисемейным человеком и, соответственно, не привык ни с кем делиться своими проблемами. Так, иногда придется с кем-нибудь “к слову”, – скажу, но в самых общих чертах.

А по поводу семьи – с 1993 года у меня появилась материальная возможность нанять домработницу, так что необходимость жены в роли “хозяйки дома” отпала. Но чистый и ухоженный дом – лишь одна сторона семьи (и то если повезет). Еще, конечно, немаловажны женская любовь и ласка, но обделенным в этом плане я себя никогда не чувствовал, а серьезные и глубокие взаимоотношения не завязывались – не до того было.

Да и, тем более, не до детей. Если женщины хотели родить ребенка для себя, я никогда не возражал, но и чувств к своим детям испытывал немного. Могу даже объяснить, почему. Ничего не мог с собой поделать – и в своих, и в чужих “ангелочках” видел тех самых зверят, которые много лет пытались растоптать меня в школе № 40. Кстати, это был комплекс в чистом виде, и я до сих пор не могу полностью от него избавиться. Но кто знает, что нас ждет в будущем? К тому же дети имеют свойство подрастать и превращаться во вполне адекватных людей.

Впрочем, дело было не только в комплексах. В 1993–98 годах моя работа в мясном, а потом и банковском бизнесе была настолько “и опасна, и трудна”, что я не раз применял к себе слова из песенки: “У пирата – ни жены, ни брата”.

Раз уж возникла аналогия с пиратами, вспомним Вертинского:

Я знаю, Джимми, вы хотели быть пиратом.

Но в наше время это невозможно.

Вам хочется командовать фрегатом,

Носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом.

Вам жизни хочется опасной и тревожной…

Или Вознесенского:

Министр, вы мечтали, чтоб юнгой в Атлантику плавать,

Вечная память…

В утешение министру должен сказать, что его жизнь представляет собой куда большую череду тревог и опасностей, чем не только у юнги, а у десятка боевых капитанов, вместе взятых. Конечно, хочется, “бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвать пистолет”, но этому повседневная жизнь политика и бизнесмена предоставляет огромное число альтернатив.

Так и мое подсознательно-мальчишеское желание “командовать фрегатом” в эти годы вылилось во вполне современные “экономические” формы. Вот и покомандовал всяческими фирмами столько, что, надеюсь, “наигрался” на всю оставшуюся жизнь…

Ну, и какая у “капитана фрегата” могла быть семья? Надо ли было обрекать близких людей на несчастное, хотя и материально обеспеченное существование?

Да и в практическом плане – через семью можно надавить, угрожать взять в заложники… А в случае разорения (это может произойти с любым, а со мной происходило неоднократно) отпадает и материально обеспеченное существование семьи, то есть остается одна несчастность. Действительно, если капитан, спасшийся при крушении своего фрегата, всегда устроится хотя бы штурманом, то что ждет его семью, избалованную материальным благополучием?

Нет, наверное, где-то еще остались героические “русские женщины”, готовые делить с любимыми все тяготы и невзгоды, но таких, во-первых, мало, а во-вторых, не будем забывать, что любимый во времена материального процветания обычно проводит круглые сутки на работе и в командировках. А пережить сначала постоянное отсутствие процветающего мужа, а потом постоянное присутствие разоренного, – такие женщины уж точно водятся только в книгах.

Ни княгиня Трубецкая, ни Надежда Яковлевна Мандельштам не сталкивались с проблемами жен современных “новых русских”. Впрочем, негоже сравнивать декабристов и поэтов с директорами фирм и банков.

XII

В какой-то “умной” западной книге я читал, что полезно каждые три года менять не только место работы, но и род занятий, дабы более активно развиваться в личном и профессиональном плане.

Не знаю, не знаю. Если занимаешься любимым делом и надеешься чего-то достичь – конечно, это не так. Не хватит не то что трех лет, а тридцати трех. А если пытаешься делать коммерческую карьеру – возможно, да. Хотя это тоже сомнительно.

Но у меня так и получалось: 1987–89 годы – кафедра, 90–92 – программирование, 93–95 – мясопродукты, 96–98 – банки, а конкретно Рокобанк.

Но до него было еще далеко, а пока, в конце 1995 и начале 1996 года, я понял, что такое ходить по банкам в костюме и галстуке, но с протянутой рукой, а тебя отовсюду мягко “посылают”.

Банкиры уже тогда были народом не то что вежливым, а очень вежливым. Кстати, тем неприятнее было с ними общаться: вежливость-то была напускной, переняли западный стиль, но не более того.

Обошел я банков двадцать (почти все – крупнейшие в России, хотя в нескольких небольших тоже “послали”), в том числе и Рокобанк. Всюду ситуация развивалась по похожему сценарию, хотя и с небольшими отклонениями.

Сначала долгие попытки созвониться с председателем правления, потом тебя посылают к зампреду, курирующему кредиты. С ним обычно уже появляется возможность хоть раз встретиться и рассказать, что фирма “Гранит” – один из крупнейших в Москве поставщиков мясных и молочных продуктов, и вообще, дескать, мы невообразимо крутые, только вот оборотных средств маловато…

Зампред вежливо выслушивает, вызывает завотделом и просит “подойти к проблеме со всем вниманием”.

Завотделом назначает ответственного клерка, тот тебя “мурыжит” несколько недель, запрашивая все новые документы, а потом ты сам начинаешь понимать, что ничего тебе не светит, и даже не возникает желания еще несколько недель дозваниваться до председателя правления или зампреда и жаловаться, что к тебе “не так подошли”.

Причем, насколько я сейчас понимаю, этот процесс зависел не только от того, “крутая” твоя фирма или нет, устраивает банк твой залог или нет. В каждом банке существует некий тайный механизм финансирования, и даже успешная договоренность с тем или иным начальником или клерком мало что решала – например, бросил банк все деньги на рынок ГКО, и все – никому ни копейки кредитов.

Процедура отказа была сопряжена с огромными потерями времени. В крупнейших государственных банках типа Сбербанка или Агропромбанка иерархическая цепочка клерков была весьма длинной, вследствие чего “тусовка” занимала несколько месяцев, в коммерческих монстрах типа ОНЭКСИМа, МЕНАТЕПа или Рокобанка – несколько недель, а в банках “средней руки” могли отказать за неделю. Я уж не говорю, что все это было связано с многочасовыми ожиданиями в приемных, не менее многочасовыми попытками дозвониться…

И, конечно, в нашей фирме обстановка была страшно нервной. Марк меня дергал и обвинял в неумении “решать вопросы”, я его тоже обвинял во всех смертных грехах, на заседаниях совета директоров мы сначала орали друг на друга, а потом дружно “трясли” ответственных за региональные программы поставок мяса и директора по сбыту, хотя от них мало что зависело.

Дело в том, что цены на скот в регионах неуклонно ползли вверх, а на мясопродукты в Москве – вниз (естественно, в долларовом эквиваленте). Был пока еще выгоден импорт, но и его рентабельность с запредельных пятидесяти, а то и ста процентов постепенно скатилась до вполне западных норм: десяти – пятнадцати.

Началась острейшая конкуренция, и колоссальные фирмы типа “Эксимы” или “Союзконтракта”, пользовавшиеся дешевыми государственными кредитами и имевшие огромные обороты, стали активно демпинговать, то есть снижать цены и тем душить более слабых поставщиков типа нашего “Гранита”.

XIII

Вместе с тем в 1996 году началось кратковременное процветание российской экономики, базировавшееся на западных кредитах и “пирамиде” ГКО. Зарплаты в коммерческих структурах росли и даже опережали цены. Впрочем, “бюджетникам” и пенсионерам от этого легче не было – именно в это время задержки зарплат и пенсий приняли катастрофический характер.

Государство изобретало все новые налоги, коммерсанты выдумывали все новые лазейки, законодательство постоянно менялось…

Например, от налога на добавленную стоимость импортные продукты питания одно время были освобождены, а потом таможенное законодательство ужесточили, но оставили лазейку – от НДС освобождались товары, ввозимые в порядке иностранных инвестиций, то есть в качестве взноса в уставной фонд. Тут же, как грибы, стали расти фирмы, учрежденные западными поставщиками, а чаще оффшорами, с невообразимо раздутым уставным капиталом. У фирмы одного моего знакомого, например, объявленный уставной капитал был вполне сопоставим с капиталом Сбербанка…

Потом и эту лазейку прикрыли, но зато стали процветать “льготники” – организации, освобожденные от уплаты налогов и таможенных пошлин, вроде Московской Патриархии или ветеранов Афганистана.

С Патриархией мне приходилось вести переговоры неоднократно. В частности, по вопросу освобождения от таможенных пошлин – со знаменитым “Отделом внешних церковных сношений”, крупнейшим поставщиком в Россию спиртных напитков и сигарет. Льготы у них были и по продуктам питания, и в случае договоренности наш товар должен был идти в их адрес, они – беспошлинно его растаможивать, а мы – платить им 50% от сэкономленных сумм.

Сразу скажу, что эти переговоры ни к чему не привели (мы вскоре нашли “фонд” ветеранов каких-то правоохранительных органов, бравший за льготную растаможку куда меньший процент), но все же общение в Свято-Даниловом монастыре с архиепископом, отвечавшим за таможенные льготы, было весьма забавным.

Я впервые встречался со столь высокопоставленным церковным лицом, пусть по вопросу, далекому от богословия, и все думал: принято ли подавать ему руку? Но все оказалось без проблем: он первый подошел и произвел весьма энергичное рукопожатие.

В будущем я не раз с этим сталкивался, и не удивился, когда даже глубокий старик, митрополит Курский, на переговорах по поводу возможной постройки завода по розливу минеральной (формально святой) воды приветствовал и провожал представителя Рокобанка, то есть меня, абсолютно нормальным рукопожатием. Да и переговоры старый благообразный митрополит вел энергично и деловито, как хороший коммерсант.

Справедливости ради скажу, что по-настоящему трогательной оказалась беседа на тему таможенных льгот с председателем Всероссийского общества слепых. В первый и последний раз мне пришлось вести деловые переговоры с абсолютно слепым человеком, причем весьма вельможного вида и повадок, и это было очень и очень странно. В бизнесе (да и в любом общении) взгляд собеседника играет колоссальную роль, а тут – слепой, причем возникает экстрасенсорное ощущение, что он смотрит сквозь тебя.

А что касается Московской Патриархии, то я, несмотря на официозный православный (да и католический) догмат о том, что благодать Божья действует независимо от святости самих служителей церкви, после этих встреч уже не мог относиться к церкви так, как раньше. Подчеркиваю – не к христианству, а именно к церкви как к организации и к высокопоставленным священникам как к представителям этой организации.

Да, я понимаю, жить-то надо, но все равно так откровенно торговать! Ладно бы только водкой и сигаретами, но предоставленными государством льготами – простите, как-то чересчур.

Более того, даже формально, с точки зрения “уставных целей”, всяческие общественные организации слепых и глухих хотя бы зарабатывают деньги на нужды своих несчастных членов. Несомненно, и там злоупотреблений хватает, но это уже другой вопрос.

А в случае церкви – на что идут эти невероятные заработки (фактически за счет государства, ибо налоги и таможенные пошлины должны являться доходом последнего)? На служение Иисусу Христу? Вряд ли Спаситель радуется, когда под его именем торгуют сигаретами, а при этом еще и не платят налоги, на которые могли бы жить пенсионеры, содержаться больницы…

Меня могут спросить:

– А ты что, г-н Заграевский, безгрешен, и никогда не пользовался любой возможной лазейкой, дабы платить поменьше налогов?

– Конечно, пользовался, но, во-первых, в том и каюсь, а во-вторых, не строю из себя ангела или, как минимум, архиерея. Коммерсанты играют по одним правилам, а церковь все-таки должна играть по другим, а то совсем нехорошо получается...

Ладно, Бог нам всем судья. Пока что мы говорим не о богословии, а о бизнесе.

ГЛАВА 11: КРАХ БАНКА

Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.

Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.

ВСТУПЛЕНИЕ

ГЛАВА 1: “СОВМЕЩАНЕ”

ГЛАВА 2: ВОРКУТА

ГЛАВА 3: ШЕСТИДЕСЯТЫЕ

ГЛАВА 4: “ЗАСТОЙ”

ГЛАВА 5: ПСИХОАНАЛИЗ

ГЛАВА 6: ЛЕНИН, ПАРТИЯ, КОМСОМОЛ

ГЛАВА 7: “НАУЧНАЯ КАРЬЕРА”