Сергей Заграевский. Мой ХХ век (мемуары). Глава 12. Христианство

Описывая свои занятия экстрасенсорикой с Аркадием в начале девяностых, я на Карлоса Кастанеду ссылался много раз. Но, строго говоря, мои ссылки в научном плане были не вполне добросовестными, ибо в то время я еще Кастанеду почти не читал, а что читал, то не понял и не ощутил.

Тогда, в 1990–91 годах, он еще распространялся в самиздате, и достать его было крайне сложно. У Аркадия была толстенная ксерокопия только шестой книги – “Дар Орла”, и я по его рекомендации ее прочитал.

Откровенно говоря, несмотря на наши тогдашние занятия, я для себя в этой книге не нашел почти ничего интересного. Дело в том, что на уровне шестой книги Кастанеда начал многое самостоятельно понимать, дон Хуан уже “ушел”, оставив его “на переднем крае”, и практически вся книга посвящена устройству общемировой энергии в форме пресловутого “Орла”.

Мной это, естественно, было воспринято не более чем как очередная философско-теософская теория. Ну, в форме орла или другой птицы – какая, в сущности, разница? От моих тогдашних занятий до кастанедовского понимания устройства Вселенной было так же далеко, как, например, до познания физико-химических процессов в недрах звезды Антарес…

Я “Дар Орла” прочитал и благополучно забыл. Более того – когда пару лет спустя было издано огромным тиражом великолепное собрание сочинений Кастанеды, я его принципиально не стал покупать – мне казалось, что эти книги ушли в безвозвратное прошлое вместе с занятиями экстрасенсорикой…

А году этак в 1994-м я, наконец, купил собрание сочинений Карлоса Кастанеды и прочитал его целиком. Должен сказать, что впечатление оказалось сильнейшим.

Первые две – три книги настолько точно соответствовали тому, что я “проходил” с Аркадием, что я воспринимал дальнейшие как продолжение собственных занятий. Ну, хотя бы теоретических.

У дона Хуана был “пейотль”, у Аркадия – “сома”, первый благополучно прошел со своим учеником “наркотический” этап, второй на нем сам и застрял, но в теоретическом плане особой разницы между их путями не было.

Я уже говорил, что после прекращения занятий с Аркадием мне не удалось самостоятельно продвинуться в какой-либо из специфических магических практик, в том числе описанных в последних книгах Кастанеды. Но гораздо важнее оказалось то, что теоретическую часть занятий дона Хуана с Карлосом, где он рассказывает ученику про “путь воина”, я воспринял серьезнейшим образом.

Если быть кратким, то основные теоретические положения учения дона Хуана о “пути воина” следующие:

Во-первых, необходимо остановить внутренний диалог, то есть прекратить беседовать с самим собой о своем мире. Мы этим внутренним диалогом непрерывно создаем этот самый мир, что мешает нам воспринимать истинную сущность вещей. Кстати, один из аспектов использования “пейотля” – как раз остановка внутреннего диалога.

Во-вторых, наше существование в этом мире в любом случае имеет конец, то есть мы никуда не денемся от своей физической смерти. Это единственное неизбежное событие в нашей жизни, и ориентироваться нам, по большому счету, больше не на что. Значит, жить надо с мыслью: а как я встречу смерть?

Дон Хуан это выразил короче и лучше: необходимо использовать смерть в качестве советчика, особенно когда “воина” одолевают сомнения и страхи.

В-третьих, надо избавиться от чувства собственной важности. Это чувство делает “воина” тяжелым, неуклюжим и пустым. А ведь вещи, которые делают люди, не могут быть более важными, чем мир.

В-четвертых, “воин” текуч, гибок, не получилось в одном месте – попробует в другом, другим способом, но в итоге ведущим к конечной цели. К какой – смотрите то, что в-пятых.

А в-пятых, все то, что говорилось по поводу множественности миров, энергии Вселенной и необходимости сохранить свое осознание в момент смерти, дает нам возможность победы над смертью и перехода в другой мир без потери собственного “я”.

Тогда, в середине девяностых, для меня оказалось главным именно это. И пусть мои знания составляли лишь небольшую часть того, что узнал Кастанеда, но все-таки! Если есть теоретическая возможность, то есть и надежда.

Значит, надо было над этим работать. Как – другой вопрос, в то время я себе это конкретно еще не вполне представлял.

Меня успокаивало следующее: занимаясь в 1991 году с Аркадием, я чуть-чуть ощутил то, что описывал дон Хуан как происходящее с человеком в момент смерти, то есть перехода: каждая клетка тела наполняется знанием и ощущением своих истинных возможностей. А уж поскольку, как я резонно считал, смерть – наркотик куда более сильный, чем “сома”, то потенциальная возможность “обработать” этот процесс была.

III

Благодаря занятиям с Аркадием мне удавалось и “отфильтровывать” некоторые положения учения дона Хуана. Во всяком случае, к себе я мог применить далеко не все, что рассказывал Кастанеда.

Дело в том, что маги бывают двух основных типов: “сталкеры“ и “сновидящие“. Первые проходят свой путь познания космических энергий на Земле, среди людей, а вторые исследуют мир преимущественно во снах, выходя из своей физической оболочки.

Братья Стругацкие, когда писали свой знаменитый бестселлер “Пикник на обочине”, вложили в понятие “сталкер” примерно такое же значение: это человек, способный жить и в Зоне (созданной пришельцами из космоса), и среди людей.

Андрей Тарковский в своем гениальном фильме практически убрал из образа сталкера корыстный элемент (у Стругацких сталкеры ходили в Зону прежде всего с целью обогащения, таскали оттуда разные “космические мелочи” и продавали гнусным перекупщикам), и получился довольно странный и размытый, хотя и незабываемый образ.

Но на самом деле истинная цель хождения в Зону – познание.

А зачем Зону познавать – во-первых, этот вопрос так же неуместен, как вопрос: “Зачем Эйштейн разработал теорию относительности?”, а во-вторых, есть вполне “житейский” ответ: для того, чтобы, закончив все дела на Земле, остаться навсегда в мире, создавшем Зону, ибо, судя по всему, этот мир куда более совершенен.

Практически такая же цель и у “сновидящих“ магов, только путь другой.

Кастанеда, например, относился к типу “сновидящих“, а большинство пророков – “сталкеры“, ибо “работают” среди людей. Впрочем, эти типы очень условны, речь идет о преимущественном способе познания мира, то есть одно другого не исключает.

Хотя, например, мне, явно склонному к “сталкерскому“ типу, во время занятий с Аркадием так и не удалось научиться осознанно выходить из своего тела во сне. Аркадий мне об этом говорил исключительно теоретически, поскольку, кажется, сам этого не умел.

А поскольку Кастанеда был преимущественно “сновидящим“ магом, то есть слабозащищенным от вредной людской энергетики, для него было справедливо требование “стирания личной истории”, а также необходимости стать “загадочным и ускользающим”. Действительно, при этом ослабевает концентрация внимания людей на личности мага, что делает его более свободным и усиливает защиту.

В моем же типе личности – “сталкерском“ – это было совсем необязательно, ибо “сталкер“ уже вследствие специфики своей жизни среди людей обладает таким количеством степеней защиты, что может себе позволить “роскошь” не только иметь личную историю, но даже и открывать ее окружающим (что я и делаю в этой книге).

В этом есть определенный риск, но он оправдан тем, что на познание мира в этом случае работает вся жизнь человека с момента рождения, да еще и жизнь предыдущих поколений. В том числе и самых обычных бабушек, дедушек, мам и пап.

Не зря я в начале книги уделил столько внимания их биографиям – для меня это мощнейшая энергетическая подпитка, и “стирать” ее было бы, по меньшей мере, глупо. Например, такой человек, как моя бабушка Лидия Викторовна – во мне столько ее энергетики, что хватит еще на много лет, если не на всю жизнь. Да и она сама – где она сейчас, продолжает ли меня питать ее энергия? Уверен, что да.

А что же богословие? Не пора ли все-таки начать разговор о нем?

Как ни странно, все еще нет. Даже в 1998 году я и думать не мог о том, что не только поверю в Бога, но и займусь христианским богословием.

Я уже говорил, что в конце 1998 года начал активно выставлять свои картины. Примерно тогда же всерьез занялся историей архитектуры. И, наконец, решил внести свой вклад в искусствоведение, точнее, в теорию “наивного искусства”: написал небольшую и до сих пор нигде не опубликованную статью “От наивного искусства к искусству душевного тепла”.

Задача этой статьи была локальной – “узаконить” наивизм как абсолютно профессиональный и серьезный стиль, имеющий не меньшее право на существование, чем реализм или абстракционизм. Для меня, “наивного художника”, этот вопрос был отнюдь не праздным – еще на первых выставках пришлось выслушать немало критики за “неумелость”, “благость”, “впадение в детство”, “непрофессионализм” и прочее.

Вскоре я на основе этой статьи написал свою первую, совсем небольшую книгу, скорее даже брошюру – «Две дороги к храму». Основной идеей книги должно было стать единство наивизма и иконописи, а получилось нечто более глобальное – единство искусства вообще и религии вообще. А поскольку книгу я писал на европейском материале, то “религия вообще” оказалась христианством.

Главный вывод книги прозвучал следующим образом: “Верите в Бога – верьте и в искусство”. Но если говорить честно, то лично я в искусство верил всегда, а вот в Бога – как-то не очень. То есть, говоря математическим языком, я имел в виду только прямую причинно-следственную связь, а вот на обратную – “верите в искусство – верьте и в Бога” – меня еще не хватило.

Но ждать оставалось совсем недолго.

Как и все более-менее образованные дети, подростки и взрослые, я к Библии ”приступал” неоднократно. Откровенно говоря, никаких озарений и откровений она мне не приносила, как и подавляющему большинству “неподготовленных” читателей.

В чисто информативных целях в детско-юношеском возрасте я внимательно прочитал книгу Бытия, Евангелие от Матфея – и все, остальное пролистал.

Примерно в 1992 году я решил внимательно прочитать Библию “от корки до корки”, и впервые мне это удалось.

Не могу сказать, что это на меня повлияло как-то сразу и глобально. Я получил общее представление, кое-какие “интеллектуальные зацепки”, но не более того. И это неудивительно, так как “фон” моего чтения Библии в начале девяностых был весьма специфичен: практически полное неверие в Бога – “Творца неба и земли”. То есть я считал, что в начале нашей эры Иисус Христос разработал учение о добре и любви – и все, этого достаточно. А в остальном – есть человек, есть его “химия и психика”.

Ни о каком христианском подходе к бессмертию души я тогда еще не задумывался, ибо занятия эктрасенсорикой непрерывно давали о себе знать. Если я во что-либо в этом плане и верил, то скорее в мексиканского “Орла”, то есть вслед за восточными магами полагал, что в мире нет ничего, кроме различных видов энергии. Этакий “энергетический материализм”.

Впрочем, на тот момент я еще не прочитал ни одной книги Кастанеды, кроме упомянутого “Дара Орла”, так что и в общемировую энергетику верил как-то “неуверенно”. Во всяком случае, не относился к ней как к чему-то лично увиденному. Вот чакры, астралы, магия – это да.

Откровенно говоря, я тогда попал в самый хитрый “капкан” магии. Дело в том, что в широчайших “магических” понятиях есть место и христианству: с этой точки зрения Иисус Христос – “проводник” одной из видов энергетики Вселенной, создавший на земле мощнейший устойчивый “эгрегор” – христианство.

Но для магов это лишь один из многочисленных “эгрегоров”, ни в коем случае не определяющий духовный мир человека. Следовательно, четкой нравственной системы, сопоставимой с христианским учением добра и любви, у магов нет. Цель одна – познание мира, и она оправдывает любые средства.

С одной стороны, если цель оправдывает любые средства, в итоге с большой степенью вероятности может получиться, как у Галича: “И ты можешь лгать, и можешь блудить, и друзей предавать гуртом”… Но с другой стороны, делать людям зло означает генерировать отрицательную энергию, что для мага вроде бы тоже нежелательно…

А чтобы окончательно захлопнуть “капкан”, магия учит: для ”сталкера” одним из способов познания мира является самая обычная жизнь. Среди людей. На то он и ”сталкер”.

Все, логика доведена до абсурда: зачем вообще какие-то духовные искания, а тем более магические практики, если можно вести жизнь обычного “культурного мещанина” и при этом гордо называть себя “сталкером”?

Как ни странно, несмотря на явную абсурдность, именно эта мысль подействовала на меня успокоительно, и так прошло еще несколько лет.

В 1993–98 годах я “почитывал” и Библию, и “экстрасенсорную” литературу весьма редко, да и вообще в моем духовном мире образовался определенный вакуум. Слава Богу, что его заполняла живопись, а то, глядишь, все-таки докатился бы до ежевечерних хождений в рестораны и казино с коллегами по бизнесу, а то и до регулярной игры в преферанс…

Первое “озарение” у меня произошло в марте 1999 года, когда я съездил в турпоездку в Израиль. Был я там и раньше, но как-то на бегу, а тут было время, и я поехал на экскурсию в Галилею. Ту самую, откуда Христос был родом и где он начал свою проповедническую деятельность.

О том, что было, не жалея,

Твою я понял высоту:

Да. Ты – родная Галилея

Мне – невоскресшему Христу.

Вспоминая эти слова Блока (впрочем, сказанные в отношении России), я приехал к истоку реки Иордан, где экскурсовод дал “свободное время” и сказал, что если кто хочет, то может креститься или просто “смыть свои грехи” в том самом месте, где Иоанн Предтеча крестил Иисуса Христа. В принципе, дескать, для “локального” омовения от грехов достаточно окунуть в Иордан ноги или побрызгаться, но вообще-то кому как угодно.

И тут я вдруг решил… креститься.

Крестили меня в младенчестве “в православие” или нет – тайна, покрытая мраком. Мать утверждала, что меня крестила бабушка Лидия Викторовна, та хранила на эту тему молчание…

Единственное, что доподлинно известно – что в церковь бабушка пошла и иконку купила, да еще и написала на ней карандашом “Храни тебя Бог, мой маленький”. Я об этом уже упоминал, но в несколько ином контексте, относившемся к бабушке. Что касается меня самого – мне этой дешевой картонной иконки с Богоматерью было вполне достаточно, в церкви я себя с детства ощущал вполне комфортно, и слава Богу.

Но решив креститься в Иордане, я сделал все по правилам: купил тут же в специальном магазинчике “белые одежды” (креститься полагалось только в них), переоделся в специальной раздевалке, по специальному спуску зашел в реку и окунулся с головой.

Откровенно говоря, более потрясающего и многогранного ощущения мне раньше испытывать не доводилось.

Крещение ведь не имеет отношения ни к слову “крест”, ни тем более к самому кресту, да и крестик на шее я уже тогда принципиально не носил – это ведь орудие пыток и казней. А вот крещение как омовение, очищение, то, что под этим словом понимали Иоанн Предтеча и Иисус Христос, – это я ощутил “по полной программе”.

Приятно, что меня никто не крестил, я крестился сам. То есть это можно при желании интерпретировать, что крестил меня лично Иисус Христос. Во всяком случае, при крещении что-то подобное я почувствовал. Нет, конечно, я мог и просто убедить себя в этом, хотя я не из тех людей, кто сам себя в чем-либо убеждает, если это не подкреплено объективными данными или хотя бы интуицией.

Впрочем, это чувство было весьма неопределенным, более того – через пару дней его вытеснили другие впечатления от удивительной и загадочной страны – Израиля. Стена Плача, Гроб Господень, долина Мегиддо, Мертвое море…

Тем не менее, вернувшись в Москву, я вдруг почувствовал необходимость написать книгу о Христе. Не совсем, конечно, “вдруг” – вроде бы и “юбилейный” 2000 год близился, и кое-какие соображения на эту тему у меня появились еще во время написания первой книги “Две дороги к храму”, когда я анализировал раннехристианские ереси…

Но решился я написать книгу о Христе именно “вдруг”. Одно дело – “кое-какие соображения”, а совсем другое – пусть небольшая (всего 80 страниц), но книга!

VII

Сразу встал вопрос: писать книгу в русле официального православия или нет? Должен сказать, что я ответил на него “нет”, практически не задумываясь.

Я уже говорил, что во времена занятий бизнесом имел возможность убедиться, что православная церковь весьма далека от святости, и “делает дела” так, что любой “олигарх” вполне может ей позавидовать.

Это бы еще полбеды, а полторы беды в том, что те же практические соображения имеют место и в проработке церковью богословских вопросов. Таким образом, считать православный официоз “истиной в последней религиозной инстанции” абсолютно неправомерно.

Это я понимал всегда и, не имея духовных альтернатив, свою удаленность от официального православия считал удаленностью от христианства вообще. Но похоже, именно крещение в Иордане дало мне возможность ощутить то, что первое и второе – абсолютно разные вещи.

Значит, решив на православный официоз не “оглядываться”, я писал то, что считал нужным. Мало кто в России рисковал критиковать догматы, связанные с личностью Христа (прежде всего Троицы и Богочеловека), а мне терять было нечего. После того, что мне пришлось пережить во времена бизнеса, потенциальное недовольство официальной церкви казалось мне “детским лепетом”.

Помню, как в свое время, году этак в 1995-м, я ехал с крайне тяжелого допроса в РУБОПе, и мне стало очень смешно, когда меня остановил гаишник за какое-то мелкое нарушение правил. Что мог мне сделать безвредный лейтенант ГАИ после подполковника РУБОПа, стучавшего кулаком по столу и угрожавшего немедленно “запереть”?

Так вот, что-то подобное происходило и в плане моей богословской позиции. Мне было все равно, что скажет хоть сам патриарх – я, слава Богу, никаких дел с Московской Патриархией никогда не вел, денег им должен не был, значит, по всем “понятиям” какие у них могли быть ко мне претензии?

VIII

В книге “Об одном великом человеке” я поставил себе задачу сделать христианство простым и понятным любому непрофессионалу, а для этого надо было по возможности очистить христианское богословие от невообразимо сложных и запутанных средневековых догматов и “подать” христианство как учение великого человека, Иисуса Христа, о Боге, добре и любви.

Прожив много лет в шкуре “нового русского” и пообщавшись с огромным количеством подобных господ, я понял: чтобы “достучаться” до них (да и до подавляющего большинства людей), надо однозначно отказаться от интуитивно непонятных догматов типа Троицы и Богочеловека, то есть говорить о Христе как о человеке, подавшем пример таким же людям, как он.

Иначе в чем же пример? Ведь подавляющее большинство современных людей может подумать (да и думает) следующее: “На то Христос и Бог, чтобы проповедовать добро и любовь, и за это пойти на крест. Богу-то повисеть на кресте и воскреснуть – никаких проблем, а вот что нам, простым смертным, делать? Уж лучше мы как-нибудь обойдемся без добра и любви”…

И вот заходит человек в церковь, прослушивает непонятный набор старославянских песнопений – и все. Что до него там может дойти? Не все заканчивают духовные семинарии…

А вот если бы сделать образ Христа понятным каждому! А если бы почаще звучали проповеди добра и любви, в том числе и во многих часах эфирного времени, предоставляемого церкви телекомпаниями! А если бы патриарх периодически обращался к православным россиянам с призывами соблюдать те или иные моральные нормы (вплоть до соблюдения чистоты на улицах), а к их правительству – прекратить очередную войну, искоренить коррупцию и тому подобные пороки общества!

Может быть, тогда в нашей жизни что-то стало бы реально улучшаться? Ведь какая огромная сила – православная духовность, и обидно видеть, как она растрачивается на загадочные средневековые обряды и догматы… То же самое относится и к католицизму, и к протестантизму.

Книгу я писал не то чтобы лихорадочно, но в весьма напряженном темпе. Во-первых, в любой момент могли начаться “военные действия”, связанные с Рокобанковскими “долгами”. Во-вторых, мне хотелось поскорее “застолбить” несколько принципиальных моментов, чтобы в будущем их развивать.

“Лопатить горы богословской литературы” оказалось проще, чем я думал. Тема моей книги была достаточно локальной – личность Христа и критика связанных с ней церковных догматов Троицы и Богочеловека. Для этого было вполне достаточно внимательно просматривать Священное Писание, находя в нем места, которым богословские утверждения церкви откровенно противоречили.

Тем не менее, отмечу, что уже в этой небольшой брошюре я с позиций своего жизненного опыта разработал собственное богословское обоснование неприятия официальных церковных догматов, связанных с объявлением Христа второй ипостасью святой Троицы.

Дело в том, что допущение, что Бог не один, что богами являются и Христос, и Святой Дух, неизбежно ведет к “языческим” выводам. Например, отсюда один шаг до вывода философа-психоаналитика Юнга, что есть и другие боги (например, дьявол). Значит, дьявол не менее всемогущ, раз Бог терпит его существование. А это, в свою очередь, вызывает у любого здравомыслящего современного человека желание “договориться” с этим самым дьяволом – а вдруг получится прожить жизнь вне христианской системы ценностей? Лгать, убивать, предавать? А дьявол, глядишь, “прикроет”?

Очень, очень хорошо зная, сколько людей живет именно по такому принципу, я настаивал на принятии строжайшего единобожия. Никаких других богов, кроме “Творца неба и земли”! Иисус Христос – великий человек, проповедовавший нам божественную истину, а Святой Дух – символ христианской духовности, веры и религии.

К тому же “утроение” Бога или объявление Христа “дополнительным” богом неоправданно усложняют восприятие христианской системы ценностей, как бы логично (а на самом деле весьма нелогично) церковный официоз это не обосновывал.

Например, догмат Троицы сформировался только в IV веке, в тех самых сиюминутных политических целях, о которых мы уже говорили. А попробуйте-ка вникнуть в суть этого догмата и понять, как три отдельные личности могут быть настолько “единосущны”, чтобы составлять единого Бога? И не пытайтесь – даже православная церковь думать на эту тему не рекомендует и советует априорно принять это на веру.

Философские “метафизические” построения на базе христианства столь же неоправданно усложняют его восприятие. Одной сравнительно небольшой книги – Священного Писания – вполне достаточно для того, чтобы полностью принять христианство как духовную систему и ей следовать.

“Продекларировать” все вышесказанное было легко, а вот последовать по этому пути самому… Для этого прежде всего надо было искренне поверить в Бога, а лично для меня, многоопытного рационалиста, это оказалось самым сложным. Ведь даже после занятий магическими практиками, несмотря на то, что я узнал о существовании “иных миров”, мой взгляд на суть вещей не стал менее рациональным.

Доказательства бытия Бога я приводил во всех своих книгах. Теоретически я понимал, что главное доказательство – наличие у человечества единой системы ценностей, в которую входят и духовность, и вера, и религия, и искусство…

Понимал я и то, что Бог – это мировая энергия, давшая нам жизнь в целях познания и самосовершенствования. И то, что христианский Бог – это не бездушный кастанедовский “Орел”, а энергия живая, разумная и небезразличная к добру и злу на Земле.

И не только понимал, но и писал об этом. И нравственные, и богословские, и философские аспекты христианства я в своих книгах рассматривал именно под таким углом зрения.

Впрочем, почему “рассматривал”? Столь же рационально я продолжаю рассматривать их и сейчас, потому что описать в богословских книгах то, что со мной произошло весной 2000 года, невозможно. Читатель, не знающий моей “личной предыстории”, не поймет, а если и поймет, то не поверит.

Но читатель этой книги находится в более выигрышном положении: всю возможную предысторию он уже знает, так что у меня есть надежда на то, что мой рассказ о “прорыве” будет правильно понят и не сочтен “ненаучной фантастикой”.

Видимо, именно к этому “прорыву” я и шел много лет, со дня первого занятия экстрасенсорикой. Впрочем, кто мог тогда, в начале девяностых, подумать, куда эти занятия в итоге приведут?..

А произошло все так. В один прекрасный день (точнее, поздний вечер) в апреле 2000 года я, ложась спать, вдруг решил… Нет, не то чтобы помедитировать, а просто слегка “тряхнуть стариной” и посмотреть на отражение собственных чакр на потолке комнаты.

Я таким образом “развлекался” во времена занятий с Аркадием, и мне это очень нравилось – белый потолок был прекрасным экраном, на котором отражались лучики энергии, испускаемой всеми чакрами. Можно было “рассматривать” собственную энергетическую структуру, ее взаимосвязи, активность той или иной чакры… Короче, милое развлечение, попутно решавшее мелкие познавательные задачи.

Я уже говорил, что много лет не занимался никакими экстрасенсорными практиками. Естественно, ни “пейотля”, ни “сомы”, ни каких-либо иных “дополнительных стимуляторов” у меня в 2000 году не было. Обычный весенний день. В это время я уже работал над этой книгой, вечером посидел за компьютером, собрался спать, лег в кровать… И вдруг решил “попробовать”.

В состояние астрального “видения” я вошел на удивление быстро, и уже через пару минут на потолке “засветились” семь маленьких разноцветных точек – отражения чакр. Как и положено, в строгом порядке – красная, оранжевая, желтая…

И вот тут… То, что у меня произошел “прорыв” в ментальный мир, я понял почти сразу. Почему – объяснить не могу. Если происходящее в астральном мире может быть хотя бы частично описано “вербально”, то ментальное осознание – совсем другое дело.

Да и был я в этом состоянии всего несколько секунд – во всяком случае, по “обычным” временным понятиям. И увидел над собой “всего-то” нечто вроде небесного свода, усыпанного звездами. Впрочем, еще через какое-то мгновение я понял, что это похоже на купол церкви, а посередине находится изображение голубя – так обычно интерпретируют Святой Дух на фресках. Сразу же до меня “дошло”, что это не изображение, а мое собственное восприятие именно Святого Духа – духовной системы под названием “христианство”. Помню свою мысль в этот момент: “Надо же, никогда не думал, что Святой Дух действительно может принять такой образ”…

Я знал, что по всем “экстрасенсорным” понятиям нахожусь в ментальном мире. Но то, что я там увидел и ощутил, не укладывалось ни в одну из теорий и практик, описанных у Кастанеды или где-либо еще. Скорее это можно было назвать словом “исихазм” – так называются мистические занятия, практикуемые старцами в ряде православных монастырей. Впрочем, происходил мой “прорыв” без “епископского благословения”, так что, по-видимому, православная церковь сочла бы его не “исихазмом”, а “дьявольским наваждением”…

Откровенно говоря, вряд ли я понял что-либо конкретное в этот миг “созерцания Святого Духа”, хотя заснуть смог только через несколько часов, а на следующий день сел за новую книгу. Уже не только об Иисусе Христе, а о христианском учении. Позже я ее назвал “Иисус из Назарета: жизнь и учение”.

Книга “Мой ХХ век” уже была почти готова, но, тем не менее, я ее отложил и взялся за новую. Вообще-то подобное – браться за одно, не завершив другого, – не в моем стиле, но тут я иначе не смог.

Как я писал эту новую книгу! Я “поднял проблемы” и Божьей благодати, и добра, и зла, и ада, и рая, и греха вообще, и первородного в частности, и даже стереотипов “христианского” отношения к сексуальной жизни. В книге мне пришлось анализировать не только Библию, но и множество трудов крупнейших средневековых богословов…

Пусть читатель сам оценит, как в течение нескольких месяцев можно определить такой круг проблем, разработать по каждому вопросу собственное мнение и выдать все это в форме полномасштабной богословской книги (почти 300 страниц). И интуицией тут уже было не “отделаться”: богословие – серьезная наука, это не любительские сеансы астральной телепатии…

Самое потрясающее, что на любые вопросы мне не надо было долго искать ответы ни у классиков богословия, ни в православных догматических книгах, ни даже в Священном Писании. Я сначала делал “набросок” того или иного фрагмента своей новой книги, а потом открывал любой “первоисточник”, находил подтверждение написанному и делал в тексте нужные ссылки. Причем и искать-то было несложно: почти всегда я открывал ту или иную книгу сразу на нужном месте. Плюс-минус несколько страниц…

Видимо, в “ментальном осознании” все так и должно быть, хотя и само понятие “ментального осознания” для меня сразу же оказалось анахронизмом, и я его употребляю лишь для того, чтобы подчеркнуть преемственность собственного познания мира – от Карлоса Кастанеды и Будды к Иисусу Христу.

Стоп! Многие читатели вспомнят, что во второй половине XIX века был такой философ – Елена Блаватская (или правильнее сказать – была?). Известна она, в основном, своими трудами по магии, индуизму и буддизму, но на самом деле главное, что отличало ее учение, – синтез всего вышеперечисленного с вполне ортодоксальным христианством. У нее была весьма утопичная, хотя и высоконравственная идея – синтезировать философскую и богословскую мысль всего человечества и создать универсальную “теософскую” систему.

Так не обвинит ли меня искушенный читатель в следовании теории Блаватской?

Ни в коем случае. Я позицию Блаватской ни с какой стороны не приемлю, при том, что готов еще раз подписаться под каждым своим словом относительно “пути воина”, энергетики, магии, да и всего того, чему я научился за время занятий с Аркадием и чтения книг Кастанеды.

Более того – все это, действительно, имеет параллели с христианским учением, то есть с точки зрения дона Хуана – Иисус Христос является величайшим магом, рай и ад – понятиями, аналогичными кастанедовским “иным мирам”, уровни магического осознания – степенями продвижения христианина на пути святости и праведности, и так далее.

Но весной 2000 года я, наконец, задал себе вопрос: нужны ли христианину эти параллели?

То, что госпожа Блаватская, господин Заграевский и многие другие начали познание истинной сути мира с восточных магических практик – чистая случайность. Более того – не самая счастливая.

Поясню.

Вспомним Кастанеду. В чем ему не откажешь – так это в откровенности, с которой он описывал свои сомнения, страхи, неудачи, непонимание дона Хуана... Да и “нагвалем” он в итоге все равно оказался не вполне полноценным.

И это неудивительно. Европеец, выросший в системе ценностей, абсолютно отличной от системы ценностей мексиканских индейцев, оказался вынужден тратить недели, а то и месяцы на то, что мало-мальски развитой индеец интуитивно чувствовал в течение нескольких секунд.

О своих собственных “терниях” на этом пути я тоже рассказывал. “Иные миры” чужды, страшны и неведомы, и “ждут” нас там или нет – на этот вопрос в мексиканской магии я ответа не нашел. Кастанедовский “Орел”, как известно, абсолютно индифферентен.

Плюс традиции. Одно дело – когда ты маг в сто первом поколении и пользуешься опытом ста предыдущих, а другое дело – европейское воспитание, образование и все прочее, объединяемое словом “менталитет”. Во всяком случае, ко мне полностью относится второе.

Значит, включаясь в мексиканскую, китайскую, тибетскую, персидскую или индийскую духовную, религиозную, а тем более магическую систему, люди европейского менталитета изначально оказываются в проигрышном положении и вынуждены тратить огромные усилия и время на “наверстывание” безо всякой уверенности в конечном успехе.

А ведь у нас есть своя великая духовная система – христианство! Неужели оно неспособно дать нам все то, что дону Хуану – мексиканская магическая традиция, а буддисту – учение Сиддхартхи Гаутамы, более известного как Будда?

Елена Блаватская (и не она одна) решила, что неспособно.

А я не просто понял, что способно, а осознал, что оно дает возможность продвижения куда более “семимильными шагами”, чем все восточные магические практики, вместе взятые.

Любой искренне верующий христианин, сам того, возможно, не осознавая, сразу “вылетает” на ментальный уровень. Да, пусть он никогда не научится бросать “энергетические шарики” или двигать взглядом спичечные коробки. Да, пусть он никогда не сможет превращаться в змею или летать по воздуху. Но он может понять, зачем он пришел в этот мир и что его ждет после окончания земной жизни.

А это куда более важно, чем те возможности, которые нам дает астральный уровень осознания, к которому восточные маги идут десятилетиями, причем не всегда успешно. Кроме того, пройдя все “тернии” астрального мира и “добравшись” до ментального, всегда есть риск увлечься “техническими частностями” (вроде неограниченных возможностей перемещения в пространстве) и упустить главную цель – познание Бога и мира.

Кстати, “задним числом” я догадался, что на самом деле моим первым “ментальным прорывом” было крещение в реке Иордан, только я тогда еще не вполне понимал, что к чему…

XII

Еще до “ментального прорыва” 2000 года историческое существование Христа у меня сомнений не вызывало. Более того – привыкнув в своей “менеджерской” деятельности опираться на логические и юридические заключения, уже в своей первой христологической книге я привел доказательства историчности Иисуса из Назарета. Убедительно или нет – судить читателям.

Отмечу, что с точки зрения магии чудеса Иисуса (воскрешение Лазаря, насыщение пяти тысяч верующих пятью хлебами) абсолютно объяснимы и реальны. Но даже безо всякой магии, даже если считать чудеса преувеличением, а то и выдумкой евангелистов, рассказы об исцелениях и воскрешениях сами по себе являются наиболее убедительным доказательством того, что Христос нес людям добро и любовь. По большому счету, этого достаточно.

С Христом как личностью у меня в итоге получилось так, как это обычно бывает у историков и биографов: после огромного числа прочитанной христологической литературы и длительного “вживания в образ” появилось ощущение личного знакомства и с Иисусом из Назарета, и со многими из его учеников, и с обстановкой, сложившейся в Иудее начала нашей эры.

А коли так – я не мог не попасть под влияние невообразимо могучей и масштабной личности Иисуса Христа.

Будучи сам так называемым “профессиональным менеджером”, я понимаю, каким организаторским талантом должен был обладать Христос, чтобы в течение всего трех лет своей проповеднической деятельности создать стабильную организацию, не распавшуюся после его смерти и переросшую в то, что мы сейчас называем христианской церковью. А что по ряду сугубо политических причин эта церковь распалась на православную, католическую и протестантскую, – вряд ли хорошо с точки зрения ее создателя.

А после “прорыва” 2000 года для меня распятие Иисуса стало не только примером того, что человек пошел на смерть ради своего дела. Я ощутил самое главное – что любой из нас вслед за Христом имеет возможность воскресения.

Несомненно, человек масштаба Иисуса Христа должен был владеть всеми возможностями энергетики мира и, в конце концов, “смертию смерть попрать”. Если могли Будда и дон Хуан, так что, Христу не под силу? Еще как под силу.

А почему не можем мы, христиане – последователи Христа? Можем. И не в день Страшного Суда, а избежав смерти и перейдя в другой мир, пока что неведомый нам, где нас ожидает новая и, несомненно, непростая жизнь.

Но нам ли бояться сложностей? Мы к ним подготовлены нашей жизнью на Земле.

А от понимания всего этого до полного принятия христианской системы духовных ценностей оставался всего один шаг, который я в итоге и сделал в 2000 году.

Возможно, я его рано или поздно смог бы сделать и безо всяких “прорывов”, ибо серьезное и подготовленное чтение Библии действует куда сильнее, чем учение дона Хуана. Это прекрасно объяснимо даже с точки зрения последнего – энергетическая структура под названием “Библия” за несколько тысячелетий обрела такую мощь, что погружение в нее имеет куда более всеобъемлющие последствия, чем в мир мексиканских магов. Тем более для человека европейской культуры.

Вот я и погрузился. Вера в “кастанедовскую” победу над смертью и в переход в другой мир без потери собственного “я” сошлась с “европейско-христианским” пониманием предназначения человека – выполненного дела, бескорыстного творчества, следа в истории, в памяти потомства…

И это огромное счастье.

XIII

Как это часто бывает, хотел написать книгу об одном, а получилось о другом. Хотел просто “перепросмотреть” ХХ век, а получились “воспоминания о будущем”. Точнее, о вечности.

Из-за этого даже не знаю, как лучше закончить эту книгу. Сказать что-нибудь высокопарное про грядущий XXI век? Рассказать о своих планах на будущее? Тут с сегодняшними делами разобраться бы …

“Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем; довольно для каждого дня своей заботы” (Мф. 6:34).

Поэтому давайте считать, что закончилась не книга, а век. Эти строчки я пишу в канун Нового 2001 года и на этом повествование завершаю.

Пусть такой конец для книги выглядит искусственным и надуманным, но как еще можно остановиться? К тому же последняя глава оказалась посвященной богословию, которым я сейчас не просто увлечен – захвачен! Идей множество, то об одной хочется написать, то о другой…

Так что давайте просто, без всяких громких слов, попрощаемся с ХХ веком. Сухие цифры – 1901–2000 – стали достоянием истории. А жизнь продолжается.

На прощание приведу последнюю “иллюстрацию” – стихотворение Окуджавы. Его несколько странное название – “Прогулки фраеров” – Булат Шалвович комментировал следующим образом: в семидесятые годы он написал исторический роман “Путешествие дилетантов”, и один из его знакомых сказал, что если бы роман был о современности, его следовало бы назвать “Прогулки фраеров”. Сейчас уже никому не надо объяснять, что такое ”фраер”, а тогда Окуджава уточнял, что это “мнение люмпена об интеллигентном человеке”.

Окуджава, как видно из этого стихотворения, считал, что интеллигенция прислушивается к “выкрикам из пекла”. Лично я считаю, что к голосам из рая, но сути – того, что “по пути с фраерами” вышло и мне – это не меняет.

По прихоти Судьбы – Разносчицы даров –

В прекрасный день мне откровенья были.

Я написал роман “Прогулки фраеров”,

И фраера меня благодарили.

Они сидят в кружок, как пред огнем святым,

Забытое людьми и Богом племя.

Каких-то тайных дум их овевает дым,

И приговор нашептывает время.

Они сидят в кружок под низким потолком,

Освистаны их речи и манеры.

Но вечные стихи затвержены тайком,

И сундучок сколочен из фанеры.